Вильям Козлов - Жало Скорпиона
— Два-три месяца поработаешь на Иванова, а потом, если захочешь, вернешься к нам, — будто прочитав его мысли, сказал Романов. — Ни на кого из наших обиды не держишь? Сегодня утром ребята ходили к шефу, но что может сделать Селезнев, если генералу позвонили из Москвы и потребовали наказать виновных…
— Ты заметил, что городские власти куда чаще защищают бандитов, ворье, чем омоновцев, спецназовцев? Сколько наших вынуждены были уйти в коммерческие структуры из-за продажных чиновников из мэрии!
Романов не успел ответить: зазвонил радиотелефон — трубка с антенной лежала на буфете.
— Здравия желаю, — произнес Артур, выразительно глядя на друга. — Как видите, вернее, слышите — дневалю дома, как было приказано… Не мой начальник? Есть, через десять минут выхожу… С кем? — Артур удивленно посмотрел на друга. Откуда вы… Слушаюсь: вместе с майором выйдем.
— Наш вездесущий шеф все знает, — сказал Артур, положив трубку. — Даже то, что ты сидишь у меня и пьешь «Смирновскую»… Возьми в ящике стола миндальный орех и пожуй, через… он взглянул на «командирские» часы с черным циферблатом, — семь минут к моему подъезду подкатит сам полковник Селезнев.
— Видишь, как тебя шеф любит!
— А чего же ты, скотина, не похвастался, что назначен приказом вместо меня командовать отрядом?
— Я же твой заместитель! — округлил бесстыжие светло-карие глаза Владислав. И потом, ведь временно.
— Шеф говорит, что он уже не мой начальник, а берет нас с тобой, майор Романов, на какое-то серьезное задание, — сказал Князев. — Недолго же мне придется быть начальником вместо тебя, — притворно вздохнул друг.
Глава вторая
ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ
Артуру Князеву снился сон… Сон-явь. Его «Нива», не доезжая Тосно, свернула с Московского шоссе на узкую асфальтированную дорогу. Смешанный лес подступил к самым обочинам. Из кюветов тянутся вверх желтые и розовые цветы. Впереди над деревьями плывут облака, они насквозь пронизаны ярким солнцем. Он за рулем, на заднем сиденье — Ирина и Наташа. Они веселы, оживлены. Все происходит летом, в июне, кругом свежая зелень, за обочинами голубыми огоньками мерцают колокольчики, летают бабочки. Жена и дочь в полотняных платьях, белых босоножках. Настроение у всех праздничное — впереди два выходных дня на тихой даче. Там уже пустил зеленые стрелки на грядках лук, закурчавился укроп, наливалась темной краснотой крупная клубника. Яблони уже сбросили белые, нежные лепестки, и они, будто снежные хлопья белели между гряд.
Ирина перегнулась через сиденье и, улыбаясь, что-то говорит ему. Восьмилетняя белокурая Наташа с голубыми глазами на ходу набрасывает в альбом рисунок. Дочь очень любит рисовать и не расстается с фломастерами и альбомом. На даче в двух комнатах пришпилены к стене продолговатые листы с ее цветными рисунками. Наташа набрасывает пейзажи, животных, кур, птиц. Отец считает, что у дочери большие способности к рисованию.
— Артур, в этом году будет много черники, — говорит жена, трогая рукой его русые волосы, косо спускающиеся на висок.
— Ты же знаешь, я люблю собирать грибы, — отвечает он.
— Я — тоже, — не отрываясь от альбома, произносит дочь.
И в этот момент Артур, огибая кривую, замечает на дороге неширокую блестящую полоску, усеянную тонкими острыми зубьями. Пустынное шоссе сразу становится тревожным, уже вместо облаков над колышущимися кронами берез и осин набухает густой синевой туча. Он резко жмет на тормоза, однако передние колеса с визгом наезжают на колючую гребенку, мотор яростно ревет, «Ниву» швыряет то в одну, то в другую сторону… В шум мотора вплетаются зловещие трели автоматных очередей. И вот он уже видит выбегающих на дорогу мужчин в темных брюках и серых рубашках: одного, другого, третьего… На лобовом стекле появляются круглые дырочки, от которых паутиной разбегаются тонкие трещины. Изморозью сыплются на пол белые осколки. Уже снизу, лежа на полу — сработала привычка, и Артур при первых же выстрелах боком нырнул вниз к ножным педалям управления, — он крикнул жене и дочери: «Ложись!» Наверное, его ребята и без команды бы это сделали — у них мгновенная реакция, но Ирина и Наташа, по-видимому, ничего даже не успели понять: пули бандитов через боковые окна прошили обеих насквозь. Ирина с побелевшим лицом еще больше перевесилась через спинку переднего сиденья, из двух круглых отверстий на светлом платье пульсирующими фонтанчиками выплескивалась кровь. Дочь уткнулась литом в боковое, до половины разбитое окно, оно снизу окрасилось кровью. Простреленный альбом упал ей на колени. Отрывистые очереди продолжали греметь, заглохшая «Нива» содрогалась, дождем сыпались осколки стекол, кровь жены заливала лицо и глаза Артура. Одной рукой он протирал их, другой нащупывал под резиновым ковриком острый туристский топорик. Страшная ярость овладела им, он так прикусил нижнюю губу, что выступила кровь, смешавшаяся с капающей кровью жены. Когда распахнулась дверца и в солнечном проеме возникла черная голова незнакомого человека с автоматом наизготовку, он, по-змеиному извернувшись в тесной кабине, выбросился наружу под ноги убийце, ухитрился его свалить, а потом уже топориком раскроил голову…
В этот момент он всегда просыпался. И еще какое-то мгновение пытался уверить себя, что все произошло во сне. Обычно сны у него были, как и у многих, красочные, отрывистые, незапоминающиеся; а этот был будто заснят на видеопленку. Каждый раз прокручивался без каких-либо отклонений или изменений. Потому что в действительности все так и было. Военный, крытый брезентом грузовик с солдатами в зеленых панамах, спугнувший нападавших, почему-то никогда во сне не появлялся. Даже шум мотора не слышался. Артур успел спрятать выпавший из рук убитого им бандита автомат «узи» в травянистом кювете, в который спущенным колесом угодила «Нива». Потом он его перепрятал на даче. Завернутый в промасленную тряпку и полиэтилен, «узи» и сейчас лежал на чердаке в опилках под досками. Артур поклялся себе, что рано или поздно разыщет поспешно скрывшихся на машине еще троих бандитов и всех прошьет вдоль и поперек из этого автомата, как они прострочили Ирину и Наташу…
Последнее время этот страшный сон снился Князеву реже, особенно после того, как он сходил в свою ведомственную поликлинику к опытному психиатру. То ли советы его помогли, то ли время стало излечивать. После сна у него всякий раз на весь день портилось настроение, что замечали его подчиненные, а это уже никуда не годится срывать зло на своих! В спецподразделении, которым командовал подполковник Артур Князев, было всего сорок человек, но зато каких! Артур не любил затасканных журналистами названий «спецназовцы», «омоновцы», «группы захвата» — свое подразделение именовал отрядом, подчиненных бойцами. Форма, бронежилеты, оружие — все это было, как у других, но задания выполняли особые, где необходимо было проявить недюжинные смекалку, хватку, натренированность. Князев с Романовым тщательно отбирали и готовили своих бойцов. Попасть в их команду считалось большой честью. Никто из бойцов не носил знаков различия, хотя большинство было офицерами. А после смерти предателя сержанта Блохина — точно никто в отряде не знал, от чьей он пули погиб, в отряде Князева остались лишь офицеры. По представлению командира полковник Селезнев тут же оформлял и посылал документы на присвоение офицерских званий. Во время выполнения заданий все обязаны были надевать маски. Сильные и наглые бандитские формирования всячески пытались узнать фамилии бойцов, чтобы с ними поодиночке расправиться, особенно с теми, кто нанес им ощутимый урон. И как ни соблюдалась конспирация, в бандитском Санкт-Петербурге уже поговаривали о беспощадных бойцах Скорпиона, которые никогда не стреляют в воздух. Это пошло после предательства и смерти сержанта Блохина, наведшего на семью Князевых убийц. Бандиты знали и другое: за каждого подло убитого из-за угла бойца будут убиты пять-десять уголовников. Или, как их, опять же с легкой руки журналистов, стали называть, боевиков. Известно, что ни в одной полиции мира стражи порядка не прощают криминальным структурам убийства своих коллег.
Никто не знал, что всякий раз после ночного кошмара Артур готов был от гнева лезть на стенку. Ненависть к бандитам и убийцам была всепоглощающей, и только натренированной силой воли он держал себя в руках… Особенно его злили передачи по телевидению, где телетеоретики вещали о гуманности к преступникам, отмене смертной казни, помиловании приговоренных к высшей мере. Один раз чуть не разбил телевизор, когда в зале суда садисту-насильнику, убийце дали всего семь лет отсидки… Этих подонков, выгораживающих бандитов, он причислял к таким же преступникам. Они, бойцы, рискуя жизнью, погибая под ножами и пулями, сдают бандитов органам правосудия, а тех вскоре отпускают на волю под залог, а случается, по прошествии времени и оправдывают, приговаривая к условным срокам. В печати нередко разоблачались подкупленные следователи, судьи. Коррупция проникла и в милицию…
