Джим Шепард - Рассказы
— Это сколько ж еще топать? Охренеть, — пробурчал, пыхтя, Дубек, когда поравнялся с нами. Он вытянул шею, чтобы оглядеться… и тут джунгли над нами, на склоне, словно бы забились в припадке. Стена листьев затряслась, расплылась в глазах, все винтовки грянули разом — ад кромешный!
Рубашка Дубека распустилась, как бутон, а сам Дубек, раскинув руки, покатился вниз колесом, ломая кусты. Его каска отлетела в противоположном направлении. Мы все вцепились в глину, обнялись со склоном. Листья, ветки, щепки, ошметки коры разлетались, кружились в воздухе, сыпались с деревьев. Грохот высасывал воздух из наших легких, а мне еще и отключил мозги. Я забился в какую-то выемку на склоне, Лео затаился чуть пониже. Ноги у меня тряслись, колотились о живую циновку из переплетенных стеблей. Щеку царапали колючки. Я рыл землю голыми руками, пытался окопаться. Кое-кто с нашей стороны открыл ответный огонь. Но не я. Какое-то время стрельба продолжалась. Пули осыпали тропу где-то впереди нас с Лео. Еще через минуту раздался голос ротного: «Прекратить огонь!»
Когда последний из наших прекратил стрелять, снова стал слышен дождь. И стоны. И проклятия. Ротный и один из старших сержантов выкрикивали команды. Лео был вынужден перелезть через меня — я никак не решался сдвинуться с места. Он даже подумал, что я убит.
— Как он? — окликнул его снизу ротный.
— Невредим, — ответил Лео.
— А остальные? — спросил ротный. Я разглядел его — двадцатью футами ниже, плечом врылся в склон, в свободной руке карабин. Время от времени ему приходилось вдавливать пятки в землю, чтобы не съехать под откос. Спрашивал он о ребятах, которые шли передо мной. Их было человек шесть.
Лео сказал ему, что никто из них не зовет санитаров — значит, плохо дело.
Мы услышали, как наши внизу перезаряжают винтовки.
— Нам отступать, сэр? Сэр? — спросил Лео.
— Ко мне! Все ко мне! — закричал снизу кто-то из сержантов.
— Отступать? — переспросил ротный. — А в чем проблема? На япошек наткнулись?
Наверно, это он так пошутил.
Мы припали к глине. Дождевая вода и грязь впитывались в одежду.
— Эй, вы двое, смотрите там в оба, — крикнул ротный. Прямо под нами, на склоне он устроил совещание: он, лейтенант и два старших сержанта. Спросил, какие будут предложения. Ни у кого предложений не было.
— Рассредоточиться, что ли? — спросил наконец один. — А нас никто не может прикрыть огнем? Есть хоть какой-то простор для маневра?
— Безнадега, — сказал мне Лео, когда они все замолчали.
— А может, это только одно такое место? — задумался вслух ротный. — Проскочить его, и дальше все будет более-менее?
— Как ты там? — спросил Лео. Он лежал близко-близко, чуть не уткнулся в меня носом.
— Эй, вы там наблюдаете или как? — окликнул ротный.
Мы оба посмотрели вверх, на склон ущелья. Даже в дождь под деревьями сгущался туман. Ни одного японца мы до сих пор в глаза не видали.
— Они нам не разрешат назад спуститься, правда? — спросил я у Лео. Я замерз, как никогда в жизни: едва прекратилась стрельба, меня стало трясти. И хотелось бы не плакать, но слезы текли сами.
— Рассуди так, — отозвался Лео, — о Линде будет кому позаботиться.
— Проклятые джунгли!
— Угу…
В третий или в четвертый раз, когда мы все собирались покататься на машине брата Линды, я пришел к ним домой, но их мама сказала, что Линда еще не готова: «Располагайся, подожди в гостиной, а хочешь — на заднем дворе, с Гленном». Так звали Линдиного старшего брата. Гленн. Оказалось, что Гленн в сарае.
— Как жизнь? — спросил я.
— «Покажись»? Слепой, что ли? Меня не видишь?
Со мной такое приключалось везде, куда бы я ни приходил. «Каша во рту», — говорил папа маме за ужином, когда я что-нибудь спрашивал. Иногда мама отвечала: «Я его прекрасно поняла», но тогда папа сердился уже на нее, до самой ночи.
— Руками не трожь, — продолжал Гленн.
Я недоумевал, что он имеет в виду. В сарае действительно было темновато.
— Ты что, на охоту ходил? — изумился я, когда глаза привыкли к полумраку.
— Это кошачьи, — объяснил он. — Вот сушу кошачьи шкуры.
— Твой брат сушит кошачьи шкуры, — сказал я Линде, когда мы поехали кататься.
— И что ты хочешь этим сказать? — воскликнула она. А я велел себе: никогда больше не заговаривай о вещах, из-за которых она от тебя отшатывается.
— А твой брат, думаешь, во всем нормальный? — добавила Линда.
И сказала, что я могу сесть впереди, рядом с Гленном. Когда мы чуть-чуть отъехали от ее дома, она спросила, чем сейчас занят мой брат. И прежде чем я успел ответить, предложила:
— Давай его тоже возьмем.
— Да, возьмем и братца, — подхватил Гленн.
Когда мы подъехали к нашему дому, мой брат уже сидел на крыльце.
— Ого, какой сюрприз, — сказал он и устроился сзади, рядом с Линдой.
— Эй, друг, гляди прямо перед собой, — буркнул Гленн, когда я обернулся на них посмотреть. Так повторялось всю дорогу до карьера: едва я пытался оглянуться, он резко крутил руль, и нас всех швыряло по салону. Линда сказала: «Перестань», а он сказал: «Это не я, это он», и тогда она велела мне сидеть смирно.
— Я хочу смотреть на тебя, — сказал я.
— Как мило, — вставил мой брат.
— Да, мило, — прошипела Линда.
Когда мы подъехали к карьеру, она сказала, что ей надо по-маленькому.
— Давай провожу, — сказал мой брат. — Темнотища.
Линда отказалась:
— Нет, спасибо. Я уж как-нибудь сама.
Она долго не возвращалась. Сидя в машине вместе с моим братом, я воображал, как она бродит в темноте, ощупью разыскивает безопасное место.
Гленн положил руку на спинку сиденья. Его пальцы касались моего плеча. Мой брат насвистывал: две ноты, одни и те же, высокая — низкая, высокая — низкая.
— Тыщу долларов отдал бы, чтоб сейчас сделаться маленьким цветочком, — сказал Гленн.
— И я бы тоже, — подхватил мой брат.
— Пойду-ка ее поищу, — сказал я.
Оба фыркнули.
— Эту местность она знает лучше, чем мы, — заявил Гленн.
— По крайней мере, не хуже, — подхватил мой брат.
Я прикинул, что лучше сказать, мысленно отрепетировал несколько фраз. И только после этого заговорил:
— Значит, вы тут уже бывали.
Повисла пауза — казалось, они решают, кому отвечать.
— Мы тут уже бывали, — подтвердил мой брат.
Наконец из темноты вынырнула Линда. Глаза у нее были мокрые. Она распахнула дверцу, забралась в машину.
— У тебя все в порядке? — спросил я.
— Естественно, — ответила она.
— Мне, наверное, лучше сесть рядом с тобой? — спросил я.
— Естественно. Кыш, — сказала она моему брату.
— Естественно, — повторил за ней мой брат.
И Гленн тоже:
— Естественно.
На свету, когда дверца вновь распахнулась, я увидел: Линда раздраженно скривилась.
— Давай-ка оставим голубков наедине, — сказал мой брат Гленну.
— Естественно, — откликнулся Гленн.
— Но вначале я должен кое-что тебе показать, — сказал мой брат, обращаясь ко мне.
— Сейчас? — спросил я. Я уже почти перелез на заднее сиденье.
— Не ходи, — сказала Линда. Она прижалась спиной к дверце и что-то мне показывала на пальцах.
— Да ладно, командор, дело минутное, — сказал мой брат. — Мне надо кой-чего у тебя спросить.
— Так не полагается, — сказал я.
— Да ладно, вернешься, и все будет в ажуре. Пять минут. И мы откланяемся, оставим вас наедине.
Линда опустила руку, уставилась в заднее окошко машины.
— На пять минут, — повторил мой брат.
Я вылез наружу. Он повел меня по тропе. Когда мы обходили кучу валунов, я оглянулся через плечо и увидел: Гленн распахивает дверцу с левой стороны.
Это заняло не пять минут. Скорее двадцать. Брат хотел спросить, не кажется ли мне, что отец в последнее время совсем опустился. Не кажется ли мне, что он стал пить больше.
— Да я и не знал, что он вообще выпивает, — сказал я ему. — И ты меня сюда потащил, чтобы об этом сказать?
Когда мы вернулись, Линда сидела в машине одна.
— А Гленн где? — спросил я.
— Не знаю, — сказала она.
— Давно одна сидишь?
— Он только что ушел.
— Пойду его отыщу, — сказал мой брат. — Пока меня нет, ведите себя прилично.
Я присел рядом с Линдой. Она была вся зареванная. Даже не пошевелилась, пришлось мне пристроиться на краешке, наполовину снаружи. Чтобы не упасть, я уперся ногой в землю.
— В чем дело? — спросил я. — Что стряслось?
Вместо ответа она почему-то кивнула. Улыбнулась мне, утерла глаза и сказала, что все у нее нормально, просто иногда ей бывает радостно и грустно одновременно. Я хотел еще раз спросить, что же стряслось, но она подвинулась, хлопнула ладошкой по сиденью — садись, мол. Велела закрыть дверцу. Прижалась ко мне, вытерла свои губы кончиками пальцев, сказала:
