Димфна Кьюсак - Жаркое лето в Берлине
Кварталы, разрушенные бомбежкой. Особняки среди тенистых садов. Рухнувшая церковная колокольня. Новостройки. Город умирающий? Или город рождающийся?
Самолет развернулся против ветра. Луэлла указала Джой на здания с колоннами в ложноклассическом стиле. Рейхстаг! Восстанавливается. Бранденбургские ворота. Восточный Берлин. Логово Гитлера. Не восстанавливается. Тиргартен и родной дом Стивена.
– Темпельгоф! – громко сказал Стивен, когда самолет коснулся посадочной полосы. Аэродром пронесся мимо них в вихре смутных образов, и самолет подрулил к аэровокзалу.
Джой искоса взглянула на Стивена. Глаза у него неестественно блестели, рот был плотно сжат. Она положила руку на его руку и пожала ее. Но он не ответил на пожатие. «Он далеко унесся мыслями, ему не до нас», – подумала Джой. Что должен он чувствовать сейчас, возвращаясь домой, где не был шестнадцать лет? Нет, первые дни после приезда мы с Энн постараемся не мешать их встрече. Пусть он отдастся семье и семья в полной мере почувствует его близость.
Она позвала Энн.
– Дай-ка я еще разок взгляну на тебя.
– Все в порядке, мамочка? – нетерпеливо спросила Энн. Ее голубые глазенки так и бегали под льняной челочкой, губки улыбались.
– Все в порядке, моя доченька. А теперь бери свою сумочку и кенгурушу. И будь умницей.
Стивен все еще сидел у иллюминатора, всматриваясь в толпу людей, поджидавших самолет.
– Нашел своих? – спросила Джой.
Он отрицательно покачал головой.
– Ну-ка, я и на тебя взгляну. Дай мне твою гребенку, Энн. Пусть а наш папочка будет красивым.
Энн расхохоталась, глядя, как Джой причесывает мягкие пепельные волосы Стивена, вечно норовившие упасть на глаза. Он с покорностью ребенка отнесся к этой процедуре, обычной перед их выходом из дома, но в этой покорности не было прежней теплоты. Сняв с полки увесистую дорожную сумку и пальто Джой, он молча передал их ей. Затем взял свой портфель. Из самолета они вышли последними. Энн спрыгнула с трапа и, щедро расточая прощальные приветствия, щебетала:
– Ты нашел дедушку, папочка?
Отец только покачал головой, и они, взявшись за руки, пошли в зал ожиданий.
– Неужели они о нас забыли? – спрашивала обеспокоенная Энн.
– Ну что ты, милая. Они ожидают нас в зале.
Луэлла первая оформила документы и исчезла в суматохе встреч и расставаний.
Вскоре и они покончили с формальностями. Когда они вошли в зал, Джой почувствовала, как Стивен вдруг глубоко вдохнул в себя воздух. «Vater»[1], – взволнованно сказал он.
С трудом передвигая ноги, навстречу им шел высокий грузный старик с раскрытыми объятиями. Он так прижал к себе Стивена, будто тот все еще был мальчик.
– Mein Sohn, – хриплым голосом сказал он. – Mein Sohn[2].
Стивен совсем не походил на отца. Джой никак этого не ожидала. Женщина средних лет с плачем бросилась к Стивену. – Штефан! Штефан! – Слезы ручьем текли из ее бесцветных глаз, из уст вырвался целый поток немецких фраз.
Незнакомое имя «Штефан» больно кольнуло Джой, напомнив ей, что в этой стране она чужая. Отец задержал ее руку, Стивен поднял Энн, чтобы она могла поцеловать дедушку. Энн обвила ручонками шею старика так крепко, словно хотела его задушить, и от ее объятий у него шляпа сдвинулась набок. А девчурка принялась целовать старого немца, словно это был ее австралийский дедушка.
Столь бурное проявление чувств было явно не по нутру дедушке, и Стивен оторвал от него Энн, пробормотав какое-то извинение. Берта, сестра Стивена, приветствовала Джой с такой же горячностью, с какой встретила и брата.
– О, а вы еще лучше, чем на фотографиях! – восторженно восклицала она, а отец в знак согласия кивал головой.
Переводя взгляд с отца на дочь, Джой думала: «Как они похожи!» У обоих – внушительный вид. Берта с младенческим румянцем на чуть отвислых щеках, с двойным подбородком, была такого же крепкого сложения, как и отец. На ее темных с проседью волосах красовалась модная шляпка, дорогой костюм облегал ее высокую, плотную, затянутую в корсет фигуру.
– Знакомьтесь, мой сын Ганс. Он хорошо говорит по-английски.
И она подтолкнула вперед высокого светловолосого юношу, одетого по последней моде. Лицом и фигурой Ганс так напоминал Стивена тех лет, когда Джой с ним встретилась, что чувство отчужденности у нее исчезло.
Здороваясь с Джой, Ганс нервно улыбнулся.
– Добро пожаловать! – сказал он смущенно. – О багаже не беспокойтесь, о нем позаботится Шмит. Только дайте мне билеты.
Энн повисла на руке у деда, пытаясь познакомить его с кенгурушкой, на что тот не обращал ни малейшего внимания.
Они вышли из здания и направились к ожидавшей их машине – черному «мерседес-бенцу». Одетый в форму шофер подскочил, чтобы помочь старику сесть в машину.
– Вы и Штефан поедете с отцом, – приказала Берта, обращаясь к Джой. – А мы с Гансом – в другой машине и возьмем ваш багаж. Анна может поехать с нами.
Она взяла Энн за руку, но девочка выдернула руку:
– Мы с кенгурушкой хотим поехать с нашим новым дедушкой!
И она впрыгнула в машину и торжественно уселась на заднее сиденье рядом с дедом. – Не правда ли, ты хочешь, чтобы мы поехали с тобой? Ведь хочешь? – спрашивала она.
В ответ дед закивал головой, обронив: «Ja, ja», – без всякого восторга.
Бросив на Энн строгий взгляд, Джой поспешила сказать:
– Садись рядом с папой, Стивен.
Шофер открыл дверцу.
– Прошу вас, фрау фон Мюллер! – сказал он, и Джой на секунду показалось, что она в двух лицах.
Незнакомые улицы, незнакомые названия. С заднего сиденья до нее доносился гул отцовского голоса, прерываемый щебетаньем Энн.
Она обернулась и поймала взгляд Стивена. Брови насуплены, вид несчастный.
– Энн, не надоедай дедушке!
– А я и не надоедаю! Я надоела тебе, дедушка?
– Nein, – ответил дед, но его ответ звучал неубедительно, и Джой увидела, что морщинка между бровей у Стивена стала глубже.
– Больше ни слова, Энн! – приказала Джой. – Дай поговорить папе, ведь он долго не виделся с дедушкой, а тебе болтать без умолку просто неприлично.
Энн прижалась к отцу.
– Хорошо, буду вести себя прилично. Давай, говори, дедушка, я буду слушать.
Разговор между отцом и сыном возобновился. Раскатистый голос старика, его громоздкие фразы чередовались с краткими ответами Стивена. Незнакомые слова проносились в сознании Джой, как дорожные знаки, в смысл которых не вникаешь. Нет, что бы ни говорил Стивен, она должна изучить немецкий язык. «А зачем? – спросила она себя. – Ведь мать Стивена, Берта и Ганс говорят по-английски, да и отец, как видно, немного понимает».
Одиночество начинало ее тяготить.
– Вы говорите по-английски? – обратилась она к шоферу.
– Немного, фрау фон Мюллер.
– Где же вы научились?
– Я был военнопленным в Англии.
– Ах, вот оно что! И вам понравилось в Англии?
– Понравилось. Я работал в лесничестве и каждую субботу ходил на футбольные матчи.
Разговор на заднем сиденье прекратился. И в зеркальце водителя Джой поймала встревоженный взгляд Стивена.
– Где мы сейчас? – спросила она.
Машина шла по широкой улице, обсаженной деревьями в три ряда. Ансамбли домов обрели внушительный вид.
– Это Neu Westend, – сказал шофер по-немецки и перевел: – Новый Уэст-Энд. А проезжаем мы по знаменитой Хеерштрассе.
– Чем же она знаменита?
– Своими большими домами и садами. Богатый квартал!
Так вот где вырос Стивен! Джой с любопытством разглядывала виллы с их садами, напоминавшими парки. Для Джой это было символом иного, чуждого ей мира. Чем же был этот мир для Стивена?
Через большие чугунные ворота они выехали на аллею, полукружием ведущую к дому. Вдоль высоких стен сада цвела сирень. В центре сада, на бархатистой лужайке, серебристые березки покачивали своими зелеными ветвями и чинно стояли старинные статуи.
Проехали по крытой аллее, увитой томными глициниями, мимо цветочных клумб, где еще пиршествовала весна, но лето уже начинало вступать в свои права. И вот перед ними возник великолепный особняк, в котором окна нижнего этажа выходили на широкие террасы, а верхний этаж украшали балконы с чугунными решетками в стиле барокко. На широких ступенях портика их встречала, приседая и улыбаясь, старушка в белом переднике и наколке. В дверях, ведущих на террасу, стояла мать Стивена.
Стивен на ходу выскочил из машины. Старая служанка бежала ему навстречу. Она присела, поцеловала ему руки. Затем Стивен оказался в объятиях матери.
У Джой, наблюдавшей за ними, защемило сердце. Вот только теперь он по-настоящему дома!
Старушка присела и, взяв ручку Энн, заплакала.
– Шарлотта? – спросила Джой, вспомнив имя старой нянюшки Стивена.
– Ja! Ja! Gnadige Frau![3] – И она опять заплакала.
Шофер помог старику выйти из машины, а Джой держала Энн за руку, чтобы она не побежала за Стивеном. Затем все трое поднялись по ступеням лестницы на террасу. Старик одной рукой опирался на руку Джой, за другую его тащила Энн.
