Тереза Тур - Выбрать свободное небо
И вот им начинает сниться настоящее друг друга. И оба воспринимают эти сны как кошмар. Оба просыпаются в холодном поту. Оба думают, что сошли с ума. Человек, живущий в наше время, который видит день за днем то, что было на самом деле в 1942 году, видит глазами капитана. И несчастный советский капитан, который видит в снах, как непонятные, то ли нарисованные, то ли вылепленные из чего-то люди плывут через Волгу. Только почему-то днем. Размахивая красными флагами и включив патефон. Он вскакивает в ужасе во весь рост, готовый бежать к реке, чтобы прекратить эту бессмыслицу, эту напрасную гибель пополнения, так нужного в городе…
Его хватают, валят на землю: «Куда ты, дурак, куда поднимаешься? Куда во весь рост?!»
Вот где смешение четырех пластов реальности: современной, где почти исчезло понимание того времени; военной, где действует приказ: «За Волгой земли нет». И параллельных снов, где переплетаются судьбы двух молодых людей.
И все-таки Владимир не мог поверить, что эта женщина и есть автор такого пронзительного ясного текста, что запал ему в душу. Поэтому он и пустился ее догонять — хотел понять для себя что-то важное. И теперь, стоя у нее за спиной и невольно подслушивая, он не мог сообразить, как ему поступить. Наверное, потихоньку уйти.
Тут Тереза резко развернулась, видимо почувствовав, что кто-то стоит у нее за спиной. Она чуть покачнулась на своих умопомрачительных шпильках — Владимир испугался, что упадет, и подхватил ее за локоть. Тереза посмотрела на него с недоумением. Он заметил слезы в глазах и покрасневший нос. Надо же, эта женщина и плакать красиво не умеет!
— Поговорим позже, — глухо произнесла она, прерывая чей-то монолог, который был слышен из трубки даже Зубову. — Чем обязана, Владимир Александрович?
— Простите, кажется, я не вовремя, — он выпустил ее.
— Ничего страшного, — она с видимым облегчением бросила в сумку телефон. — Вы что-то хотели?
— Да. Я хотел бы переговорить по поводу сценария. Вы знаете, я их много читал, но этот не дает мне покоя. Он запал мне в душу…
— Вы знаете, я много чего писала, но этот текст получился особенным…
— Может быть, пообедаем вместе и все обсудим? К тому же на улице холодно.
— Ничего не имею против, но сегодня не могу — мне надо ехать, — ответила Тереза.
— Жаль, — ему не хотелось отпускать эту женщину. — Может быть, потом?
— Может быть, — и она стала спускаться по ступеням.
— А вы на чем? — доставая ключи, поинтересовался он. — Где ваша машина?
— Машина? Зимой, в центре Москвы? Ну, уж нет! — рассмеялась она, сразу снова став красивой. Зеленые глаза блеснули.
— А на чем вы добирались?
— На метро, — фыркнула она, — знаете ли, есть такой вид транспорта. Очень удобно. И время рассчитать можно.
— Так давайте я вас подвезу. Заодно мы поговорим.
— А давайте! — легко согласилась она. — Только я понятия не имею, как туда ехать на машине, показать не смогу.
— Но адрес-то знаете? — он открыл перед ней дверь.
— Знаю, — согласилась она и назвала адрес дома в Ермолаевском переулке, неподалеку от Патриарших прудов.
— Вы там живете? — спросил он вежливо, а про себя огорчился, что ехать не так уж и далеко. Тут ему пришло в голову, что если бы она назвала адрес в Питере и выяснилось, что везти ее надо туда, то он бы не расстроился такой долгой дороге.
— Нет, я там не живу, я там гощу, когда заявляюсь в Москву. Это квартира еще одной моей тетушки. Елены.
— Сестры Павла?
— О, вы запомнили рассказ о моих путанных родственных связях?
— Почему-то запомнил.
Он протискивался между двумя на редкость неудачно поставленными машинами, поэтому замолчал. Потом, когда они вырвались на простор какой-то широкой улицы, и машина радостно и легко рванула вперед, Владимир спросил:
— А как вам вообще пришла идея написать сценарий о войне, о Сталинграде?
— Это вы про то, что «у войны не женское лицо»?
— Нет… Просто вы не похожи на человека, который разбирается в специфике военных действий. Или даже просто интересуется ими.
— Ну, во-первых, вы меня совершенно не знаете, иначе такого впечатление у вас не сложилось бы, — довольно резко ответила Тереза.
— Почему же не знаю? — миролюбиво продолжил разговор Владимир. — Вы — человек добрый, раз покормили нас.
— Видимо затем, чтобы потом распустить слух, что у нас роман и поднять этим свой рейтинг, — язвительно ответила она. — Это был коварный план, достойный Маккиавели.
Зубов хмыкнул:
— Простите, я был зол, потому что вы мне понравились и не произвели впечатления человека…
— Вы заметили?
— Что? — он даже посмотрел внимательно в зеркало заднего вида, потом в боковые — ничего подозрительного не было видно.
— Я все время «не произвожу впечатления какого-то человека»…
— А сейчас вы цепляетесь к словам! — возмутился он.
— Нет, я всегда к ним внимательна. И люблю точные словоопределения.
— Но почему все-таки сценарий о войне? И как с этим соотносится фантастика? А еще спектакли и сценарии для «мыла», — он произнес это слово, скривившись.
— «Мыло»… — поморщилась и она. — Знаете, я не люблю стереотипов. На мой взгляд, есть два деления что в кино, что в литературе: хорошо сделано и плохо сделано. Это же касается и женских любовных романов, без разницы, сняты они или написаны на бумаге.
Он издал звук, выражающий одновременно презрение и несогласие.
— Вы знаете, что написать хороший любовный роман — подчеркиваю, хороший — дело достаточно трудное?
— Вот уж никогда бы не подумал, — насмешливо потянул он.
— В вас опять-таки говорят стереотипы. А вы попробуйте положить перед собой лист белой бумаги и изложить на ней историю любви мужчины и женщины. Во-первых, сделать это надо так, чтобы было интересно читателям. Во-вторых, они должны симпатизировать героям. Это очень важно, иначе за них не будут переживать, как за реально существующих людей, — и весь эффект пропадет. В-третьих, читатели должны поверить, что все это происходило на самом деле, по-настоящему. Еще надо ввести много деталей — так интереснее. И самое главное!
— Что? — он понял, что она будет держать паузу для пущего эффекта, и решил ей подыграть.
Вас потом не должно тошнить от текста, который получился…
Он расхохотался:
— Хороший переход от лекции к… не лекции.
— Хороший, — согласилась она серьезно, — к тому же все любовные истории я пишу в соавторстве. Я придумываю идею, канву, героев. И потом читаю то, что получилось у других.
— Так, с любовными романами разобрались — писать их тяжелый труд. А фантастика?
— Фантастика — это моя любовь… Мое бегство от слишком серьезной и правильной жизни. Это книги, где я могу себе позволить написать о том, чего никогда бы не произошло, чего я никогда бы не допустила…
— Что именно? — спросил он и тут же понял, что зря. Она опять приветливо заулыбалась, закрылась ото всех своим спокойствием и дружелюбием.
— Фантастика — это, прежде всего, смешение — культур, миров, героев. Там можно все… В год я пишу по два фантастических романа — с ними потом езжу по городам и весям. Все остальное, что выпускается издательством: сценарии любовных романов, серия «Вселенная рыцарей», городская мистика и прочее, — это коллективное творчество.
— Получается, что сценарий о Сталинграде… — разочарованно протянул он, ощущая себя Малышом, которому вместо живой собаки выдали плюшевую безделушку.
— Нет, этот текст мой. Только мой. Однако он получился настолько не в формате издательства, что я вывела его за эти пределы. Вы должны были обратить внимание, что он написан под псевдонимом.
— Так как он у вас получился?
— Сам собой.
— А материал?
— Материала было предостаточно. Вообще, этот сценарий — поклон моей научной деятельности. А что вы хотите: кандидатская о специфике обороны Сталинграда. Докторская — языковые особенности построения мемуаров на примере Чуйкова. Это командующий 62-й армией. Той, что сражалась в самом Сталинграде.
— Знаю. Я тоже кое-что почитал, когда ваш сценарий попал мне в руки. Слушайте, а в детстве вы играли в солдатиков вместо кукол?
— Нет, зачем же? Я никогда не играла ни в солдатиков, ни в кукол. В детстве я пела.
Владимир заулыбался.
— Да, пела, — серьезно подтвердила она. — У меня была скакалка вместо микрофона. Я становилась перед зеркалом. И пела.
— А история? — он был в полном восторге.
— Не знаю, все пришло само собой. Я много читала и больше всего любила биографии исторических деятелей. Александр Невский. Батый. Цезарь. Но меня огорчало, что конец был один и тот же — все умирали.
— Да, действительно. Неожиданный финал.
— Вам смешно, а я в детстве была натурой слишком впечатлительной и расстраивалась.
