Владимир Спектр - Face control
15:15. Наконец принимаю душ.
– Папа, ты будешь со мной играть? – спрашивает сын.
– Конечно, – отвечаю я. – Во что ты хочешь?
– В Бэтмэна, – говорит ребенок.
Послушно перевоплощаюсь в Джокера. Вернее, в Джека Николсона в роли Джокера. Так мне прикольнее. Мой сын, естественно, Бэтмэн. Я творю зло направо и налево (как странно, в игре я делаю почти то же, что в жизни), мой сын спасает мир. Он спасает его постоянно, каждые пять-десять минут, еще до того, как я завершу исполнение своих коварных замыслов. «Вот бы хоть раз побыть Бэтмэном, – думаю я, – попытаться стать положительным героем». Увы, это не мое амплуа.
17:40. Я читаю ребенку сказки разными голосами. Развлекаю его и себя, как могу. Представляю, что это радиопостановка и мне одному предстоит озвучивать всех персонажей.
19:10. Мы смотрим видео. Конечно, «Возвращение Бэтмэна».
21:00. Я укладываю сына спать.
– Знаешь, что я буду делать завтра? – спрашивает меня он.
– Что? – интересуюсь я.
– Построю бэтмобиль, – говорит ребенок. Batman-forever, честное слово.
22:00. Жена возвращается из гостей.
– Чем занимались? – интересуется она.
– Играли в Бэтмэна. Я был Николсоном и пытался погубить мир, а…
– Ты и в игре – злой гений. Болезнь какая-то.
– Какой еще злой гений, Света?
– Не знаю, почему полюбила тебя. Ты негативный, отрицательный персонаж. Ты спроецирован и сконцентрирован на себя. Любишь только себя. Всех остальных ты рассматриваешь лишь как инструмент для этой любви. Думаю, ты болен. В тебе нет ничего доброго, настоящего и цельного. Мне странно, что я не видела этого пять лет назад.
– Но, может, тогда я и был другим.
– Отчего же ты изменился?
– Думаю, что все меняются в одну или другую сторону. Под воздействием большого количества факторов. И внешних тоже.
00:20. Не выдерживаю и звоню Бурзум. К телефону подходит ее муж. В бешенстве бросаю трубку.
00:35. Сливаю из дома. Сажусь в машину и на бешеной скорости ношусь по Кутузовскому проспекту. В CD-чейнджере надрывается Marilyn Manson:
You built me up with-your wishing hell,
I didn't have to sell you,
You threw your money in the pissing well,
You do just what they tell you,
Repent, that's what I'm talking about,
Whose mistake am I anyway?..[1]
00:52. Можайское шоссе. Покупаю потрепанную, уже почти пожилую проститутку. Пока она сосет, я думаю о Бурзум.
5
18 октября, понедельник
09:45. Офис. Я провожу общее совещание.
– В пятницу звонили из административно-технической инспекции, – говорит Аркатов. На нем темно-серый свитер неизвестного происхождения и изрядно поношенные черные рыночные джинсы. – Они оштрафуют нас опять, если мы до четверга не получим согласования Мосгорсвета.
– Так мы его и не получим, – говорю ему я. Как странно, у меня неплохое настроение, может, оттого, что подушился Готье?
– Не получим, – мрачно подтверждает Аркатов.
– Значит, надо в АТИ ехать и денег давать, чтобы заткнулись еще на полмесяца. За это время согласование сделаем.
– Сколько им дать? – спрашивает Алексей.
Я смотрю в его бесцветные глаза. «Ты хочешь спросить, сколько у тебя получится спиздить», – думаю про себя.
– Тут ста баксов за глаза хватит, у них зарплаты смешные, – я закуриваю. – Так, что у нас с отделом продаж? Где ваши отчеты, почему я их в пятницу не видел?
Старший сейлз-менеджер Востряков ерошит свои и без того растрепанные волосы.
– Мы не успели написать, – говорит он. – Вот сегодня сделали.
– Виктор! – говорю резко и злобно, хотя в душе мне положить. – Я просил делать отчеты по пятницам не просто так, а потому, что хочу их прочесть до общего собрания. До планерки. Сейчас мне их оглашать не надо. Устно отчитаетесь. Будем все сидеть и слушать вас. Кто куда ездил и сколько продал. Сколько заработал денег для нашей фирмы. Ты время пожалей, оно чего-нибудь да стоит, вы зарплату получаете. В следующий раз не будет отчетов к пятнице – штраф пятьдесят долларов с каждого.
Виктор молчит. Он одет в коричневую фланелевую рубашку без воротника и такие же левые, как у Аркатова, штаны.
«Дались этим плебеям черные джинсы», – думаю я.
Востряков морщится и говорит:
– Я в «Мектисе» был. Они хотят скидку получить.
– А сколько они сейчас платят?
– По четыреста за сторону.
– Ну, давай им по триста восемьдесят сделаем. Они давние клиенты, а то вдруг соскочат.
– Никуда они не соскочат, – подает свой голос Аркатов. – У них автосервис рядом, на улице Генерала Антонова.
– Пусть порадуются, – настаиваю я, – клиент должен ощущать нашу заботу.
– У меня тоже клиенты скидку просят, – говорит Инна Войниц. Тихая и кроткая, она, видимо, хорошая жена и мать, а вот сейлз-менеджер – никудышный, я держу ее из-за покладистого характера и ответственного отношения к работе.
– Это кто же? – спрашивает Аркатов.
– Газпром.
– Слушай, – на этот раз стараюсь говорить как можно рассудительней и доходчивее, – Газпром клиент молодой, висит всего два месяца, к тому же платит нерегулярно. Давай пока не будем им скидывать. Да и двадцать долларов скидки для Газпрома полная херня.
Инна кивает головой и безмолвно соглашается.
«Что-то уж очень спокойно все», – думаю я, и, как оказывается, не напрасно.
Дверь кабинета приотворяется, и в комнату, один за другим, влетают разноцветные воздушные шарики. Все присутствующие замирают в недоумении. Дверь открывается шире, и в кабинет вползает на четвереньках бухгалтер Галя.
– Полный пиздец! – шепчет Алексей.
Я думаю, что Галя тайно влюблена в меня, но боится в этом признаться не только мне, но и самой себе. Галина Толикова (по папе Гольтберг) – девушка неглупая, но, как говорится, не без странностей. В силу своей внешней уродливости и крайней взбалмошности характера, граничащей с истеричностью, Галя получила кличку Гоблин. (Кстати говоря, наш главный бухгалтер Наталья за соответствующие черты была прозвана Троллем.)
– Что происходит, Галя?
– Это вам шарики от бухгалтерии в подарок.
– Галя, ну а если бы у меня были переговоры?
– А что? – Бухгалтер внезапно (как чертик из табакерки) вскакивает. – Всем бы понравилось: бесплатное шоу, представляемое вашим больным бухгалтером.
Я давно уже думаю уволить ее. Как ни странно, бухгалтер она неплохой, а деньгами довольствуется малыми. Вот я и мучаюсь. От жадности. Да к тому же порой бывает забавно.
– Зачем все это? – вяло спрашиваю я.
– Должен же быть у царя придворный шут. – Галя гордо оглядывает присутствующих. – Пойду над отчетом работать, Ваше Величество.
– Совсем планка съехала. – Аркатов выразительно крутит у виска указательным пальцем. – Говорю тебе, увольнять ее пора.
Я молчу. Обсуждать все это нет желания.
12:00. Офис. Звонит мобильный.
– Прости меня, – говорит Бурзум, – я отстойная, ублюдочная сука.
Я вешаю трубку. Не хочу разговаривать. Твою мать, у меня было такое хорошее настроение! Внезапно до меня доходит, что все это время ждал ее звонка. Я набираю номер.
– Але, – говорит Бурзум.
16:15. Алексеевское кладбище. Гуляем с Бурзум под мелким холодным дождем. Бродим между старыми покосившимися крестами, растрескавшимися скособоченными надгробиями.
– Сфотографируй меня у этого склепа. Так, будто я только что колдовала или трахалась, – просит Бурзум.
Она одета в длинное черное платье. Волосы мокрые, Бурзум ежится и становится похожей на кладбищенскую птицу.
– Ты ворона, Бурзум, – говорю я.
20:00. Клуб «Свалка». Выступление группы «Крематорий». Бурзум сидит, надувшись, за столом.
– Чего ты меня сюда притащил? Выступление живых трупов каких-то, – бормочет она и ест греческий салат.
– Да ладно, Бурзум, – я примирительно разливаю клюквенную «Финляндию», – не надо париться о таких вещах. Зачем вообще так зацикливаться? У этих трупов есть пара хороших песен, послушай их, вспомни детство. Ты в школе слушала «Крематорий»?
– Мне все равно, что я слушала в школе. Это была не я. Я слушаю Nine Inch Nails и Laibach.
– Ну ладно, ладно. Я тоже слушаю Marilyn Manson, тоже ненавижу русский рок. Как и все русское, впрочем… А по школе помню песенки «Крематория». Знаешь, есть забавные. Типа «Маленькая девочка со взглядом волчицы».
– Боже, Мардук, какое банальное название!
– Все в этом мире банально. Даже не банально, а вторично. «Крематорий» – русский вариант Kansas. Те же гитары, та же скрипка. После русского авангарда двадцатых в нашем искусстве нет истоков. Бери любой жанр и разглядывай качественную репродукцию того, что уже когда-то было.
– Признайся, гадкий Мардук, у тебя есть компакт «Крематория».
– До чего ты отвратительная и мерзкая, колдунья Бурзум! Тебе далеко до Тиамат, та была благороднее. У меня нет их компактов, я не слушаю такую музыку. Современная русская музыка звучит неестественно.
