Кристиан Крахт - 1979
Мы вышли из рощицы. Гостей собралось очень много, праздник, похоже, удался. Кто-то, смеясь, подбросил бокал высоко в воздух, он описал крутую дугу и разлетелся вдребезги, ударившись о ступени из известкового туфа. Хозяин дома вытер кровоточащие губы и нос платком, хлопнул меня по плечу.
«Забудьте все это. Мне бы хотелось, чтобы мой сад доставил вам удовольствие», – сказал он и двинулся прочь.
Я взглянул на Кристофера. Он закатил глаза – конечно, из-за меня. Я в самом деле жалел, что ударил хозяина, хотя и не считал себя виноватым. Кроме того, тот нисколько не рассердился, даже напротив, как мне показалось, почувствовал облегчение оттого, что до использования его странной машины дело так и не дошло.
Три
«Идиот», – сказал Кристофер.
Мне очень хотелось курить, и я обхлопывал карманы своих брюк в поисках черепахового портсигара. Но он исчез, я, наверное, потерял его в гашишной роще.
«Угости меня сигаретой».
Кристофер протянул мне одну и, пока я ее зажигал, смотрел на меня. Я опять все сделал неправильно, опять все испортил.
«Мне жаль, что так вышло».
«Ты ничего не видишь, совсем ничего. Ты не только глуп, но и слеп».
«Что это вообще было, с толстяком и его машиной?»
«Забудь. Требовать от дизайнера по интерьеру, чтобы он понимал такие вещи, это и в самом деле чересчур».
«Кристофер, ты ведешь себя просто ужасно».
«Ты не мог бы придумать более умной фразы? Или, по крайней мере, более литературной? Ты ведь все-таки читаешь одну-две книжки в год. Знаешь что? Вернулся бы ты в дом и полюбовался немного на красивую мебель или на цветочные композиции».
Кристофер был пьян, принял кокаин и бог знает что еще, чувствовал себя в физическом смысле развалиной, а в таких случаях он всегда становился особенно бесчеловечным и вульгарным.
«Прекрати».
У меня перехватило горло, во рту появился хорошо знакомый кисловатый привкус, означавший, что я сейчас заплачу. Я попытался повернуть дело так, чтобы обойтись без слез, и, как всегда в подобных ситуациях, пошел у него на поводу.
«Пожалуйста, Кристофер, не будь таким жестоким. Прошу тебя».
«Диваны там обтянуты китайским шелком, из провинции Юньнань, если не ошибаюсь. Давай, сходи, мой по-китайски говорящий друг. А до невероятия привлекательную скульптуру работы Ганса Арпа ты видел? Она точно должна тебя заинтересовать. У них там наверху есть даже Вилли Баумайстер – удивительно, не правда ли?»
«Я тебя ненавижу».
Он засмеялся. «Ты не можешь меня ненавидеть. Я слишком хорошо выгляжу».
И все же я его ненавидел. Но он попал в точку, он был прав, как всегда. Он выглядел так хорошо… Я украшал себя им – его интеллигентностью, его светлыми волосами, его пропорциональным лицом, его зелеными глазами рептилии, поставленными слегка наискось, его загорелой кожей, белым пушком на предплечьях, в котором во время долгих автомобильных переездов запутывались и поблескивали пылинки. Он был моим трофеем. Я бы хотел – сейчас я уже не знаю, чего я тогда хотел… На мгновение я прикрыл глаза.
«Ммм… Вы только что из гашишной рощи?» К нам подошел молодой человек. Он был одет в костюм ежевичного цвета и казался слегка пьяным. Он пританцовывал на месте. Его дыхание имело кисловатый запах. Палочкой коля он нарисовал у себя под глазами темные полоски, его волосы цвета воронова крыла были связаны наверху бантом из органди и стояли вертикально, к лацкану пиджака была прикреплена фиолетовая орхидея. Он выглядел как персонаж из комиксов.
Кристофер сказал: «Мне редко доводилось так смеяться, как только что, когда мы пробирались сквозь гашишную рощу. А тут еще ваша прическа. Это просто невероятно! Вы пользуетесь каким-то особым воском, или как вам это удается?»
«Нет, я втыкаю туда кусок проволоки. Это требует определенных усилий, и я сооружаю нечто подобное только когда собираюсь на вечеринку. В городе, разумеется, я этого делать не могу». Он слегка поклонился.
«Я румын. Маврокордато. Здравствуйте. Мой дед основал на побережье Черного моря маленькое утопическое государство, существовавшее одновременно с Фиуме Д’Аннунцио.[16] Сразу же после окончания Первой мировой войны. Что вы будете пить? Может, водку?»
Он хлопнул в ладоши и поднял руку, растопырив три пальца. «Простите, но вы оба и в самом деле сильно попахиваете гашишем».
Подбежал одетый в ливрею лакей, держа на подносе три стакана водки и ведерко с кубиками льда.
Я взял стакан и отпил маленький глоток. «Спасибо. Я… задевал одеждой за гашишные растения, и потому…»
«Я слышал об этом маленьком государстве», – перебил Кристофер и положил руку мне на плечо, мягко намекая (к подобным нежностям он прибегал только в присутствии посторонних), что сейчас мне лучше помолчать.
«Там, кажется, были Тристан Тцара,[17] и какой-то золотой клад, который разделили между всеми, и некий комитет, Sowjet, позже распавшийся». Кристофер разом опрокинул в себя полный стакан водки.
«Так вы слышали о Кумантсе? Это и в самом деле совершенно удивительно, потому что о ней знают единицы. То был анархистски-дадаистский эксперимент, попытка сделать шутку формой государственного правления». Он рассмеялся, но его смех совсем не походил на смех Кристофера.
«Наверняка там жилось замечательно. Но через два года, естественно, гвалт утихомирился, румынское правительство стало грозить военным вторжением, и все исчезли в скифском тумане». Его рука проделала в воздухе странное – кругообразное и неуловимо быстрое – движение.
«Просто потрясающе, Маврокордато. Так сказать, свободная зона. А что случилось с вашим дедушкой?» Тело Кристофера качнулось взад и вперед, он попытался удержать равновесие и чуть не упал навзничь.
«Кристофер, ты пьешь слишком много. Пожалуйста, перестань».
Но он не обратил на мои слова никакого внимания.
«Это, мой дорогой, я и сам хотел бы узнать, – ответил Маврокордато. – Я его никогда не видел. В Цюрихе до сих пор имеется счет на его имя – один из тех, что не были затребованы после Второй мировой войны. Ну, вы знаете – вроде еврейских А-списков. Однако боюсь, что вашего друга мало интересуют подобные вещи. Лучше расскажите мне, что вы делаете здесь, в Персик». Он высоко вскинул брови и посмотрел на меня.
«Мы туристы. И до вчерашнего дня мы находились – мм… – в окрестностях Казвина, у крепости Ибн ал-Саббаха». Произнося эту фразу, я казался себе, как бывало очень часто, невероятно необразованным и глупым, по крайней мере, в сравнении с Кристофером.
«Ах, Аламут. Ну и?»
Маврокордато маленькими глотками пил водку, продолжая наблюдать за мной поверх края стакана; на секунду у меня возникло четкое ощущение, что ему тоже неприятно поведение Кристофера, что он, собственно, на моей стороне.
«От крепости почти ничего не осталось, кроме груды обломков на вершине горы. Мне было скучно. Пара камней, не более того».
«Вы знаете историю сада Старца с горы?»
«Да. Кристофер мне рассказывал».
Я смотрел вниз, на свои ноги. Ремешок на левой сандалии расстегнулся. Я нагнулся и поправил его.
«Ибн ал-Саббах запирал своих юных приверженцев в некоем саду, чтобы сделать их послушными, и объяснял им, что это рай».
«Оглянитесь. Вроде как здесь – вы не находите?» Он движением головы пригласил меня посмотреть вокруг и при этом опять поднял брови. Из-за его удивительного лица, его движений и торчащих вверх волос он немного смахивал на большую птицу.
«Я бы скорее сказал, что этот сад есть полная противоположность рая».
«Маврокордато, простите моего друга. Он порой бывает несколько… простоватым», – вмешался Кристофер.
«Глупости. Я нахожу вашего друга очень приятным и интересным человеком. Кристофер, пойдите и принесите нам чего-нибудь выпить. Докажите, что вы для нас настоящий друг». Он махнул рукой в направлении бара.
Кристофер закурил и двинулся прочь. Он был в ярости, он этого не показывал, но я это знал точно, видел по его плечам – по тому, как он их слегка приподнимал при ходьбе. Он отшвырнул сигарету, и она, описав высокую дугу, упала в траву.
Маврокордато взял меня под руку и отвел в сторону. «Самое интересное с Ибн ал-Саббахом – это то, что он одурманивал своих приверженцев, и, знаете ли, они опять оказывались за пределами сада, а он им потом говорил, будто только он может их туда вернуть».
Я еще никогда не видал, чтобы кто-то обращался с Кристофером подобным образом. Из усилителей теперь доносилась электронная музыка, она была ужасной, какой-то машинной, она внушала мне страх, а текст, если я правильно помню, звучал так:
Цирк смерти уже приближается,
Окрашен путь его в красный цвет…
«Мне не нравится эта песня. Я уже как-то раз ее слышал».
