Зархуна Каргар - Зари. Мне удалось убежать
В тот период своей жизни я проводила большую часть времени с матерью и очень сблизилась с ней. Мы часто ходили вдвоем на свадьбы и праздники, и вскоре я привыкла к обществу взрослых. Как раз тогда моя мать снова забеременела и родила мальчика — моего любимого братика. С его рождением жизнь стала налаживаться. Я немного успокоилась, а моя мать была на седьмом небе от счастья — ведь наконец-то родился долгожданный сын! Два года спустя, в 1993 году, родилась моя младшая сестра. Это случилось в самый разгар гражданской войны в Кабуле, поэтому, хотя мои родители и надеялись на рождение второго мальчика, на этот раз пол ребенка был не так важен.
В то время разные террористические группировки сражались друг с другом, надеясь получить контроль над Кабулом. Районы города были захвачены повстанцами разных национальностей. Пуштуны были самыми многочисленными и входили в состав Исламской партии Афганистана, возглавляемой Гульбеддином Хекматияром. Северный альянс состоял в основном из таджиков, которые были второй по величине этнической группой. Его лидерами были Бурхануддин Рабани и Ахмад Шах Масуд. Хазары создали группировку, называвшуюся Хезби вахдат, а руководил ею Абдул Али Мазари. Узбекскую группировку под названием Джунбиш возглавлял Абдул Рашид Достам. Все эти организации когда-то участвовали в джихаде, в результате чего было свергнуто прокоммунистическое правительство Афганистана. После вмешательства США ситуация изменилась — повстанцы разбились на небольшие группы, которые вели между собой ожесточенную борьбу за власть. Тот район Кабула, где я жила, был разделен между узбекскими повстанцами и Северным альянсом. После развала Советского Союза снова вспыхнули межрасовые конфликты. Каждая группировка хотела захватить власть, и их лидеры специально разжигали у своих людей неприязнь к другим народностям, населявшим нашу страну. Стычки между враждебно настроенными группировками участились, и бомбежки были уже делом привычным.
Когда в городе стало немного спокойнее, мы оделись во все черное, покрыли головы шалями и пошли в школу. Мы испугались, увидев там бородатых мужчин с автоматами. Бюсты Ленина, которые раньше стояли в классах, теперь были подвешены к веткам дерева. Мужчины с автоматами сказали, что такая судьба ожидает всех коммунистов. Через некоторое время стало ясно, что девочки могут быть изнасилованы и даже убиты лишь за то, что они ходят в школу. Среди лидеров различных группировок стало модным похитить любую приглянувшуюся ученицу. Я и мои сестры были тогда еще маленькими и избежали этой участи, но понимали, какая угроза нависла над старшими девочками. К примеру, один из моджахедов попытался изнасиловать девочку по имени Нахид, жившую неподалеку от нас. Он вломился в квартиру на шестом этаже, где жила ее семья, и Нахид, пытаясь спастись, выпрыгнула из окна и разбилась насмерть. На следующий день ее соседи в знак протеста устроили шествие с ее телом. Мы с сестрами были ужасно напуганы, но жизнь продолжалась, женщины по-прежнему выходили на улицу, однако теперь — всегда в сопровождении мужчины. Все меньше девочек ходило в школу, а женщин — на работу.
Постепенно жизнь изменилась. Школьницы стали одеваться в черное, сменив короткие юбки и платья на длинные свободные одежды; не только учительницы, но и ученицы должны были покрывать голову шалью, хотя хиджаб был обязательной частью одежды женщины лишь после достижения ею половой зрелости.
Расписание уроков тоже изменилось. У нас появились учителя-арабы, мы изучали ислам и начали учить английский язык вместо русского. Некоторым девочкам, в том числе и мне, повезло больше — родители были в состоянии нанять нам репетиторов, которые рассказывали о нашей религии, но другим было сложно заучить отрывки из Корана, и они не могли произнести ни одного слова на арабском. Нам постоянно устраивали проверки и тех, кто не знал калама — дисциплины, объясняющей догмы ислама, наказывали и высмеивали, называя коммунистами, которые не знают своей религии и не уважают традиций своего народа. Но менялась не только система образования — вся страна была разделена между разными группировками.
Кабул также был поделен на части. К примеру, наш район контролировали люди генерала Рашида Достама, а в соседнем властвовал Северный альянс, там командовал Ахмад Шах Масуд. Восточную часть Кабула в то время контролировала Исламская партия Афганистана под предводительством Гульбеддина Хекматияра, еще один район был захвачен хазарской группировкой Хезби вахдат.
И снова жизнь моего отца изменилась не в лучшую сторону — он ведь раньше был сторонником всеми презираемого теперь Наджибуллы, поэтому все группировки считали его предателем. Большинство его друзей уже бежали из Кабула, у него не было работы, а его четыре дочери быстро росли. В то время семьям с дочерьми было нелегко. Я помню, что когда моей младшей сестре было несколько месяцев, я заботилась о ней, и моя мать часто говорила мне, чтобы я хорошо следила за ней, тепло одевала, иначе она может заболеть, но на самом деле она гораздо больше переживала за своих старших дочек. Все мы слышали истории о женщинах, которых насиловали или похищали, и мои родители боялись за нас. Война разгоралась все сильнее и сильнее, а мы становились все беднее. Мой отец больше не мог ждать и покинул страну. Как раз наступила зима, похолодало, а стычки между группировками участились.
В то время мне было десять лет, я помню, что мы жили на верхнем этаже пятиэтажного здания. В мирное время наша квартира считалась престижной, потому что из окон открывался прекрасный вид и летом у нас было прохладнее, чем на нижних этажах, но в военное время месторасположение нашего жилища делало его опасным. Теперь мы постоянно находились дома. Мы больше не ходили в школу, потому что там разместили беженцев из окрестностей Кабула. Хотя война заставила людей находиться вместе, они далеко не всегда были готовы помочь ближнему. В нашем доме жили еще десять семей. Когда начиналась бомбежка, мы все собирались на третьем этаже. Я и остальные дети садились на пол в коридоре, закрыв перед этим все двери, находившиеся поблизости, чтобы, если в здание попадет бомба, осколки стекла и обломки мебели не могли вылететь из квартир и ранить нас. Этому нас научили мужчины, которые время от времени выбирались из здания, чтобы узнать о ситуации в городе. Они рассказали нам, что большинство серьезных ранений были получены осколками стекла.
У наших соседей тоже были дочери нашего возраста, и мы с сестрами часто садились рядом с ними и обменивались историями, чтобы скоротать время. Мазган, девочка с третьего этажа, была самой храброй из нас и лучше всех рассказывала страшные истории. Она пугала нас привидениями, хотя теперь я понимаю, что это был ее способ забыть о страшной реальности и не думать о том, что она в любой момент может погибнуть. Как и у Шахерезады, истории Мазган не заканчивались. Мы ловили каждое ее слово и просили рассказать нам, что случилось дальше, но она всегда останавливалась на самом интересном месте.
Дети слушали истории Мазган, а мужчины каждый вечер собирались у радио, чтобы узнать новости, которые передавала Би-би-си. Из-за того, что электричество отключили и у нас был лишь один приемник, работавший на батарейках, все должны были молчать, пока слушали новости. Ведущий рассказывал о том, сколько бомб было сброшено в тот день, куда они попали, какие группировки моджахедов над какими районами захватили власть. Мы часто слышали знакомые названия улиц, пострадавших от бомбежки, но не могли выйти и увидеть все это своими глазами — мы были пленниками наших собственных домов. Когда новости заканчивались, Мазган всегда хватала приемник и переключала его на другую волну, на которой транслировалась веселая музыка. Пока мы, девочки, танцевали, мужчины обсуждали ситуацию в стране. Ни у кого из них не было работы, а деньги и съестные припасы быстро подходили к концу.
Для моей матери этот период был очень тяжелым, ведь моего отца уже не было с нами — он бежал в Пакистан после того, как некоторые из его бывших коллег были убиты или похищены. Еще до того, как он уехал, однажды ночью мы услышали стук в дверь. Моя мать посмотрела в дверной глазок и увидела мужчину с автоматом. Его лицо было закрыто платком. Она спросила, что ему нужно.
— Открой дверь. Я хочу поговорить с Акбаром Каргаром, — ответил он.
Мать не открыла дверь и не позволила отцу поговорить с мужчиной. Мы так и не узнали, кто это был. Возможно, он был обычным вором, но с тех пор, если кто-то приходил, чтобы поговорить с моим отцом, мы сильно пугались. Мы жили в постоянном страхе, не зная, переживем этот день или нет.
Вскоре после того, как мой отец уехал из Кабула, он написал нам, что благополучно добрался до Пешавара, но после этого мы некоторое время не получали от него вестей. Он должен был написать нам, как к нему добраться, и моя мать не знала, что ей делать. Нам, детям, было гораздо проще — мы делали то, что говорила нам Мазган. Она включала музыку, а мы все хлопали в ладоши. Сейчас я понимаю, что наше поведение, скорее всего, раздражало взрослых, которые размышляли о более серьезных вещах. Я помню, как мама Мазган ругала ее.
