Борис Иванов - Сборник " "
«Плох малый, плох…» — думал он, по второму заходу пытаясь познакомиться с пассажиром пятого бокса. Опять безрезультатно. Индикатор на двери показывал, что температура, пульс и дыхание обитателя бокса не нарушены, а ремни безопасности активированы и застегнуты. Дверь же бокса и не думала открываться, сколько Русти ни давил на чертов сенсор и ни отбивал костяшки пальцев об отделанный под дерево дюралюминий. Оставалось предположить, что пассажир, доктор Эльза Шарбогард — Русти уже с третьего захода осилил чтение этой фамилии и немало этим гордился, — плевать хотел (хотела, уж если на то пошло) на предстартовые формальности и, приняв снотворное, дрыхнет с отключенным дверным сигнализатором. В этом было что-то подозрительное, но поднимать тревогу оснований не хватало.
Русти перешел к шестому боксу. Здесь он застал ни более ни менее как самого дока Сандерса — главу Миссии Спасения.
Док вполне соответствовал критериям человека, способного удержать в узде ту компанию подозрительных пентюхов обоего пола, которую, по первому впечатлению Русти, представлял личный состав упомянутой Миссии. Массивный, серьезного вида тип, увенчанный жестким ежиком седых волос, мрачно взирал на боцмана из-под таких же, как его шевелюра, — седых и колючих — бровей. Казалось, док заполнял собою весь скромный объем пассажирского бокса. На откидном столике перед ним, на пластиковом подносике, располагался сандвич с основательным ломтем ветчины, который док сурово мельчил в нуль походным ножом — из тех, что вызывают уважение у бывалых людей. Этим делом он и продолжал заниматься, пока Русти представлялся ему и осведомлялся, не будет ли у Миссии каких-либо пожеланий и просьб к экипажу «Констеллейшн».
Подождав, пока боцман закончит, док мрачно кивнул тому на место напротив себя и, когда тот принял необходимое для продолжения беседы положение, направил на Русти взгляд, от которого тот сразу почувствовал себя обладателем повестки в уголовный суд Сектора.
— В команде, что выполняет рейс, есть новые люди? — спросил док напрямую. — Такие, которых вы, боцман, плохо знаете?
— Н-нет, — чуть поперхнувшись словами, ответил Русти. — Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду то, что капитан, беседуя со мной, так настоятельно просил быть внимательным к поведению людей на борту, что даже младенцу ясно, что он кого-то подозревает. За своих людей я спокоен. А вот в охране и в команде может вполне оказаться кто-то, кому платят те, что спят и видят триста тонн «Пепла» в своих закромах. Чужой среди своих. Миссия Спасения везет очень опасный груз, боцман…
— Будьте спокойны, сэр, — заверил Русти мрачного типа. — Команда «Констеллейшн» — народ проверенный… Или вы, может, и меня уже на заметку взяли?
— Вас — в последнюю очередь, боцман. Вижу, что напрасно вас потревожил…
«Не то чтобы док Сандерс прямым текстом окрестил меня непроходимым бараном, — вспоминал Русти в узком кругу особо доверенных слушателей, — но дал, блин, понять, что горько во мне обманулся и собирается в дальнейшем держать исключительно за олуха Царя Небесного… Ну а я из этого нашего короткого разговора тоже извлек кое-какие умозаключения: как, например, я спрашиваю, можно полагаться на подбор людей в чертову Миссию, если подбор этот осуществлял надутый фрукт, который может этак вот ошибаться в людях? Как, черт побери?!»
Выйдя из бокса дока Сандерса, Русти твердо решил к народу, набившемуся в пассажирский отсек «Констеллейшн», присмотреться повнимательнее. Если уж сам кэп считает, что дело нечисто…
Под номером три в стартовой ведомости у него числился некий Питер Финнеган — врач-вирусолог.
Войдя в третью каюту, боцман понял, почему Янг назвал встретившегося ему незнакомца «белесым», — вирусолог был чистым альбиносом, и даже ресницы, обрамлявшие его красные глаза, казались усыпанными сахарной пудрой.
— Это ваш, прошу прощения, рюкзак в салоне перед стартом валялся, господин э-э… Финнеган? Вы уж на будущее постарайтесь свои вещички перед стартом и посадкой как-то ну, фиксировать, что ли, в одном месте.
— Вы в шахматы играете? — невпопад перебил его собеседник. — А то мне иногда хочется сменить партнера.
— Больше с компьютером, когда «Блэк-джек» надоедает, — несколько растерянно ответил боцман. — Я про вещи вообще-то говорю, чтоб вы их крепили…
— Да-да, я понял: перед взлетом и посадкой. У вас еще что-нибудь ко мне?
— В общем-то нет. — Русти счел за благо ретироваться. «Странный все-таки народ они загрузили, — сказал он себе. — Ну да ладно — рейс не должен быть долгим — до Нимейи и обратно. Потерпим».
С этой утешительной мыслью боцман нажал сенсор двери соседнего бокса, отодвинул ее и вошел. И тут же, попятившись, вышел назад, в кольцевой коридор, и воззрился на номер двери, решив, что, видно, задумавшись, второй раз вошел в одну и ту же каюту. Но нет — на двери была четко обозначена двойка, а минуту назад он входил в дверь, на которой была укреплена так и не надраенная бездельником дневальным — Русти это запомнилось — латунная тройка.
«Значит, я увидел привидение, — заключил он. — Бывает…»
Подавив желание перекреститься, Русти повторил маневр входа в каюту.
Привидение не исчезло. Оно по-прежнему сидело в противоперегрузочном кресле за столом и пялило на него свои нахальные красные зенки, обрамленные белыми ресницами.
«Ну вот, и у меня началось! — подумал боцман обреченно. — А ведь на этой стоянке я вроде пил только пиво. А если и усугублял его шнапсом, так пару раз — не более».
— Вы, если не ошибаюсь, будете Ник Флаэрти? — спросил он как можно увереннее.
— Да, офицер, к вашим услугам. В шахматишки, случаем, не играете?
Русти ответил — чисто машинально:
— Больше с компьютером, когда «Блэк-джек» надое… — И тут до него дошло. — Это в третьей каюте не братец ли ваш — тот, что по фамилии Финнеган? А вы, почему-то — э-э… Флаэрти…
Тип, носящий фамилию Флаэрти, воззрился на Русти как на человека, место которому в богадельне для сирых и убогих. Но ответом его не удостоил.
— Вот что, — решительно изменил тему разговора не желавший окончательно спятить Русти. — Меньше чем через час — бросок, так что будьте, так сказать, готовы. А то, — он сурово нахмурился, — многим после перехода плохеет, так что не пугайтесь… Это быстро проходит. Примите…
— Я, наверное, не меньше вашего, боцман, напрыгался от звездочки до звездочки… — альбинос, вздохнув, снова уткнулся в свой ноутбук с выведенным на экран шахматным тренажером. — Шесть лет стажа судового врача… А потом — постоянно в таких вот командировочках… Так что не беспокойтесь за меня…
Русти и не стал беспокоиться и двинулся дальше.
Дверь бокса номер один отодвинул сам его обитатель — слава Богу, уже знакомый Русти кошковладелец Жан Лемье. Он был в компании. Кроме Марго, ее составлял Федеральный Следователь. Что до Марго, то она, видно, более благосклонно отнеслась к новому знакомому и, положив голову гостю на колени, как должное воспринимала его скупую, но вполне искреннюю ласку, выражавшуюся в почесывании за ухом и в скармливании умеренных количеств какой-то дряни, вроде соленых крекеров.
«У плохих людей кошки не едят из рук», — вспомнил Русти очередное старое поверье.
Так или иначе, разговор в боксе номер один происходил вполне мирный.
— Кошечка-то ваша, месье Лемье, — как можно более миролюбиво начал беседу Русти, — вроде не так уж и туго сходится с новыми знакомыми, как нам показалось тогда — в кают-компании… — промолвил он и протянул руку, чтобы погладить рыжую тварь. Та моментально окрысилась.
В отличие от Марго Лемье прямо-таки расцвел от не ему, собственно говоря, сделанного комплимента.
— Кошечка эта, как вы изволили выразиться, — поведал он, приглашая Русти присаживаться и сам усаживаясь на довольно скромном пространстве, оставшемся свободным, — знает много такого, что, как говорится, и не снилось нашим мудрецам… Это не простая кошечка — это кошка с легендой… Тот шаромыжник, у которого я ее, гм-м… выкупил незадолго до нашего отправления, рассказывал, что Марго была ни более ни менее как корабельной кошкой людей Оранжевого Сэма… Ну то есть — Банды Рыжих, от которых когда-то стонал весь здешний Сектор… Это сказывалось, помнится, даже на страховках…
— Так ведь у Рыжих своего корабля никогда не было… — заметил Кай. — А уж коли нет корабля, то откуда тогда — корабельная кошка?
— Тот тип… Мистер Шапиро, по поводу Оранжевого Сэма, конечно, врал, набивал Марго цену, — благодушно махнул рукой Лемье. — Но животное повидало виды… Это было заметно по его поведению… Кошечка очень исхудала…
В голосе сердобольного вирусолога прозвучала такая горечь, что слушатели, без малого, принялись точить слезу.
«Этот тип вообще был слаб до всякой живности, — уже много недель спустя характеризовал Русти Жана Лемье своим собутыльникам и выразительно вздыхал при этом. — Он и в науку подался из-за того, что канарейка его — птичка такая в Метрополии водится… — уточнял он самому внимательному из своих почитателей — Золли, что вырос на Чуре и птиц видел лишь на картинках, притом всегда очень пугался их, — поменьше павлина… так вот, пернатое это сдохло, как Лемье тогда — в детстве — решил, от вирусов… Через то бедным зверькам этим и досталось, когда Жан вырос и выучился… Не то чтобы уму-разуму, а как раз молекулярной биологии…»
