Моника Али - Брик-лейн
Доктор Азад залпом выпил стакан воды и налил себе еще один.
— Так-то лучше. Теперь я не переем.
— Кушайте! Кушайте! — говорил Шану. — Вода хорошо очищает систему, но без еды тоже не протянешь.
Он закинул в рот горсть риса и принялся жевать. Еды оказалось слишком много, и Шану зачавкал, пережевывая. Справившись, он произнес:
— Я с вами согласен. Наше общество слишком мало знает об этих вещах, и не только о них. Сам я не хочу подвергать риску своих детей. Мы вернемся домой, прежде чем они начнут портиться.
— Это другая наша общая болезнь, — сказал доктор, — я называю ее синдромом возвращения домой. Вы знаете, что это означает? — обратился доктор к Назнин.
У Назнин в голове созрела тысяча слов, но так там и осталась.
— Это естественно, — сказал Шану, — наши люди по сути своей крестьяне, они скучают по земле. Тяга к земле у них сильнее, чем зов крови.
— Вы думаете, что они накопят денег, сядут на самолет и улетят?
— Они и не уезжали-то по-настоящему никуда. Телом они здесь, а душой там. Вы посмотрите, как они здесь живут: такие же деревни строят.
— Никогда им не накопить на билет домой.
Доктор Азад положил себе еще овощей. Рубашка на нем идеально белая, воротничок и галстук так высоко под подбородком, что шеи будто и вовсе нет. На рубашке мужа Назнин увидела желтое масляное пятно, капнувшее с очередной горсти еды.
— Каждый год думают: вот еще годик, — продолжал доктор Азад. — Но сбережений им никогда не хватает.
— А нам много и не понадобится, — сказала Назнин.
Оба посмотрели на нее. Она продолжала, уставившись в тарелку:
— Мы можем жить экономно.
Наступившее молчание Шану прервал смехом:
— Моя жена здесь еще не обжилась. — Он прокашлялся и отодвинул стул. — Дело в том, что я ожидаю повышения, и дела у меня скоро пойдут хорошо. Как только получу повышение, откроется много возможностей.
— Я тоже постоянно думал о том, чтобы вернуться, — сказал доктор Азад. Он говорил тихо, и Назнин волей-неволей смотрела на него в упор, потому что каждое слово приходилось угадывать по движениям губ. — Каждый год думал: может, в этом году. Поеду, навещу своих, прикуплю земли, поговорю с родственниками и друзьями да и вернусь навсегда. Но что-нибудь обязательно случалось. Потоп, или торнадо чуть не снесло дом, или отключение электричества, или невыносимый и отупляющий бюрократизм, или взятки, которые нужно дать, чтобы получить хоть что-нибудь. И я думал: ну, ладно, в следующем году. А сейчас не знаю, просто не знаю.
Шану прокашлялся:
— Конечно, еще ничего официально не объявлено. Не один я претендую. Но после стольких лет службы… Знаете, за шесть лет я ни разу не опоздал на работу! Больничных всего шесть дней, с моей-то язвой. Некоторые мои коллеги вечно болеют, постоянно на бюллетене: то понос, то золотуха. Мистеру Дэллоуэю я об этом не скажу. Хотя все-таки мне кажется, что он должен об этом знать.
— Желаю вам успеха, — сказал доктор Азад.
— К тому же у меня есть ученая степень. Через несколько месяцев я буду самым настоящим профессором с двумя степенями. Одну получу в Британском университете. У меня будет степень бакалавра искусств. И диплом с отличием.
— Я уверен, что у вас все шансы.
— Вам мистер Дэллоуэй сказал?
— Это кто такой?
— Мистер Дэллоуэй?
Доктор пожал аккуратными плечами.
— Мистер Дэллоуэй — мой начальник. Он вам сказал, что у меня есть шанс?
— Нет.
— Он сказал, что у меня нет шансов?
— Он мне вообще ничего не говорил. Этого джентльмена я не имею чести знать.
— Он один из ваших пациентов. Его секретарша договаривалась с вами о визите: он вывихнул плечо. Он играет в сквош. Очень спортивный человек. Такой среднего роста. Рыжеволосый. У него контактные линзы, может, вы и глаза у него проверяли.
— Вполне возможно, что он мой пациент. У меня их несколько тысяч.
— Надо было с самого начала сказать вам, что у него заячья губа. Ее, конечно, исправили посредством пластической операции, вы меня понимаете, но все равно видно. Может, вы его вспомните?
Гость не отвечал. Назнин услышала, как Шану подавил отрыжку. Ей хотелось подойти и дать ему в лоб. Ей хотелось встать из-за стола, выйти из дому и больше никогда его не видеть.
— Может, и пациент. Я его не знаю. — Это был почти шепот.
— Не знаете, — сказал Шану, — ясно.
— Но я желаю вам удачи.
— Мне сорок лет, — сказал Шану так же тихо, как доктор, но без самоуверенности последнего. — Я прожил в этой стране шестнадцать. Почти половину жизни. — Он прочистил горло, но горло было чистым. — Я приехал сюда молодым человеком с амбициями. Я мечтал. Я спускался по трапу с дипломом в чемодане и с парой фунтов в кармане и думал, что под ноги мне постелют красную дорожку. Я собирался поступить на государственную службу и стать личным секретарем премьер-министра.
По мере разговора голос его становился громче и заполнял собой комнату:
— Вот какие были у меня мечты. Но получилось немножко по-другому. Здесь людям все равно: что я спустился по трапу с дипломом в чемодане, что крестьяне со вшами в голове. Что тут поделаешь?
Шану скатал шарик из риса и повалял его по тарелке.
— Чем я только не занимался. Все приходилось делать. Очень много работал, а что взамен? Так сказать, гонялся за дикими буйволами, а рисового поля не вспахал. Знаете такое выражение? Все письма из дома с мольбами я сжигал. И дал себе два обещания. Ко мне придет успех, пусть я его зубами вырву. Это обещание номер один. Обещание номер два: я обязательно вернусь домой. Когда ко мне придет успех. И я выполню эти два обещания. — Шану выпрямился и откинулся на спинку кресла.
— Очень хорошо, очень хорошо, — сказал доктор Азад. И посмотрел на часы.
— Письма с мольбами все еще приходят. От старых слуг, от их детей. Даже от моих собственных родственников, хотя они ни в чем не нуждаются. Они только и думают что о деньгах. Думают, что на улицах здесь валяется золото и что я его складирую в доме. Но я ехал сюда не из-за денег. Разве я голодал в Дакке? Нет, не голодал. Разве им интересны мои дипломы? — И Шану махнул рукой на стены, где в рамочках висели его сертификаты. — Нет. Более того…
Он снова прокашлялся, хотя нужды в том не было. Доктор Азад и Назнин случайно обменялись взглядами: доктор подумал то же, что и Назнин, а ведь жена не должна так думать о своем муже.
Шану продолжал. Доктор Азад уже съел свою порцию, еда на тарелке Шану уже остыла. Назнин ковырялась в цветной капусте. Доктор покачивал головой в ожидании добавки или десерта, сложив руки на столе. Шану, закончив речь, быстро и шумно ел. Доктор еще два раза взглянул на часы.
В половине девятого он сказал:
— Что ж, Шану. Благодарю вас и вашу жену за замечательный вечер и очень вкусный ужин.
Шану возразил, что еще слишком рано. Но доктор был неумолим:
— Я каждый день ложусь в десять тридцать и полчаса читаю перед сном.
— Мы, интеллектуалы, должны держаться друг за друга, — сказал Шану, провожая доктора до двери.
— Послушайте моего совета. Говорю как интеллектуал интеллектуалу: нужно есть медленнее, пережевывать тщательнее и класть в рот небольшие порции еды. Иначе мы снова встретимся в клинике по поводу вашей язвы.
— Подумать только, — сказал Шану, — если бы не моя язва, мы бы никогда не познакомились и не пообедали сегодня вместе.
— Подумать только, — ответил доктор, махнул на прощание и исчез за дверью.
Телевизор работал — Шану его не выключил, и он светился в углу комнаты, как огонь в камине. Время от времени Шану подходил, нажимал на кнопки — свет вспыхивал ярче и краски менялись. Но смотреть не смотрел. Назнин с последней стопкой грязной посуды направлялась на кухню, но вдруг задержалась у экрана.
Мужчина в сильно обтягивающей одежде (даже интимные части тела проступили) и женщина в юбке, еле прикрывающей зад, на овальной арене прижались друг к другу так, словно невидимая сила бросила их друг к другу. В зрительном зале раздались и смолкли аплодисменты. Как будто по мановению волшебной палочки люди, все как один, перестали хлопать. Мужчина и женщина отпустили друг друга, бросились в противоположные стороны, но, разъехавшись, тут же начали сближаться. Каждое их движение было — желание, ревность, объяснение в любви. Женщина положила ногу на бедро (Назнин вдруг увидела на ступне у нее лезвие) и так закружилась, что должна была упасть, но не упала. И ни на секунду не снизила скорость. А потом внезапно замерла, вскинув руки над головой, торжествуя победу над своим телом, законами природы и сердцем мужчины в обтягивающем костюме, который подъехал к ней на коленях, с явным желанием отдать за нее жизнь.
— Кто это? — спросила Назнин.
Шану мельком глянул на экран.
