Брук Дэвис - Потерять и найти
Перед тем как «выключиться», мама Милли ненадолго исчезала в ванной. Милли прислушивалась у двери, за которой что-то звенело, лилось и шипело, как на огромной фабрике. Из ванной мама всегда выходила румяная, с красивыми, как на картинке, волосами. А за ней по всему дому, словно тень, следовал сладкий аромат духов.
Однажды, когда мама пошла к соседям, Милли зашла в ванную и открыла шкафчик под раковиной. Там терпеливо сидели баночки, тюбики и бутылочки. Милли расставила их по росту на холодном кафеле. Потом внимательно оглядела своих косметических зрителей.
– Кхе-кхе.
Она подняла помаду и накрасила ею мочки ушей, распрыскала духи по комнате, глядя на душистое облако, а потом намазала щеки тушью, а ногти – румянами. Тут на пороге комнаты появилась мама. Милли попыталась вжаться в стену, чтобы ей не мешать, но мама подняла Милли за подмышки, плюхнула на стул и вытерла лицо чистым полотенцем. Затем причесала ей волосы, накрасила губы, ресницы и щеки. Мама была совсем близко, и когда она повернула Милли к зеркалу, в ее голосе слышалась улыбка.
– Видишь?
И Милли увидела. Она поняла, что может быть совсем другой, если захочет. Совершенно новой.
* * *На Вторую ночь ожиданий Милли решила снова стать Совершенно новой. Чтобы мама подошла к ней и сказала:
– Извините, мэм, я ищу маленькую девочку. Вы ее не видели?
Тогда Милли сняла бы свою шляпу, стерла бы помаду рукой и ответила:
– Мам, это я! Милли Бёрд!
Потом мама взяла бы ее на руки и понесла в машину, а Милли помахала бы напоследок универмагу. Пока, кафе! Пока, огромные трусищи! Пока, растения в горшках! Пока, Карл! Пока, манекен!
И они приехали бы домой, и мама разрешила бы Милли сидеть на кухонном столе и резать овощи на ужин.
Поэтому Милли нашла самое красивое платье – желтое, как солнце, и мягкое, как облако, – и надела его поверх своей одежды. В отделе косметики маленькие черные коробочки почему-то висели на крючках, как приманка. Милли дотянулась до помады и аккуратно намазала ею губы, потом взяла тени и румяна и нанесла их так, как показывала мама.
Затем она проворно забралась на стопку книг и взглянула в зеркало.
– Видишь? – сказала она манекену.
Девочка надела широкополую красную шляпу, накрасила ногти зеленым лаком и посмотрела на свои резиновые сапоги. По ним ее, конечно, сразу узнают, но снимать их она ни за что не собиралась.
К подошве сапог Милли скотчем примотала пару игрушечных машинок и принялась кататься по магазину. Она мчалась мимо сотен вешалок с лифчиками, которые выстроились рядами, будто солдаты, готовые в бой.
Голова Милли снова сорвалась с плеч… И вот она видит маму после душа: с волос стекает вода, и они липнут к голове. От кожи вздымается пар. Пока мама идет к шкафу, ее грудь свисает и покачивается, как два шарика, наполненные водой. Надевая лифчик, мама ловит взгляд Милли и говорит:
– У тебя когда-нибудь тоже такие будут.
Милли их совсем не хотела. Ни сейчас, ни потом.
Однажды она нашла у папы в тумбочке несколько журналов. В них у тетенек все эти дела торчали, как огромные брошки. Странные. Будто чего-то выжидающие. А как-то днем она наткнулась на Ту-голую-тетеньку, которая пряталась у них в ванной и точно-преточно не была ее мамой.
– Ты меня не видела, девочка, – сказала Та-голая-тетенька.
Милли не могла отвести взгляд от ее глазастых водяных шариков, словно они притягивали ее магнитами.
«А вот и видела», – подумала она.
Милли прикатилась в отдел настольных игр. Одну за другой она сняла с полок коробки и разложила в ряд перед манекеном: «Твистер» и «Монополию», «Угадай кто?» и «Мышеловку», шашки, нарды, «Морской бой», «Операцию», «Скрабл», «Голодных бегемотиков» и «Четыре в ряд».
Как играть в эти игры, Милли не знала, а потому принялась по очереди бросать кубик – за себя и за манекена – и двигать фишки по полю. Тут началось: корабли поплыли на улицу Парк-лейн в «Монополии», человечки из «Угадай кто?» выстроились вдоль поля «Мышеловки», а бегемотики принялись жевать шашки.
– Я проследила за ним, – сообщила Милли манекену. – После того, как ты на него прыгнул.
Она взяла лифчик и, прижав одну чашечку к лицу, как маску, завязала лямки на затылке.
– От микробов, – чуть приглушенно пояснила она, вспомнив докторов из маминых сериалов.
Милли указала в сторону небольшого кабинета в дальнем конце универмага.
– Он пошел туда, – Она засунула буквы «Скрабла» в дырочки больному из «Операции», – приложил замороженный горох к голове, – вытащила букву «М» из живота у больного, – и уснул. Он оставил ключи в двери, – Милли помахала ключами и широко улыбнулась, – а я его там заперла.
Она погладила манекен по голове и прошептала ему на ухо:
– Я у тебя в долгу.
На ужин Милли пригласила человечков из «Угадай кто?», манекена, плюшевую собаку (точь-в-точь Рэмбо!) и лошадку на палке. С ней, решила Милли, человечкам, у которых тоже нет тела, будет не так неуютно.
Она рассадила гостей за самый большой стол в мебельном отделе. Он был раза в два больше, чем стол у нее дома, и на нем не было ни следов от чашек, ни кусочков прилипшего воска. На ножках у него не было выцарапано имя Милли, а салфетки, тарелки и миски здесь были все одинаковые – белые.
Водрузив манекен на стул во главе стола, она посадила Рэмбо на одну из салфеток. Лошадка и человечки пристально уставились на нее с другого конца, будто чего-то ждали, и Милли это понравилось.
– Хорошо, – подытожила она и отправилась за мишурой.
Вернувшись с охапкой, Милли раскидала ее по столу, обернула вокруг стульев и завязала бантиком на вилках.
Рядом с манекеном она приготовила место для мамы.
На.
Всякий.
Пожарный.
Потом придвинула стул и себе – между манекеном и Рэмбо, поправила платье и шляпку. Тут Милли почувствовала на себе внимательный взгляд манекена.
– Что? – спросила она. – Мама просто опаздывает.
Прочистив горло, Милли сложила руки для молитвы.
– Дорогой Бог, – начала она, поглядывая на манекен из-под приоткрытых век. – Сегодня на первое мы подадим суп из «Фанты», на второе – змей и динозавров с листьями мяты, а на десерт – банановое мороженое. Надеюсь, ты не против. – Милли наполнила свой бокал виноградным соком. – Но сначала поднимем тост.
Милли встала и чокнулась с каждым из своих гостей. Потом еще раз и еще, все быстрее и быстрее проезжая вокруг стола, настолько прекрасна была музыка перезвона. Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзынь! И в другую сторону: дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзынь!
Потом Милли уселась на стол как Самая Главная, и все они ели и болтали о том, как соседская собака оставляет гигантские кучки у них на газоне, о том, что миссис Пакер заказывает по почте кучу дорогущей косметики, но ей все равно ничего не помогает, и о том, что футболист Аблетт наверняка уже жалеет, что ушел в другую команду, потому что его новые товарищи играют, как девчонки.
И все это время манекен глядел на нее, не моргая и не произнося ни слова.
Вот что еще Милли наверняка знает о мире
Она не знает, куда делось тело ее папы. Когда они ходили на кладбище, папа лежал в маленькой коробке в стене.
– Папа туда бы не поместился, – засомневалась Милли.
– Это волшебная коробочка, – устало возразила мама.
– Как это волшебная?
– Просто волшебная, понятно?
– А можно ее открыть?
– Нет, волшебство тогда пропадет.
– Как с Санта-Клаусом, да?
– Да. Точно как с Санта-Клаусом.
Милли подарила Перри Лейку, одному взрослому мальчику в школе, коробку с изюмом. Перри знал все на свете.
– А что становится с человеком, когда он умирает?
Перри закинул в рот горсть изюма и принялся жевать.
– Зависит… – наконец сказал он.
– От чего?
– От того, сколько у тебя еще изюма.
На следующий день Милли опрокинула свою сумку у его ног. На землю посыпались коробочки. Перри взял одну из них и опустошил себе в рот.
– Они каменеют.
– Каменеют?
– Ага. И коченеют.
– Коченеют?
– Ага.
– Как пластмасса?
Он пожал плечами.
– Возможно.
– А они уменьшаются?
– Уменьшаются?
– Да.
– Не-а. Мертвецы не уменьшаются.
* * *Густо поливая шоколадным сиропом миску банановых леденцов, Милли вдруг кое-что поняла. Она коснулась холодной и твердой руки манекена. Он смотрел на нее, будто нарисованный.
– Ты только не обижайся, – девочка придвинулась к нему совсем близко. – Но… ты случайно не Мертвый?
Третий день ожидания
Милли сидела в кабинете, в дальнем конце универмага. Днем он выглядел по-другому. На столе аккуратно разложены ручки, бумажки и скрепки; рядом с ними – два пустых лотка со странными подписями: «входящие» и «исходящие», в которые ничего не входило и из которых ничего не исходило. Милли взяла со стола скрепку и ручку. Скрепку положила во «входящие», а ручку – в «исходящие». Ее вчерашнее желтое платье, бережно сложенное, лежало посреди стола. На стене справа висел телевизор.
