Олег Сенцов - Купите книгу — она смешная
— Не особо…
— А сто долларов? А тысячу?
— Конечно, о чем речь!
— Так вот в том-то и дело, что Рокфеллер бы за ста долларами даже и не нагнулся. Хотя Рокфеллер бы как раз бы и нагнулся, но разогнувшись, он не был бы счастлив, понимая, что пока он нагибался, его контора заработала за это время ему еще тысячу, а он всего сто, и он посчитал бы, что остался в убытке, и еще больше бы расстроился. Но дело не в этом, а в том, что событие с вами вроде одно и то же происходит, но ты вырабатываешь эндорфин и кайфуешь, а он нет, ему надо как минимум миллион найти, чтобы он хоть какое-то удовольствие получил.
— Ну, ты сравнил… с Рокфеллером, — этот пример меня явно никак не зацепил и ни в чем не убедил, и тем более в том, что надо скакать от радости от того, что я знаю, что мне скоро светит по предмету о черчении дурацких треугольничков.
Видя, что меня не проняло это сравнение, Джимми не сдался, а поискал кое-кого поближе:
— Хорошо, ты знаешь Энди?
— Того слепого пацана с улицы Роз? — уж с ним-то Джим точно не сможет меня сравнивать — парень с рождения ничего не видит, ходит с палочкой и ста долларов не найдет никогда, поэтому эндорфин ему вообще не светит ни при каких вариантах.
— Да, он самый, — не унимался Джим. — Так вот, ты лежишь тут и стонешь о своей тройке, и не замечаешь всей этой красоты кругом — солнца, неба, травы. А Энди всего этого никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увидит. А если бы и увидел, то наверняка сошел бы с ума от счастья. Он бы получал удовольствие от разглядывания каждой травинки, каждой букашечки и ее какашечки, он получил бы такую дозу эндорфина, что поначалу был бы самым счастливым мальчиком на земле. Но у него никогда этого не будет, а ты уже это все имеешь и не хочешь быть счастливым! А он никогда не будет иметь, и, тем не менее, он все равно пытается быть счастливым — я вчера шел по его улице и видел, как он сидел на скамейке перед своим домом, читал книгу для слепых и улыбался. А потом две маленькие соседские девочки взяли его за руки и бегали с ним по дороге, и он радовался и смеялся, потому что уровень эндорфина у него в мозгу зашкаливал. Он может получать удовольствие от простых вещей, и я могу, и ты сможешь, если перестанешь расстраиваться по пустякам, или что еще хуже — постоянно изображать из себя крутого парня, выпускать из себя дым и напускать важный вид. Я видел однажды одного мальчика, у которого есть все, ну, вот вообще все — мы ездили к родственникам в Даллас и жили у них несколько дней. Они очень богатые, очень, у них огромный особняк, самый большой в районе, и у их единственного сына (я был тогда помладше, а ему было как нам сейчас) уже тогда было все, даже собственная машина. Водительских прав у него еще не было, а машина была, и говорят, что это уже третья — предыдущие две продали, потому что они ему разонравились, да и третьей, когда мы приехали, он был уже недоволен. А кроме этого он был недоволен и всем остальным, и был очень несчастным. У него было все, но он ничем не был доволен и не знал, что ему еще надо, чтобы стать счастливым. Но он не умел получать удовольствия не только от простых вещей, но и от всего того огромного количества интересных вещей, что он имел, в том числе и от машины. Не умел и всё, и был несчастен. Очень. А там, на той же улице, ребята играли в футбол и были счастливы, все, что у них было — это мяч, игра и они сами. И они от всего этого получали столько удовольствия, ну просто море, и с эндорфином у них тоже все было в порядке. Я пытаюсь донести это до своего отца. Но он не понимает. И если мы едем куда-то далеко, то он долго ищет самую дешевую заправку, чтобы сэкономить доллар, нервничает, раздражается — не хочет быть счастливым, получать кайф от дороги, от путешествия, от своих пассажиров. Сам эндорфин не вырабатывает и нам с мамой не дает! Он считает, что получит удовольствие или свою дозу эндорфина потом, когда сэкономит этот доллар или тогда, когда будет его тратить — он же бонусный! Но он не получает удовольствия ни когда ищет заправку, ни когда экономит этот несчастный доллар, ни когда потом прощается с ним. И вместо того, чтобы получить три раза свою среднечеловеческую порцию эндорфина, он ее вообще не получает и поэтому живет несчастливо, ища причину в несэкономленном где-то долларе.
— По-твоему, все богатые люди несчастные, а бедные счастливые? Что-то я давно не встречал счастливых бедняков!
— Да нет же! Есть и среди миллионеров вполне счастливые люди, а среди нищих полно несчастных. Но это не зависит от их положения, это зависит от их отношения к жизни! Просто надо сосредотачиваться не на стремлении к обладанию какими-либо вещами самими по себе, в том числе деньгами или положительными отметками по геометрии, а на получении удовольствия от них. А если ничего нет, то тоже не беда — солнце, небо и ветер для всех общие, они всегда под рукой и от них всегда можно получить свою порцию эндорфина.
Я внимательно выслушал тогда Джима, но все равно побрел потом, после этого долгого разговора домой все равно грустным. Я не сразу принял теорию Джима под названием: «Все мы пашем на эндорфин». В тот год я таки получил по геометрии свою законную тройку, меня долго ругали и попрекали ею, но все равно потом взяли с собой на ярмарку в луна-парк. Но там я почему-то не был счастлив и не получил особого удовольствия, аттракционы за год порядком пообветшали, а несколько любимых вообще не работало, и от тех, что были, уровень эндорфина как-то особо не повышался.
Но постепенно я начал ловить себя на мысли, что не получаю удовольствия от, казалось бы, вещей, которые должны были приносить очевидную радость, а от всякой ерунды я бываю иногда счастлив. Счастье наступает иногда в такой момент, когда его и не ждешь — бах, порадовался какой-то мелочи, улыбнулся и уже счастлив, чувствуешь, как там мозг эндорфинчиком уже балуется и тебе самому становится хорошо. И я начал стараться получать кайф от всего, от всяких мелочей, даже от того, от чего раньше бы расстроился — я терял мелочь, что мне давали на обед в школе, и не расстраивался, а получал удовольствие от того, что просил у Джима или еще у кого другого сэндвич. Я получал двойку, шел домой и радовался тому, что могу ходить. Я ложился спать и кайфовал от того, что у меня есть отдельная комната, от того, что мне было что есть на ужин и по ночам нас не бомбят. Я засыпал счастливым от того, что знал, что, возможно, увижу прекрасные сны. Я начал глядеть вокруг себя совсем другими, счастливыми глазами и увидел рядом прекрасных и тоже счастливых людей — это и тетушка Джинджер, получавшая удовольствие и от своей торговли, и от походов в церковь, и даже от выходок своего мужа. Тот вообще был со всех сторон счастливым человеком, но о нем чуть позже. Я видел, какими счастливыми глазами смотрит на этот мир Джим, и я был благодарен ему за то, что он так научил смотреть и меня. Но я также начал замечать вокруг себя и кучу глубоко несчастных людей, которые жили, как им казалось, очень несчастной, серой жизнью, сами не понимая, что это только их вина, что они так живут и не в состоянии получать от жизни свою дозу кайфа. Они не понимали, что все мы пашем на эндорфин, что это и есть главное предназначение любого человека — быть счастливым! Правда, вот многие из людей не совсем правильно понимают этот лозунг, тратя время на физические, а зачастую физиологические удовольствия: карты, выпивку, женщин, получая какую-то дозу не того кайфа и мучаясь потом по утрам угрызениями совести, похмельем, долгами и венерическими болезнями.
Я стал мыслить по-другому и ни разу об этом после не пожалел. Поэтому, когда спустя несколько лет, после того как Джим открыл во мне эндорфиновый краник, в один прекрасный летний вечер он остановился у моей калитки и предложил отправиться попутешествовать, я сразу же согласился. Потому что я знал, что впереди нас ждет ну просто море эндорфина, по которому мы плыли, плыли, пока не приплыли теперь сами знаете куда.
К исходу третьей недели пребывания в этом африканском лагере, когда беспокойство по поводу долгого отсутствия большей части нашей научной экспедиции во главе с ее идейным вождем начал высказывать даже ходячая жертва эндорфина по имени Джим, от профессора и компании поступило известие. Точнее не от них, а о них — мы получили в виде выпуска местной еженедельной газеты, которую я бы назвал ежедвухнедельной, потому что выходила она раз в неделю, а привозили ее в местное миссионерское отделение раз в две недели, вместе с почтой и прочими необходимыми вещами аккурат раз в две недели. Миссия располагалась в той маленькой деревушке и состояла из одного дома и нескольких монашек. Пока наши отношения складывались лишь в обмене некоторыми продуктами и предоставлением нам любезной возможности ознакомиться с местными новостями посредством вышеназванной газеты.
Джеббс, едва получив газету в руки, сразу весь углубился в поиски в ней хоть какой-то информации о прибытии столь важной научной экспедиции, а лучше собственного портрета в полный рост, в охотничьем костюме и пробковом шлеме, чтобы одна нога на трупе льва, а во второй руке ружье и чтобы дымок еще шел… На что я заметил, что Джеббс мог видеть льва только в зоопарке и то, держа в это время за руку маму. На что он ответил, что даже уже эскимосы применяют фотомонтаж для получения красивых видов Аляски, хотя всем давно известно, что там кроме нефтяных вышек уже ничего не осталось, и я сам мог бы быть уже в курсе данного достижения, если бы мы с цивилизацией не развивались в противоположных направлениях. Но в этой милой стране наверняка нашлась бы парочка отчаянных парней, которые смогли бы увековечить личность Джеббса на страницах своей передовицы, будь у них чуть больше свободного времени.
