Стивен Кинг - Велотренажер
Он принес в подвал коробку с красками на случай, когда они ему понадобятся, и теперь, не долго думая, он добавил несколько пятен коричневого к дороге, смешивая его с черным, чтобы сделать ее более темной, чем листва. Он отступил назад, посмотрел на внесенные им добавления и кивнул. Это было небольшое изменение, но оно сделало картину еще более совершенной.
На следующий день, проезжая на своем трех-скоростном Роли через лес (теперь он был менее, чем в шестидесяти милях от Херкимера и только в восьмидесяти от Канадской границы) он обалдел, когда увидел, что посреди дороги стоит довольно крупный самец оленя и испуганно смотрит на него своими темными бархатистыми глазами. Он вскинул вверх белый флаг своего хвоста, уронил кучку какашек, и снова направился к лесу. Сифкиц увидел, как он еще раз задрал свой хвост и затем исчез. Он продолжил свой путь, объехав оленье дерьмо — у него не было желания заполнять им протекторы своих шин.
В тот вечер он выключил будильник и подошел к картине на стене, вытирая пот со лба платком, который он достал из заднего кармана своих джинсов. Он критически посмотрел на проекцию, поставив руки на бедра. Затем, работая уверенно и с обычной для него быстротой — и не мудрено, он занимался этим на протяжении уже почти двадцати лет- зарисовал какашки, заменив их несколькими ржавыми банками из под пива, вне сомнения, оставленных каким-нибудь местным охотником, который проходил здесь в поисках фазана или индейки.
"Ты пропустил их, Берковиц, " сказал он в тот вечер, когда сидел и пил пиво, вместо сока V-8.[7] "Я сам их завтра уберу, но сделай так, чтобы подобное больше не повторялось.»
Но ему не пришлось этого делать: когда на следующий день он спустился в подвал, чтобы закрасить банки на картине, их там уже не было. На мгновение его охватил настоящий ужас- как будто в живот ткнули тупым концом палки- его ужаснуло то, что он сделал — посреди ночи спустился сюда вниз, как лунатик, взял свою верную банку с растворителем и кисть? И потом напрочь забыл об этом? Он сел на велотренажер и вскоре стал крутить педали своего старенького Роли, вдыхая чистый запах леса и наслаждаясь тем, как ветер сдувает со лба его волосы. Может быть тогда все и стало меняться- именно в тот день? В день, когда он почувствовал, что он возможно не один на этой дороге в Херкимер? Одно не вызывало сомнений: это случилось на следующий день после того, как исчезли пивные банки и когда он увидел по-настоящему страшный сон, после которого он и нарисовал гараж Карлоса.
IV. Человек с ружьем
Последний раз такой яркий сон он видел лет в четырнадцать, когда три или четыре незабываемые поллюции привели его в физический мир мужчины. Но то, что он увидел сейчас, было самым страшным из всего того, что он видел раньше, вне всяких сомнений, увиденное им прежде даже приблизительно не могло сравниться с увиденным в этом сне. Он видел все как в реальности, несмотря на то, что сон был странно поверхностным: он осознавал, что спит, но не мог проснуться. Он чувствовал себя как-будто обернутым в какую-то мерзкую марлю. Он с трудом осознавал, что его кровать рядом, и что он находится в ней — но он не мог пробиться к лежавшему на ней Ричарду Сифкицу, дрожащему и потному, в своих предназначенных для сна Биг Договских боксерских шортах.
Он увидел подушку и бежевый телефон с трещиной в корпусе. Затем — прихожую с фотографиями его жены и троих дочерей. Потом кухня, микроволновая печь, таймер которой поазывал 4: 16. Блюдо с бананами (которые наполнили его печалью и ужасом) на кухонном столе от Формика.[8] Затем коридор. Там лежал Пепе, их собака, положив морду на лапы, Пепе даже не поднял головы, когда он проходил мимо, а просто поднял на него глаза, показав ужасный, пронизанный кровеносными сосудами белый полумесяц, и в этот момент Сифкиц зарыдал во сне, осознав, что все это он потерял.
Теперь он был в гараже. Он чувствовал запах масла. И знакомый запах зубровки душистой. Газонокосилка стояла в углу как какое-то загородное божество. Он увидел зажатый в тисках рабочий стол, старый и темный, деревянная поверхность которого была испещрена крошечными трещинами.
Дальше- шкаф. Коньки его девочек лежали как попало на полу, их шнурки были белыми как ванильное мороженое. Его инструменты свисали с настенных штырьков в аккуратной последовательности, это были в основном садовые инструменты и самым неприятным для работы в саду был
(Карлос. Меня зовут Карлос.)
На самой верхней полке, далеко за пределами досягаемости его дочерей, лежало ружье а. 410, которым уже много лет никто не пользовался и о котором почти забыли, и еще коробка с патронами, такими темными, что на них сбоку едва можно было прочесть слово Винчестер, вполне достаточно того, что ты его мог прочитать и тогда Сифкиц пришел к пониманию, что он вынашивал в своей голове план потенциального суицида. Он яростно боролся, то пытаясь остановить Карлоса, то пытаясь убежать от него, но не мог сделать ни того, ни другого, хотя и чувствовал под собой свою кровать, по ту сторону марли, в которую он был укутан с головы до пят.
Теперь он снова был у тисков, а его. 410 был зажат в тиски, коробка с патронами лежала на рабочем столе, рядом с тисками, там же была и ножовка и он стал пилить ею ствол ружья, потому что так ему было легче сделать то, что он хотел сделать и раскрыл коробку с патронами, их было там два десятка, жирные зеленые, с медным основанием и звук который издало ружье, когда Карлос схватил его было не щелчком, а треском! и во рту у него был привкус масла и пыли, маслянистый- на языке, и пыльный- на внутренней поверхности щек и на зубах, а его спина болела, болела как LAMF,[9] именно так они и отмечались в заброшенных зданиях (а иногда и не только в заброшенных), когда он был подростком и носился вместе с Дьяконами по Поукипзи, они писали на стенах LAMF, теперь также болела его спина, но сейчас, когда его уволили, он потерял многое-Джимми Берковиц больше не мог позволить себе покупать амфетамины, поэтому и Карлос Мартинес больше не мог их покупать, что заглушить боль в спине, он не мог себе позволить и костоправа, чтобы облегчить боль, он не мог позволить себе даже платить за дом — ay, caramba, так обычно они говорили в шутку, но теперь, говоря так, он не шутил, ay, caramba — они же так потеряют дом, когда до конца выплат по кредиту оставалось меньше пяти лет и они потеряют его, si-si, senor, и в этом был виноват он — чертов Сифкиц, с его проклятым хобби по поддержанию дороги в чистоте, а изгиб курка под его пальцем был похож на полумесяц, тот, что невозможно описать словами и который он увидел в глазах своей собаки.
Когда Сифкиц проснулся, рыдая и трясясь, его ноги все еще были на кровати, в отличие от головы, которая почти касалась пола свисавшими волосами. Он на четвереньках выполз из спальни и пополз через гостиную к мольберту, стоявшему под окном. На пол-пути он почувствовал, что уже способен идти.
Картина пустой дороги все еще стояла на мольберте, улучшенный и более законченный вариант той, что была в подвале, на стене в алькове. Он отшвырнул ее прочь и на ее место поставил кусок картона размерами два на два фута. Он схватил ближайший к нему инструмент, которым он намеревался сделать шедевр (этим инструментом оказалась шариковая ручка UniBall Vision Elite) и стал рисовать. Он рисовал на протяжении нескольких часов. В какой-то момент(он помнил это только смутно) ему захотелось отлить и он почувствовал струящееся по ногам тепло. Но его слезы не прекращались до тех пор, пока он не закончил рисунок. Затем, когда к его счастью, слезы высохли, он отступил назад и посмотрел на результаты своих трудов.
Это был гараж Карлоса, октябрьским днем. Собака, Пепе, стояла напротив него с поднятыми ушами. Собаку привлек звук выстрела. На картине не было и следа от Карлоса, но Сифкиц точно знал, где лежит его тело-слева, рядом с рабочим столом с тисками. Если бы его жена была дома, она бы услышала звук выстрела. А если ее не было — она могла уйти за покупками, или, что более вероятно, на работу — то оставался час или два прежде чем она придет и обнаружит его.
Под картиной он небрежно написал — ЧЕЛОВЕК С РУЖЬЕМ. Он не мог вспомнить, когда он сделал эту надпись, но эти слова, написанные печатными буквами были его рук делом и правильным названием для картины. Человека на ней не было, так же как и ружья, но название тем не менее было правильным.
Сифкиц подошел к дивану, сел на него и обхватил голову руками. Его правая рука отчаянно болела от долгого сжимания непривычного, слишком маленького орудия рисования. Он пытался убедить себя в том, что это был просто плохой сон и что картина была его результатом. Что никогда не существовало никакого Карлоса и Компании Липидов- и то и другое было результатом его собственного воображения, толчком для работы которого послужила легкомысленная метафора доктора Брейди.
