Мелисса Бэнк - Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле
Я спросила у Генри, хорошо ли они провели время на Марта-Виньярде.
Он ответил:
— Классно.
И добавил, что они останавливались в молодежном общежитии, как будто это что-то объясняло. Я ожидала услышать, что именно.
Но он заговорил о том, что решил этой осенью начать учиться в Колумбийском университете, и произнес это с таким многозначительным видом, что я решила: за этим, вероятно, кроется разрыв с Джулией. Возможно, он уже видел себя в студенческом городке и думал, что там она будет для него неподходящей парой.
Я спросила:
— Ты всерьез собираешься в Нью-Йорк?
Он кивнул.
Отец, конечно, этому обрадовался. Кажется, это была его мечта, которую он мог лелеять до тех пор, пока не увидел бы Генри в мантии и четырехугольной шапке бакалавра.
* * *День труда[2] пришелся на конец недели. Генри и Джулия отправились в Саутгемптон на большую вечеринку, которую устраивала ее мать. Наши родители тоже отправлялись на подобное мероприятие, и вечером, выгуливая Атланта, я слышала звуки гуляний по обеим сторонам лагуны. Я подумала, что Оливер Билл и я были, вероятно, единственными, кого никуда не пригласили. Чтобы подбодрить себя, я сказала Атланту:
— Мы с тобой одни на целом свете, Перчик.
В воскресенье приехала бабушка. Шел дождь, от которого разыгрался ее артрит, сделав ее еще капризнее, чем обычно. Она цеплялась за каждую мелочь и замучила маму вопросами вроде: «Луиза, почему ты носишь эти шорты?»
Отец ретировался в спальню — вздремнуть.
Когда бабушка произнесла свою неизменную фразу: «Помнишь прическу, которую тебе сделали той весной в Париже?», имея в виду двадцатипятилетней давности весну, проведенную моей мамой за границей, мама притворно зевнула и сказала, что тоже не прочь немного вздремнуть.
Оставшись с бабушкой наедине, я сказала:
— Мне кажется, маме нравится ее нынешняя прическа.
— Тогда была лучше, — стояла на своем бабушка.
Но тут я перешла в атаку:
— А как бы ты себя чувствовала, если бы тебе нравились твои короткие волосы, а твоя мама постоянно говорила, что тебе больше идут длинные?
— Пожалуй, носила бы длинные, — спокойно отозвалась бабушка, после чего внимательно на меня посмотрела и промолвила: — Тебе следует позаботиться о своих волосах, Джейн. Ты выглядела бы хорошенькой, если бы сделала нормальную прическу.
Я даже не стала изображать зевоту, а просто пошла в спальню родителей. Они лежали в постели и читали. Я примостилась между ними.
— Она чокнулась на парижских прическах, — сказала я. — Что бы это значило?
— Понятия не имею, — ответила мама.
— Прямо-таки зациклилась на прическах того времени, — продолжала я, хотя родители, похоже, и впрямь читали, вместо того чтобы слушать меня. Но это меня не остановило, и я добавила, что бабушка, кажется, считает, будто зеркало души — не глаза, а волосы.
Мама хихикнула. По отношению к своей матери она становилась как бы моей сверстницей.
Отец буркнул:
— Волосы — это крыша души.
* * *Перед обедом бабушка читала газету, что-то бормоча себе под нос и жалуясь неизвестно кому, что мир катится в тартарары. Все теперь не так, и ничего похожего на то, что было раньше.
— Что же, по-твоему, в старые времена было хорошего? — спросила я, раздраженная ее сетованиями. Но тут же почувствовала, как резок мой тон, что мне не понравилось, и поспешила добавить: — Я имею в виду, чего тебе сейчас не хватает?
Пока она собиралась с мыслям, я обосновывала в уме свою точку зрения, сводившуюся к тому, что теперь все гораздо лучше, чем раньше. Взять хотя бы гражданские права и эмансипацию женщин. Наконец она вымолвила:
— Мальчик, зажигавший по вечерам уличные фонари, носил с собой табуретку.
Тут я поняла: это подобно моей тоске по Нантакету, — и я мягко коснулась ладонью ее руки. Мне пришло в голову, что все куда сложней, чем я думала.
* * *Мы заканчивали с десертом, когда появились Генри и Джулия. Мама немедленно разыграла такое же удивление, какое мы все испытали при внезапном приезде бабушки.
— Глядите-ка, а вот и Генри!
Он, казалось, этого и не заметил и своим молчанием как бы возложил на маму обязанность представить бабушке Джулию, которая пыталась изобразить улыбку, но не совсем справлялась с этой задачей. Или Джулия показалась бабушке старше, чем она была, или ей не пришлась бы по душе любая девушка Генри; во всяком случае, его она заключила в объятия, словно он все еще был мальчиком, а Джулии бросила тоном снежной королевы:
— Здравствуйте!
Генри сел на самый дальний от Джулии стул и не глядел на нее, а через несколько минут вообще ушел в свою комнату.
Я немного подождала, надеясь, что он вернется, но, так и не дождавшись, пошла вслед за ним.
— Ты чего это вытворяешь? — спросила я.
Он не ответил. В руках у него была гитара, но он лишь водил пальцами по струнам, не извлекая из них звуков.
— Джулия там одна, — сказала я. — С бабусей.
— Пусть сама о себе заботится, — буркнул он.
— Ей нет нужды заботиться о себе самой, — сказала я и вышла из комнаты.
Бабушка начала убирать со стола. Я сказала, что сама этим займусь, и она молча отошла в сторону. Я ополоснула тарелки и подала ей, чтобы она положила их в посудомоечную машину.
Но она возвратила мне тарелки со словами:
— Ты их плохо помыла.
— Только ополоснула, — сказал я, — а мыть должна машина. Она потому и называется посудомоечной.
Отец метнул строгий взгляд в мою сторону. Я готова была бросить свой пост возле раковины, но осталась ради Джулии. Я была ее щитом.
Я представила себе, будто мы находимся в оккупированном Париже и мне предстояло отвлечь внимание домохозяйки, члена нацистской партии, от Джулии, еврейки, которую мы скрывали, пока ей не удастся сбежать. Я была ее единственным шансом на спасение. Но первыми сбежали мои родители — они скрылись в своей комнате, хотя не было еще и десяти часов.
А Джулия все томилась в ожидании, когда можно будет пойти к Генри и поговорить с ним. Но я знала, что бабушка не уйдет, пока мы здесь. И тогда я предложила Джулии прогуляться.
Выйдя на крыльцо, Джулия вздохнула:
— Выпить бы сейчас!
Я ответила, что знаю место, где это можно сделать.
— О'кей, — кивнула она, — но вряд ли твои родители будут в восторге, если я приглашу тебя в кабак.
— Конечно, — сказала я, — хотя это не кабак.
Я побежала назад, в дом, и попросила у Генри ключи от его машины, объяснив, что мы с Джулией едем пьянствовать и развлекаться с мужчинами.
Он молча показал на ключи, лежавшие на письменном столе.
Дождь кончился, и Джулия опустила брезентовый верх. Когда машина тронулась с места, у меня появилось чувство, будто мы приобщились к Великому Приключению Джулии и Джейн. Но тут я в взглянула на нее и увидела жесткие складки возле ее рта. Она достала из бардачка шифоновый шарф и накинула его на голову, дважды обернув затем вокруг шеи, как обычно делают кинозвезды. Я тщетно пыталась понять, как это у нее получилось, и решила, что непременно спрошу, когда у нее будет хорошее настроение.
В ресторане мы сели за свободный столик. Я вынула пачку сигарет, и Джулия попросила у меня закурить. При этом вид у нее был такой сконфуженный, словно она была виновата в том, что я начала курить раньше нее.
Когда она заказала бокал вина и уже потягивала его, я спросила, что же все-таки случилось.
— Я и сама хотела бы знать, — ответила она. — Вечеринка была просто классная.
По словам Джулии, там была вся ее семья и давние приятели. Однако Генри, похоже, никто не понравился. Возможно, ему была неприятна встреча с ее семьей.
— Моя семья не похожа на твою, — сказала она и добавила, что каждый член ее семьи хотя бы один раз разводился и на вечеринке присутствовали всевозможные сводные братья и сестры, мачехи и отчимы. Родители Джулии тоже разводились и снова вступили в брак, что напомнило мне, как Генри работал у Брауна, потом ушел от него, а потом вернулся снова.
— Они вечно на грани развода, после которого жаждут опять сойтись.
— У них что, всегда так было?
— Когда мама ушла от нас в первый раз, я была младше тебя, — сказала Джулия. — Мы только-только въехали в прекрасный дом в Коннектикуте. Там был бассейн, окрашенный в черный цвет, и фонари висели так, что деревья отражались в воде. Когда родители устраивали приемы, я наблюдала за происходящим из окна своей спальни. Казалось, будто гости плавают в подводном лесу.
— Звучит красиво, — заметила я.
— Магия.
Она бросила взгляд на мои сигареты и спросила, можно ли еще одну. Я кивнула:
— Бери!
— Мама ушла в сентябре. Отец по ночам забирался в бассейн и плескался в нем, даже когда уже наступили холода. Вода была усеяна листьями, но он прокладывал себе путь сквозь листву. Я стояла на краю, уговаривая его выйти. Когда он выходил, посреди бассейна оставалась чистая вода, и я видела в ней отражения голых веток.
