Луис Сепульведа - Старик, который читал любовные романы
Алькальд, не проронив ни слова, повернулся и пошел к себе в кабинет, чтобы составить рапорт для полицейского участка в Эль-Дорадо.
Воздух с каждой секундой становился все более густым и горячим. Вязкий, влажный, он приклеивался к коже, словно невидимая, неприятная на ощупь пленка. Сельва стихла, и молчание это предвещало ненастье. Набухшее, изнемогавшее от тяжести воды небо вот-вот должно было обрушить на землю целый океан дождя.
Из кабинета алькальда доносилось редкое, неритмичное постукивание пишущей машинки. Двое жителей поселка тем временем сколотили на пристани большой деревянный ящик, в котором предполагалось переправить труп в Эль-Дорадо.
Глядя на серое небо, капитан «Сукре» отчаянно матерился, не забывая при этом помянуть недобрым словом покойника. Он настоял на том, чтобы в ящик насыпали побольше соли и налили немного воды. Этот перенасыщенный раствор должен был служить для трупа консервантом, если не предотвращающим, то по крайней мере замедляющим процесс разложения. Впрочем, владелец судна прекрасно понимал, что от трупного запаха на борту деваться все равно будет некуда.
Вообще-то поступить с покойным полагалось иначе. Согласно дурацким юридическим нормам, любого мертвеца, которого по какой-либо причине нельзя было просто взять да и оставить по-тихому где-нибудь в сельве, следовало вскрыть, вспоров его от шеи до низа живота, выбросить все внутренности и набить тело солью. В таком случае был шанс довезти покойника до места назначения в более или менее презентабельном виде. К сожалению, когда речь шла о чертовых гринго, те же самые правила и распоряжения не допускали «неквалифицированного» вмешательства и требовали доставки трупа соответствующим властям в том виде, в каком он был найден. Так что тесному суденышку предстояло тащить покойника вместе с пожиравшими его изнутри червями. По всей видимости, к месту назначения ему суждено было прибыть в виде омерзительного зловонного мешка с копошащимися личинками.
Старик и зубной врач присели на газовые баллоны и стали смотреть на реку. Время от времени они передавали друг другу бутылку фронтеры, делали по паре глотков и затягивались жесткой сигарой из крепкого, хорошо высушенного табака – такие не гаснут даже на самом влажном воздухе.
– Ну, ты даешь, Антонио Хосе Боливар! – с уважением заявил дантист. – Это ж надо! Ты сумел заставить заткнуться самого алькальда. Я, конечно, понимаю, что ты человек опытный и в сельве чувствуешь себя как дома, но мне и в голову не приходило, что ты просто прирожденный следователь. Хотя, знаешь, дело-то даже не в этом. Ты унизил Слизняка на глазах всего поселка, причем схлопотал он это унижение абсолютно заслуженно. Чует мое сердце – рано или поздно кто-нибудь из хибаро сунет ему копье под ребра.
– Нет. Его жена убьет. Ее он достал еще сильнее, чем всех остальных. Она просто копит злость, но, видимо, Бог наградил ее большим терпением, и чаша эта до сих пор еще не переполнилась. Ну да ничего, я уверен, что ждать осталось недолго.
– После того, как ты сегодня провел следствие, я и не собираюсь спорить с тобой. Тебе виднее. Да, слушай! Из-за этого покойника чуть не забыл: я ведь тебе две книги привез.
У старика загорелись глаза.
– Про любовь?
Дантист утвердительно кивнул. Антонио Хосе Боливар Проаньо читал любовные романы. Книгами его снабжал Рубикундо Лоачамин. Каждый раз, приезжая в Эль-Идилио, доктор привозил с собой нужные книги.
– Грустные? – озабоченно спросил старик.
– Слезами обольешься, – заверил его доктор.
– Про настоящую любовь? Ну, чтоб всем сердцем?
– Про самую настоящую. Про такую, какой и на свете никогда не было.
– А они там – ну, которые в книге, – мучаются, переживают?
– А то как же! Я, пока читал, сам измучился, – со скупым мужским вздохом ответил дантист.
На самом деле доктор Рубикундо Лоачамин не читал любовных романов: ни этих двух, ни вообще каких бы то ни было.
Когда старик впервые попросил его о такой любезности – привезти что-нибудь почитать, ясно и четко указав при этом свои предпочтения: несчастная любовь, страдания, испытания и счастливый финал, – врач понял, что выполнить просьбу старика будет не так-то легко.
Он живо представил себе такую сцену: вот входит он в книжный магазин в Гуаякиле и спрашивает: «Дайте мне, пожалуйста, что-нибудь про любовь. Ну, какой-нибудь печальный романчик, где герои мучаются от несчастной любви, где все окружающие сплошь сволочи, которые только и думают, как бы им помешать, но при этом чтобы все кончалось хорошо». С точки зрения Рубикундо Лоачамина, его непременно подняли бы на смех, приняв за откровенного педика. Решение столь нелегкой задачи пришло к нему совершенно неожиданно – в неожиданное время и в не менее неожиданном месте, а именно в одном из портовых борделей.
Рубикундо Лоачамину нравились негритянки. Во-первых, они в постели не стеснялись говорить такое, от чего вскочил бы на ноги даже нокаутированный боксер. А во-вторых, что было для него не менее важно, занимаясь любовью, они не потели.
Как-то раз, развлекаясь с Хосефиной – красоткой с гладкой и упругой, словно натянутой на барабан кожей, он вдруг заметил на комоде ряд книжных корешков. Оторвавшись от ласк, Рубикундо присмотрелся к этому чуду света. Зрение его не обмануло: пара дюжин разнокалиберных книжечек действительно выстроились в шеренгу по росту на комоде в комнате его подруги и ублажительницы.
– Ты что, книги читаешь? – недоверчиво спросил он.
– Ну да… Понемногу, правда, и не быстро, – ответила женщина.
– И какие же тебе больше всего нравятся?
– Любовные романы, – с томным вздохом призналась Хосефина, засвидетельствовав совпадение своих вкусов с предпочтениями Антонио Хосе Боливара.
Начиная с того дня Хосефине пришлось совмещать уже привычную для нее роль временной компаньонки с новыми для себя обязанностями литературного критика. Каждые полгода она со всей ответственностью проводила отбор двух романов, в которых, по ее мнению, терзания героев были самыми жестокими. Именно эти литературные произведения, получившие столь высокое одобрение, оказывались затем в хижине Антонио Хосе Боливара Проаньо на берегах реки Нангаритцы.
Старик торжественно принял из рук доктора две книги, тщательно рассмотрел обложки и сообщил, что на первый взгляд они ему нравятся.
Тем временем ящик с покойником перенесли с пристани на палубу. Общий надзор за несколько необычной погрузочной операцией осуществлял вернувшийся из своего домика алькальд. Заметив зубного врача, он несколько раз выразительно посмотрел в его сторону, а затем подослал одного из жителей поселка с традиционным напоминанием.
– Сеньор алькальд интересовался, не забыли ли вы про налоги, – передало доверенное лицо запрос руководства.
Врач протянул ему заранее приготовленные банкноты, заметив при этом во всеуслышание:
– Да как же он мог такое подумать! Передай сеньору алькальду, что я – законопослушный гражданин.
Посланник вернулся к алькальду и вручил тому деньги. Алькальд пересчитал банкноты, запихнул их в карман и чуть заметным кивком, сопровождавшимся неопределенным жестом руки, дал понять, что подношение принято.
– Мне он тоже, кстати, страшно надоел, – сообщил старик, обращаясь к зубному врачу. – Совсем свихнулся на своих налогах. Только и думает, как бы с кого сорвать хоть какой-нибудь куш.
– Кровососы, – кивнув, согласился Рубикундо Лоачамин. – Как еще их и назвать-то? Любое правительство только тем и живет, что пьет кровь и вытягивает последние жилы из своих граждан. Ну да ладно – как они к нам, так и мы к ним. Да и что с них взять? Одно слово – сволочи.
Некоторое время старик и врач молча смотрели на зеленовато-бурую реку – мутную, неторопливо текущую куда-то вдаль, к океану, вечность.
– Я смотрю, как-то ты призадумался, Антонио Хосе Боливар, – нарушил молчание врач. – Что-то случилось? Давай, выкладывай.
– Ну, случилось не случилось… В общем, не нравится мне все это дело. Чует мое сердце – Слизняк решил устроить охоту. Соберет несколько человек и двинет в сельву. Самое поганое то, что меня он потащит с собой обязательно. А мне это не по душе. Вы же видели ту рану. Красиво завалили этого гринго – с одного удара. Зверь крупный, сильный, у него когти на лапах, считай, сантиметров по пять будут. А ведь животное остается животным. Никакое горе не заставит его потерять осторожность. К тому же дожди начинаются. Выследить эту кошку не будет никакой возможности. В сезон дождей в сельве следы исчезают прямо на глазах. Охотиться в это время трудно не только людям, но и хищникам, а голод, как вы понимаете, только добавляет дикому зверю упорства и хитрости.
– Ну так откажись. Скажи, что не можешь участвовать в охоте. Что, мол, стар ты уже для таких приключений.
– Не скажите! Мне даже иногда приходит мысль: не жениться ли еще раз? Если надумаю, попрошу вас стать моим посаженным отцом.
