Саддам Хусейн - Посмертное проклятие
Его братьям, судя по всему, идея пришлась не по вкусу.
– Ну и оставайтесь в своей вере, а я буду в своей, – бросил он насмешливо, а потом вновь обратился к деду:
– Разве не лучше работать с золотом, чем поколение за поколением пасти овец, верблюдов и коз, чем нынче мы с сыновьями моих дядей и занимаемся? – Он впервые назвал сыновьями дядей тех, кого раньше называл братьями, как будто решил отгородиться таким образом от дома и его обитателей.
– Поступай, как считаешь нужным, – посмотрев на него, сказал Ибрагим. – Ты стал мужчиной, ты сам можешь решать свою судьбу. Я лишь хотел бы, чтобы вы жили как три брата в этом доме, следили за тем, чем владеете, верили в Аллаха и боялись Его. Богатство ваше велико, и главное в нем – наша репутация среди людей, покорность людей нашему призыву веровать в Господа милосердного, единого, вечного. Благословение их – в покорности нам после Аллаха, Ему вверяют они свои души.
– Если не желаешь, чтобы я с вами расстался, дед, позволь мне самому выбрать ремесло, которым я буду заниматься, и то богатство, к которому буду стремиться, – сказал Иезекиль.
– Тебе решать, сын мой.
Понял Ибрагим, что Иезекиль задумал жить в своем доме и отделить собственность своего отца от общего состояния, то есть иметь своих собственных овец, верблюдов и коз. Отделил тогда дед его часть скота согласно закону своей веры. И с того дня стал Иезекиль жить на той же земле, что и все, но в отдельном шатре, а Махмуд и Иосиф остались в доме Ибрагима с Халимой.
Но если Иосиф и Махмуд, направляемые своим дедом, пасли стада и руководили пастухами, охраняли скот от набегов и оказывали должный почет гостям, то Иезекиль избрал для продолжения жизни другой путь. Он тут же продал тех верблюдов, овец, лошадей и коз, что выделил ему дед, и перевел все в звонкую монету. Ирак был первой страной, в которой чеканили монеты, в том числе металлические, ведь он – древнейшая страна и древнейшая цивилизация. А переведя все, что он имел, в золото, Иезекиль стал приходить в дом своего деда, прижимая к груди мешочек с монетами и нащупывая его рукой так, словно ожидает от него благословения. Даже во время молитвы он клал мешочек перед собой, будто бы ему молился. Когда Иезекиль встречался с сыновьями дядей своих, он показывал им золото, монету за монетой, как будто старался увлечь их на свой путь. Доставая монету, он вдыхал ее запах, потом тер пальцем, прежде чем передать одному из парней, остерегая его при этом, чтобы он ее не уронил. А когда те удивленно спрашивали, что случится с монетой, упавшей на пол, ведь она из металла, Иезекиль, посмеиваясь, отвечал:
– Если она будет часто падать на пол или если долго ее тереть, она может потерять в своем весе. Видите, я кладу монеты в мешочек из тонкой ткани, а не из козлиной или овечьей шерсти. Это потому, что козлиная и овечья шерсть грубы. Я боюсь даже, что монеты могут потерять в весе, стукаясь друг о друга, но пока еще не придумал, как лучше их сохранить.
Иезекиль не вынимал из мешочка следующую монету, пока не возвращал ту, что давал посмотреть. Но братья чувств его не разделили.
Иезекиль не принимал гостей, оправдываясь отсутствием в его доме женщины, которая готовила бы еду. А если отказать кому-то было совсем уж неловко, он вел его в дом деда, чтобы там ему оказали должный прием.
***Телосложения Иезекиль был некрепкого, нос его был загнут крючком, и весь облик довольно безобразный. Борода, болтавшаяся без присмотра, срасталась с усами с обеих сторон, но была жидкой, с проплешинами. Вместо привычного всем платья он носил, на манер жителей гор, штаны и никогда не покрывал головы. Когда братья спрашивали, почему он ходит с непокрытой головой, он отвечал, что лишние траты ему ни к чему. С того дня, как Иезекиль переехал из дома деда, голова его оставалась непокрытой. Обычный головной убор он заменил круглым кусочком ткани, напоминающим небольшую плоскую медную чашку для питья воды, которая едва держалась у него на макушке. Когда спрашивали, почему Иезекиль не сделает так, чтобы ткань прикрывала все волосы, он говорил, что и этого достаточно, нет повода для расточительства. Ветхая заляпанная одежда стала обязательной частью его внешнего вида. В доме его не было ничего, кроме одного ковра, подушки и накидки из шкур, которую он надевал зимой и которой укрывался ночью. Если в доме Ибрагима Иезекилю подавали жирную пищу, он, отведав ее, не мыл руки, а вытирал о свой балахон, а когда его спрашивали, почему он не моет руки, он отвечал, что жир делает шкуру мягкой и от этого одежда будет служить дольше. Еще в доме Иезекиля был ковш для воды, заляпанный со всех сторон, и крохотный бурдюк, из которого едва мог напиться один человек. Он не готовил в своем доме и не нанимал прислугу, а приходил обедать к Ибрагиму. Вероятно, это и стало причиной того, почему поселиться он решил неподалеку. К тому же близость давала ему и защиту: всеобщее уважение и любовь людей к Ибрагиму позволяли Иезекилю не опасаться за золото. Несмотря на это, засыпал он прижав мешочек с золотом к животу и никуда без него не ходил, даже в дом деда, хотя следует сказать, что кроме дома деда ему и ходить-то было некуда.
***Иезекиль занялся кузнечным делом, которое арабов тогда не привлекало, так что конкуренции он не опасался. Сначала он подковывал лошадей. Когда становилось известно, что на площади пройдут скачки или состязания всадников в честь какого-нибудь торжества, он отправлялся собрать мелких камней или наколоть крупные на острые словно лезвие части. Потом пробирался тайком на площадь и рассыпал осколки так, чтобы лошади в ходе скачки повредили бы копыта, а их хозяева вынуждены были бы обратиться к нему, чтобы он подковал их питомцев. Будучи единственным кузнецом в округе, Иезекиль запрашивал довольно высокую цену, а подковы ставил не очень надежно, чтобы хозяева лошадей вскоре снова пришли к нему. Так вот и вырос спрос на Иезекиля, а вместе с ним и его благосостояние.
Поправив свое положение, Иезекиль занялся изготовлением мечей и кинжалов, а вскоре взялся отливать украшения. Начав мастерить мечи и кинжалы, он стал поощрять стычки между племенами, чтобы племя шло на племя и нуждалось в новых запасах копий и стрел, мечей и кинжалов, щитов и доспехов. Расширив свое производство, Иезекиль стал нанимать работников, но так, чтобы каждый владел только частью ремесла и не мог бы без помощи Иезекиля произвести на свет готовый предмет. Пока Иезекиль плел сеть наемников, сеявших слухи, склоки и стихотворные пасквили на старейшин разных племен, разжигая и подогревая конфликты и стычки, чтобы наполнить свой карман, Иосиф с Махмудом учились у Ибрагима мудрости и твердости веры в себя и свои способности. Покорность деду и выполнение всего, что бы он от них не потребовал, стали для них вратами к великой вере в Аллаха единого и единственного. С таким же трепетом и уважением, как к деду, по положению ее и заслугам, относились они к своей бабке Халиме. Росло уважение к ним у людей, и когда приходили в их дом спросить у деда совета в делах веры или мудрости для решения житейских вопросов, а дед видел, что Иосиф с Махмудом способны решить этот вопрос, он отправлял просителя к ним. Дед хотел научить их всему, что знал сам, чтобы они сохранили и передали его знание тем, кто возлагает свои надежды на них и последует за ними, после того как сам он отправится в мир иной. А внуки, дав очередное толкование или наставление, приходили к деду, чтобы поведать ему о своих решениях и получить от него, как и положено, одобрение или поучение.
***Было это на следующий год после того, как Иезекиль стал отливать украшения из золота и серебра. Время было весеннее, а у кочевых народов тех времен, как и у некоторых из них в наше время, в отличие от оседлых народов, принято было в поисках воды и пропитания перекочевывать с места на место. Снялся с места и Ибрагим с женой своей Халимой и внуками Иосифом и Махмудом. Иезекиль же следовал за ними и селился там, где они разбивали шатер. Так они и передвигались, пока не случилось им остановиться в землях большого племени, шейх которого был благородным, мудрым и смелым человеком. С того дня стали они кочевать и селиться вместе с этим племенем. На стоянке они не разбивали шатер до тех пор, пока шейх собственноручно не воткнет копье в землю, указав тем самым, где должен стоять дом Ибрагима. Сам шейх ставил свой шатер неподалеку от шатра Ибрагима, чтобы обеспечить ему защиту и позволить свободно нести тому, кто уверует, послание единобожия и веры в Аллаха единого и единственного.
Так кочевал Ибрагим между Евфратом на востоке и страной Аш-Шам и ее морем на западе, а также в других землях Аравийского полуострова к югу. Как-то, когда весна уже приближалась к концу, Ибрагиму случилось кочевать с тем племенем, с шейхом которого он побратался. И вот на стоянке, когда Ибрагим осматривал место, что шейх отвел ему для шатра, он обнаружил копье воткнутым в муравейник. По законам племен того времени это было знаком того, что в племени его видеть более не желают. Страшная обида обуяла Ибрагима, который знал, что шейх слов своих на ветер не бросает. Но если ни Ибрагим, ни его жена не сделали ничего, что оскорбило бы шейха или любого из членов его племени, и неизвестно ему, чтобы кто-либо из трех его внуков, включая Иезекиля, сделал что-нибудь предосудительное, значит, что наделал дел кто-то из внуков тайно. А что еще, если не тайная связь с женщиной, способна заставить юнца оступиться и подмешать гнили в его целомудрие? Хоть и подозревал Ибрагим, что недостойное деяние совершил Иезекиль, он все же решил дознаться, действуя не впрямую. Поскольку согласно традиции старший в семье приходит на место стоянки первым, Ибрагим повернул обратно и побрел навстречу семье. А когда сыновья и жена увидели, что возвращается он не такой, как обычно, они окружили его и стали расспрашивать:
