Валерий Попов - Плясать до смерти
— Ей бы, наверно, понравилось, — возразил я. — Она любит, когда все вокруг нее.
— Ну и вернется толстой поселянкой, «гарной дывчиной»! — возмутилась Нонна. — Помню, когда мы с двоюродной моей сестрой-красавицей на берег пошли, та раскинула полотенце и говорит: «Ляхемте тут!»
— Да-а. Не годится. Особенно — когда ставится ее речь. Не едем!
— Хорошо, Венчик! А чего делаем?!
— Ну, можно и в Петергофе лето провести, — проговорил я.
— Третье лето она уже тут! Тебе это нравится? Уже говорит «кохта», как бабка!
— М-да.
На следующее утро я поехал на студию, вроде как бесцельно, но тайная мысль была. Оказалось — и пропуск просрочен. Нормально! Зашел со стороны двора, влез в тормознувший грузовик, въехал. Поднялся в буфет, где клубились все непризнанные гении, впрочем, и признанные тоже. И там на меня коршуном налетел бурно всклокоченный режиссер Ухов.
— Где ты пропадал! Обыскался тебя!
— Да? — От столь скорой удачи я даже растерялся. — Сценария свободного у меня сейчас нет. Но если надо!..
— Надо! — жестко он произнес. Такой стиль принят был на «Ленфильме». И мы пошли.
— Дети-революционеры тебе близки? — спросил он на ходу.
— Да!
— Я так и знал! — Он радостно шлепнул себя по колену.
Откуда, интересно? Я и сам этого не знал. Но на ходу я прикинул: да! Если по-быстрому, то только с Уховым. Другие важничали, витали якобы высоко. Ухов был стремителен и беспринципен, все время возле него тлел скандал. То его сняли с картины за перерасходы, то он сам «принципиально» ушел, то сам не ушел, но ушли все артисты, то вдруг ему снова дали ответственнейший заказ! При маленьком росте умудрялся поглядывать свысока… Все время жесткий бюджет мешал ему проявить гениальность. И вот.
— Сделаем, — скромно сказал я.
— Гениально! — воскликнул он. Словом этим, мне кажется, злоупотреблял.
Мы вошли в демонстрационный зал, и сразу же погас свет, и замелькали кадры. Да, за такое мог взяться только я. Какие-то роскошные полуобнаженные красавицы томно восседали то на яхтах, то в ресторанах. И это в годы застоя, которые считались серыми, безнадежными. Красавицы купались — уже не полуобнаженные — в хрустальных водопадах. Потом куда-то плыли в лазурном море. Я уловил ситуацию: под видом съемок Ухов пропил-прогулял все казенные деньги. При этом он и его окружение снимали всех красавиц, с которыми вступали в интимную связь. Может быть, этими съемками как раз с ними и расплачивались, обещая карьеру. А основные средства, как я понял из съемки, ушли на роскошное угощение самих себя и немногочисленных персонажей, в основном, ясное дело, тех же красавиц, чтобы были еще более податливы. Творческий процесс! При этом через экран изредка озабоченно проходили какие-то немногословные дяди в потертых кожаных куртках (звук пока что отсутствовал), с кобурами на боках, а также временами пробегали дети в отрепьях, то есть правильной политической направленности, из бедноты. Тут я только вспомнил, что говорил Ухов: фильм-то на самом деле про чекистов, которым помогают правильные дети… но все это происходило как-то стороной, затмевалось роскошью. Чего как раз теперь не хватало — это денег, истраченных непонятно (а вернее, понятно) куда. Мне предстояло все это как-то собрать. Чтобы если фильм даже не примут, то хотя бы не посадили людей. Внести смысл. Иначе Ухову и его приближенным грозят неприятности, к которым, впрочем, им не привыкать. Душат у нас гениев! А тут как раз я. Другие стали бы пыжиться, демонстрировать глубокомыслие, а точней — неспособность. Известно было, что из всех ходивших по студии лишь я восклицал во всех случаях: прекрасно!
— Все понял? — ревниво спросил Ухов, когда кадры проплыли.
— Ничего.
— Берешься?
— Да. Сколько времени на досъемки?
— Денег только на месяц.
Написать сценарий уже снятого фильма? Смотря для чего. Для той задачи, что я поставил, — смогу!
— Ну как?! — Я повел рукой.
— Колоссально, Венчик!
После рождения Настьки здесь не бывала. Сколько уже не выходила в свет и даже не наряжалась. И вдруг — сияние ламп «Европейского» ресторана!
Раньше это был «дом родной», бывали тут почти ежедневно, гуляли на какие-нибудь восемь рублей и были счастливы.
— Да ты, Нонка, совсем не изменилась, даже похорошела! — простодушно воскликнул друг Кузя в шикарном блейзере, пушистых усах. Тщедушная его Алла глядела кисло, натянуто улыбалась. А что ж ей не улыбаться: отдаем долг!
— Ладно, давайте за встречу! — гася все возможные разночтения, воскликнул я.
— И — за отдачу долга! — пискнула Алка. Свое всегда вставит!
Но как же их не любить?! Без них бы пропали.
— За счастье наших детей! — Я вскинул второй тост. Появление у них сына никак еще не отметили. Впрочем, Кузя его не признавал, да и тот, что интересно, был холоден к «папе». Но не воскликнуть этого было нельзя. Алла сдержанно кивнула.
— И за их… будущую любовь! — раскручивал я тему. Богатство их тоже нельзя упускать в чужие руки.
— Ну, это мы еще поглядим, — усмехнулась Алла.
— Когда ж мы Настьку-то увидим?! — воскликнул друг.
— Надеюсь, на их свадьбе, — сказала Алка и добавила язвительно: — Если состоится!
Имелось в виду, что вряд ли! То есть нас как будущих родственников и совладельцев ее роскоши не ощущала. Ну что ж. Поглядим.
Пока неплохо и так. Все годы нашей бурной молодости они одалживали нам, пока я не получал гонорар и не расплачивался — по традиции в «Европейской». Лучший в городе кабак! Сациви, сухое вино, бастурма. Тяжелые мельхиоровые ножи и вилки. «Жизнь вернулась так же беспричинно, как когда-то странно прервалась!»
— Что-то мы слишком, мне кажется, увлеклись детьми! — прошептал-ла Алла во время нашего танца. Алла ревновал-ла!
— А?! — рявкнул я. — Плоховато слышу!
Следующий танец я исполнял с Нонной.
— А когда мы Настьку-то в ресторан приведем? — вздохнула Нонна. По ее понятиям образование надо начинать здесь.
— Ну, в ресторан ей рано еще! — увильнул я.
Ушел, от обеих!
— Что-то вы долго, Валерий, не были! — умильно улыбаясь, встретила теща.
— Сценарий писал! Между прочим, фильм запускается!
— Я тоже снималась в кино! — Толстая теща сверкнула очками.
Да, было такое.
— Ну тогда вы тем более должны меня понимать! — склонил ее к союзничеству. — А ты чего, Настька, сонная такая?
— А ты возьми ее в свое кино! — радостно воскликнула Нонна.
— Рано нам еще, правда, Настенька? — засюсюкал дед. Все тут заискивали перед Настенькой. Забаловали! Сидела важная, как Будда. Но не как Будда — мрачная. Что тут станется с ней?
— Ты, Катя, когда начала сниматься? — с ехидцей обратился тесть к теще. Взял на себя сегодня функции главного весельчака. Вообще он мужик неплохой. — В двадцать?
— В девятнадцать! — сложив губы бантиком, кокетливо сообщила теща. Теперь, конечно, в это трудно поверить.
— Ну вот видишь, Настька! Рано еще тебе! — Дед попытался пощекотать Настю, но та не реагировала.
Они, конечно, переживали, что мы ее увезем. Но не век же ей здесь сидеть, толстеть!
— Мы с тобой на море поедем, кино снимать! — сообщили мы Насте, когда вышли на прогулку на Ольгин пруд.
— А дети там будут? — серьезно поинтересовалась Настька.
— Дети? — Я на мгновение задумался. — Обязательно!
Для драматизма, чтобы лучше запомнилось, позвонил в полпервого ночи. Сняла трубку Алка, потом друг Кузя в своей комнате.
— Привет! — заорал я, зачем-то изображая, что звоню из шумного помещения. — Не хотите в Ялту поехать, на съемки моего фильма?! Полный ажур!
— А что? Отлично! — бурно обрадовался он, но, наткнувшись на холодное молчание супруги, умолк.
Алка помучила нас молчанием.
— Что ж, можно, — многозначительно сказала она, словно намекая на что-то за кадром.
— Ой! А как же детей мы оставим?! — встревожился Кузя.
— Ничего! Перебьются! — хладнокровно произнесла Алла.
— Ну почему — оставим! С собой возьмем! — произнес я радушно.
Теперь молчание Алки было другим. Более глубоким. «Ах вот как?» Она-то надеялась, хотя бы на юге, на прежний разгул. Это ведь я ее с Кузярушкой познакомил — честнейшим человеком!
Теперь и я паузу не собирался прерывать! Долго молчали. Перемолчал ее!
— Да, я же и забыла, ты теперь у нас друг детей! — усмехнулась она.
Дети — святое.
В Ялту ехали поездом, демократично, со всей съемочной группой, но своим купе, с Кузей и Аллой, и встретились наконец-то наши детишки. Но — не сошлись!
Их Тим ходил по всему поезду, настырно приставая с разными просьбами то к мирно пьющим кинооператорам, то к младшим администраторам, и все время возвращался с какой-нибудь добычей: то конфеткой, то каким-то красивым шурупом. Бережливо прятал в свой ранец, Насте не давал.
