Дидье Ковелер - Знакомство категории X
— Нет у него никаких проблем. Ему пятьдесят семь, но он по-прежнему один из лучших в своем деле. Он получил три «Золотых пениса» на фестивале в Гамбурге. Вообще-то, это свинство с моей стороны. Но прежде всего я должна думать о себе.
В потоке фраз я пытаюсь уловить хоть какой-то смысл, чтобы понять, к чему она клонит. Когда на светофоре загорается красный, она берет мою руку и начинает загибать мне пальцы.
— Только никому об этом не говори, я нажала на точку О.
— На что нажала?
— Есть такая точка в акупунктуре. «О» значит «out». Надавливаешь между двумя позвонками, вот здесь, и за три секунды у парня пропадает эрекция.
Я сглотнул и поймал взгляд шофера, который таращился на нас в зеркало заднего вида.
— Зачем ты это сделала?
— А ты как думаешь?
Я смущенно отвожу глаза, чувствуя, как к горлу подступает ком.
— Ты… ты хочешь сказать, что, увидев меня, ты просто захотела заняться со мной любовью?
— Да. Я подумала, что у тебя член точно меньше, чем у него.
Я пытаюсь справиться с эмоциями, отвечаю ей в тон, что очень польщен.
— Имеешь право. У меня сейчас фотопробы для «Данон» на плоский живот, они для меня очень важны, а с ним я бы выдохлась. С тобой, по крайней мере, я расслабилась.
Она целует меня в щеку. Мы медленно продвигаемся в пробке. Она поправляет макияж, насвистывает песенки, которые звучат по радио. А я пытаюсь прийти в себя: трудно снова ощутить вкус к жизни, когда думал, что уже совсем спекся.
— У тебя почти нет акцента, — бросает Талья, хотя за последние пять минут я не проронил ни слова.
— У тебя тоже.
— Спасибо.
— Ты где-то училась французскому?
Она пожимает плечами.
— Думаешь, во Франции кого-то интересуют дипломы девушек с Востока?
Необыкновенная грусть сквозит в ее голосе. Грусть не оттого, что она стала такой, какая есть, а что ради этого пришлось пожертвовать всем остальным. Она смирилась с настоящим, оставив боль в прошлом. В противоположность мне. Это не означает, что у нас с ней есть будущее, но для начала и это неплохо.
— Значит, завтра снова увидимся? — уточняю я.
Она щелкает языком, убирает карандаш для век, закрывает пудреницу, бросает ее в сумку. Смотрит на меня исподлобья, на лице читается досада. Потом открывает рот, вздыхает и отворачивается.
— Послушай, — говорит она, не отрывая глаз от бумажки, приклеенной к стеклу на случай претензий со стороны клиента, — я тогда брякнула… Забудь…
— Почему?
Почти крик души. Пронзительный, срывающийся на «у», он вырвался сам по себе, и мне стало стыдно. Она повернулась и посмотрела на меня в упор, ее, как и меня, разозлила моя реакция.
— Чего ты хочешь? Заниматься тем же, что и твой приятель? Мечтаешь стать порнозвездой?
Я неуверенно пожимаю плечами. Чего я хочу, так это снова увидеть ее, но только чтоб она не думала, будто для меня она и ее профессия одно и то же. К тому же мне не нравится ее тон старшей сестры, читающей нотации.
— Ты не знаешь, что это за мир. То, что ты видел сегодня, — цветочки: режиссер, помешанный на своих планах, вежливые парни, хорошее освещение, чистенькие девушки, которые трахаются понарошку, типа «Я реализую свои фантазии, но сохранила свежесть», а ягодки — ты даже представить себе не можешь. Мерзкие телки, жесткое порно на экспорт, садо-скато, фистинг, ноги в заднице по щиколотку…
Таксист делает радио громче. Талья повышает голос:
— Знаешь, что такое квартет? Двойное проникновение в каждую дырку. Добавляешь рот, получается секстет, и будь счастлива, что нос свободен и можешь дышать. Таков сегодня рынок. Девки, которые не могут иначе зарабатывать на жизнь, должны не отставать, а мужики тащатся. Возьмем твоего друга Брюно, славного парня, еще немного, и ему пришлось бы бомжевать, а тут такие перемены — теперь ему платят за то, что он дрючит красивых баб, так он в конце каждого эпизода спасибо нам говорит. А знал бы ты, сколько таких, которые нас унижают, оскорбляют, бьют, рвут нам все внутри, насилуют на законном основании, нарочно заражают, чтобы отомстить за свою конченую жизнь? Тебе этого хочется?
Хотел бы я ей сказать, что в футболе тоже не все так уж распрекрасно, но мне куда больше хотелось завоевать ее доверие, чем жаловаться на свою судьбу.
— Чего ты ждешь от этой профессии, если только ты не хочешь выкарабкаться, как Брюно, или, может, у тебя IQ как у Максимо, двадцать восемь сантиметров?
— А ты?
Я старался задать вопрос как можно мягче, но в моем голосе все же прозвучал упрек. Или непонимание.
— А я ничего не жду. Я тут временно! Я не тешу себя надеждами, как все эти дуры, которые воображают, что, став известными в порнобизнесе, они потом сделают карьеру в нормальном кино. Этого не будет никогда, Руа, никогда! У нас на лбу всегда будет написано «порно», а если и пригласят на съемки, то только на те, от которых нормальные актрисы отказываются. Я себе отвела три года, чтобы скопить как можно больше денег, завести как можно больше знакомств и по-пробоваться везде, где только можно. А пока я вкалываю как ненормальная, учусь постоянно, чтобы быть приличной девушкой, иметь подобающий вид и достоинство. Через три года я подцеплю какого-нибудь старичка из высшего общества, мы с ним пойдем в мэрию — распишемся, я скрашу последние годы его жизни, устрою ему пышные похороны, а потом куплю дом, буду жить как хочу, спокойно, и видала я вас всех. Спокойно, понимаешь?
Последние слова она уже почти прокричала, и ее глаза затуманились слезами, точнее, это был лишь намек на слезы: две крохотные капельки блеснули и тотчас исчезли, как будто дворники очистили запотевшее стекло.
— Прости меня, — сухо сказала она. — Но меня бесят такие люди, как ты, которым ничего не надо.
— С чего ты взяла, что мне ничего не надо?
Она поправляет воротник, собирает растрепавшиеся волосы в хвостик, потом упирается локтями в колени, кладет голову на ладонь и с надеждой смотрит на меня.
— Ну тогда ты хорошо это скрываешь.
— Стараюсь.
И снова повисает тишина, словно знак восстановленного доверия.
— Вот так пробка, — замечает шофер.
— Ты не злишься на меня, Руа?
— Нет. Я просто немного беспокоюсь за тебя, вот и все.
— У меня все хорошо, — холодно говорит она. — Я сдаю анализ на СПИД раз в три недели, с этим все в порядке. А если сомневаюсь в парне, я ему выдаю, что родилась в тридцати километрах от Чернобыля, и тут уже он сам начинает требовать презерватив. В любом случае я выкуриваю по полторы пачки в день, ем мясо бешеных коров, генетически измененные овощи, дышу асбестом и гроблю себе мозги мобильником. Никто не может сказать, от чего именно помрет, так не лучше ли забить на это все, а?
Я ей отвечаю, что в отношении мобильных телефонов еще не известно, опасно ли ими пользоваться.
— Для призраков да. Между прочим, английские ученые недавно доказали, что в тех домах с привидениями, где пользуются мобильными, призраки появляются в два раза реже! Я выйду здесь, месье, иначе я вообще не доберусь. Чек, пожалуйста. Ты едешь дальше?
— Нет-нет.
Шофер выписывает квитанцию, а она тем временем снимает обувь и вытаскивает из сумки пару роликовых коньков.
— На самом деле, Руа, поступай как знаешь. Я с тобой славно провела время и не против трахнуться еще разок, но я хочу, чтобы между нами было что-то еще. Если нам суждено стать приятелями, лучше, чтобы у тебя была другая профессия. Футболист, например, мне очень нравится. Тренируйся, прояви себя, не знаю, стань хорошим игроком, если тебе это так нравится. У меня вот нет увлечения, в этом моя проблема. Я всегда мечтала только об одном — свалить. Вырваться оттуда. Учитывая то, откуда я, у меня был только один способ — тело. Спасибо, — говорит она, пряча чек в карман.
— Можно ваш автограф? Меня зовут Бернар.
Она вытаскивает из сумки фотографию и размашисто подписывает со множеством завитушек. Я выхожу из машины, открываю ей дверцу. В кармане звонит телефон. Опускаю туда руку, выключаю его. Мне нравится, что ее беспокоит исчезновение привидений, когда всех вокруг волнует изменение климата на Земле.
— До скорого, — говорит она, ступает в роликах на тротуар и начинает крутиться на месте.
— До завтра, — отвечаю я уверенно.
Она улыбается уголками губ и кивает.
— Как хочешь.
— Талья Стов — твое настоящее имя?
— Это сокращенно. Полное — Наталья Стовецкина.
Она топчется на месте, балансируя руками, хлопает в ладоши, явно что-то хочет сказать. Я спрашиваю: «Что-то еще?» Она цепляется за завязки моего костюма.
— Если бы мы уже не трахнулись, я бы тебя точно закадрила.
— То есть тебе не понравилось?
— Я не о сексе говорю, а о фантазии. Ты весь такой чистенький, ничего не хочешь менять в своей никудышной жизни и при этом замечательно себя чувствуешь… Как тебе удается сохранять такое спокойствие? Тебе ничего не надо, и ты даже не грустишь по этому поводу. Ты прям марсианин какой-то.
