Михаил Мамаев - Месть негодяя
Тихая лесная дорога в две полосы. К обочине причалили актерские вагончики, микроавтобусы, служебные и личные автомобили. Находим свободное место в хвосте. Но если бы пришлось отступать и давать задний ход, то мы оказались бы первые. Я люблю быть первым, но не люблю отступать, поэтому, если что, отступить у них теперь вряд ли получится.
Выныриваю из машины, плыву вдоль бесконечного киношного «обоза» туда, где ставят камеру и свет, оборудуют место под режиссерские мониторы, и высокая красивая мужская фигура чертит ногами на асфальте невидимые крестики и стрелочки… Чем ближе к эпицентру, тем ощутимее невидимые энергетические круги. Это продюсер и режиссер проекта Александр Бонч-Бруевич — мы познакомились в Москве, на пробах. Тридцать лет назад Бонч-Бруевич начинал актером в местном театре юного зрителя. Но уехал учиться за кордон. По одним данным в Лос-Анджелес, по другим — в Варшаву. О нем долго не было слышно, пока пять лет назад он не вернулся и не взорвал рейтинги режиссерским дебютом «Базилио, ты опасен!». Это 12-серийка об увлекательных похождениях бывшего спецназовца по кличке «Кот».
Сейчас Александр Бонч-Бруевич в узких трикотажных, слегка расклешенных штанах и желтой, элегантно застиранной футболке. Так любил одеваться волк из «Ну, погоди!», выходя на охоту за зайцем. И Маяковский, выходя на охоту за славой. Благодаря длинным сильным ногам режиссер и продюсер перемещается по площадке быстро, порывисто и, я бы сказал, злорадно. Как будто каждым движением хочет крикнуть: «Вот, смотрите! Вы в меня не верили, а я снимаю, продюсирую, работаю… Утритесь!» «Да, внутри у него рессора! — думаю. — Кажется, на одной съемочной площадке ему тесно, и он хотел бы в одно и то же время снимать в десятке разных мест, мгновенно перемещаясь по воздуху…»
— С приездом, Алексей! — приветствует Бонч, подтвердив мое предположение о рессоре тем, что неожиданно появился рядом, а точнее — возник. — Как разместились? Как самочувствие?
Кивает на коренастого плотного человека в джинсовом костюме, подошедшего к нам, как только мы заговорили.
— Познакомьтесь, это еще один режиссер — Володя Вознесенский. Будет снимать вместе со мной.
— И продюсер, — добавляет Вознесенский. Он кажется расстроенным и похож на обиженного Джека Николсона. Хочет что-то сказать, но в это время в кармане его дорогой джинсовой куртки неуютно дребезжит телефон.
— Кого ты мне прислал? — кричит, отходя в сторону. — Слушай, я же тебе объяснил — мне нужен человек с приличным опытом работы. А этот ничего не умеет… <…> Ну, и что, что попросили? А мне что теперь делать? <…> У меня первый съемочный день, понимаешь? Тут и так проблема за проблемой… <…> Короче, когда сможешь его заменить?
Он, конечно, говорит не обо мне, но я все же мысленно шучу в продолжение его телефонного разговора: «Не выгоняйте, дайте хотя бы пару сцен сыграть!» Я часто так делаю с мало знакомыми — шучу не вслух. В прочем, правильнее сказать — я крайне редко шучу с незнакомцами и то лишь мысленно. Не люблю обижать и опасаюсь неожиданно наткнуться на обидчивого. Для меня наткнуться на обидчивого — это все равно что, переходя зимой через замерзшую реку, провалиться под лед.
Художник по костюмам просит примерить костюм. Костюм подходит идеально, только брюки надо на пару сантиметров удлинить. Выбираем галстук. Тут же появляется Володя.
— Я же вам привез сегодня утром мои галстуки, я не вижу моих галстуков! — говорит сердито. Причину его плохого настроения я не понимаю и, как человек, хоть и не тонкокожий, но все же творческий, ищу в себе.
Художник по костюмам протягивает галстук.
— Это только один. Принесите остальные!
Приносят связку галстуков, издали похожую на разноцветный клоунский парик.
Деликатно обращаю внимание присутствующих на серый галстук, в ненавязчивую темную полоску. Но Володя выбирает желтый, блестящий. Пытается завязать. Оттого, что торопится, пальцы неуклюжи, как будто минуту назад он сидел на них. Интеллигентно перехватываю галстук и быстро завязываю узким кривым узлом. Надеваю, туго затягиваю под накрахмаленным воротничком. И вдруг вспоминаю минувшую ночь, бессонницу, желтые фонари, желтую темноту комнаты, желтые девичьи фигуры на проспекте… «А ведь это желтый загорелся, — думаю. — Вот-вот переключится на зеленый и начнется гонка!»
Из аэропорта привозят Пашу Глазкова. Внимание его рассеивается — не может ни на ком и ни на чем сфокусировать взгляд, на право и налево здоровается, балагурит и, как любопытный щенок лабрадора ретривера, всех обнюхивает, виляет невидимым хвостиком, повизгивая от восторга, лезет целоваться…
Костюмеры просят Пашу примерить одежду. Костюмы и рубашки у Паши модные и яркие. Намного ярче и модней, чем у меня.
— Нам показалось, что Филипп пижон, — объясняет художник по костюмам. — Родион более зациклен на своей работе.
«Мой Родион, ну, точно, как я, — думаю. — Хотя я тоже бываю пижоном…»
Володя возникает у гримвагена в тот момент, когда художник по гриму изучает Пашину шикарную шевелюру. У Глазкова, в отличие от меня, волосы светлые, длинные и послушные.
— Попробуй поднять ему челку гелем, — предлагает Володя тоном, не терпящим возражений. — Сделай козырьком!
— Может и мне поднять челку гелем? — осторожно шучу, ероша агрессивную щеточку на лбу. Володя не отвечает. Только хмурится. Кажется, я его уже достал. Догадываюсь, почему он раздражен. Он не принимал участия в кастинге главных героев, не мог влиять на утверждение и, возможно, видит в моей роли кого-то другого. Например, Дмитрия Певцова, или Евгения Миронова, или Сергея Безрукова, или, в конце концов, Дмитрия Дюжева… Это подтверждают его скептические взгляды в мою сторону, когда стою спиной, и он думает, что не вижу. А я вижу. Я всегда все вижу. Голова у меня — один сплошной глаз. И ухо, кстати тоже… Скорее всего, Володя не имеет ничего против меня лично, но недоволен, что генеральные продюсеры в Москве утвердили на роль Родиона не звезду. Математика тут простая — чем больше на проекте снимается звезд, тем легче потом перепродавать продукт на другие каналы и зарабатывать на повторных показах. Вот, Паша Глазков — стопроцентная звезда. Сериал про собаку-следователя с Глазковым в одной из главных человеческих ролей выдержал несколько сезонов на одном из центральных телеканалов. На улицах Пашу часто дергают за руку, мужчины просят автограф, женщины, дети и старики норовят сфотографироваться у него на коленях. Павла Глазкова провожают влюбленным взглядом даже кошки и собаки! Наверное, когда Володя смотрит на Пашу, то слышит, как звенят заработанные с его помощью денежки. Когда он смотрит на меня, вряд ли у него где-то что-то звенит.
…Одетые и загримированные сидим с Глазковым в тени деревьев, у актерского вагончика, разгадываем привезенный Пашей кроссворд «Птицы Америки», ждем, когда позовут в кадр. Мимо дефилирует ассистент по актерам Настя, на невидимом поводке ведет к костюмерам незнакомку. Я еще раньше заметил — в первые дни съемок актеры перемещаются по съемочной площадке только за ассистентами и похожи на декоративных собачек, привязанных к невидимым поводкам. Это выглядит и смешно и вместе с тем трогательно, поэтому растроганно улыбаюсь. Вдруг замечаю — девушка, идущая за Настей, смотрит на меня так, словно я ей был должен и забыл вернуть долг. Киваю в знак приветствия и понимаю по глазам — видимо, величина долга какая-то неподъемная! Глаза ее округляются, лицо вытягивается и наливается розовой девичьей кровью, пухлые губы дрожат. Трудно понять, заплачет она сейчас или достанет из чулка миниатюрный пятизарядный ОЦ,[2] и выпустит мне в лоб все пять серебряных пуль. Не говорит ни слова. Просто стоит с розовым лицом, дрожащими губами и глазами, какие часто рисуют в мультиках, когда на хвост пушистому усатому герою свалилась очередная бетонная плита.
— Алексей, что происходит? — наконец выдыхает, как монашка, которую склоняют переодеться в бикини, покрутить на бедрах обруч, или сыграть на саксофоне…
Только тут я ее узнаю.
— Яна? Неужели ты?
— Нет, я не верю, что Вы меня не узнали! Вы это нарочно, чтобы посмеяться над бедной девушкой!
Мы познакомились с Яной Носовой пару лет назад на съемках. С тех пор не виделись. Ее не так просто узнать — коротко подстриглась, высветлила волосы, наела щечки и, как выяснится позднее, завела жениха. Последнее обстоятельство может изменить девушку до совершенной неузнаваемости — убеждался в этом миллион раз…
Обнимаю ее, миролюбиво хлопаю по спортивной попке:
— Богатой будешь — половина мне! Ну, не дуйся! Очень изменилась, честное слово! Похорошела! Такая куколка! Анжелина Джоли отдыхает…
— Ну, как ты вообще? — спрашивает, присев рядом. — Ужасно рада тебя видеть. Неужели ты правда меня не узнал?
