Лживый язык - Уилсон Эндрю

— Да, я тоже рад, что не забыл сказать вам про эту часовню. — Я свернул на дорогу, которая вела к церкви. — Никогда не угадаешь, что может пригодиться.

Дорога сузилась, и я остановил машину на пятачке для разворота. Рядом с водительским сиденьем лежал пустой полиэтиленовый пакет. Я сунул его в карман. Когда мы вышли из машины, я увидел, что свод из ветвей деревьев, высаженных в ряд по направлению к часовне, должен скрыть нас от лунного света. Я улыбнулся сам себе.

— Так, он же где-то здесь должен быть. — Лавиния подвинула вперед свое сиденье и стала что-то искать в задней части автомобиля. — Ага, вот.

Меня ослепил луч света. Я прикрыл глаза рукой. Она держала фонарь.

— Прекрасно, — сказал я. Мои губы сами собой раздвинулись в улыбке. — Это недалеко, в конце тропинки. Правда, выбоины под ногами попадаются.

Лавиния сделала пару шагов, но я видел, что ей тяжело идти по неровной земле.

— Вам помочь?

— Да, вы очень любезны, спасибо. — Она взяла меня под руку и передала мне фонарь.

Мы медленно пошли вверх по тропинке. Луч света прорезал темноту. Время от времени я светил фонарем на тропинку, рассматривая землю. Раздался крик совы.

— Что конкретно мистер Крейс рассказывал вам об этом месте?

— Только то, что он часто приходил сюда, когда становилось невмоготу от преподавательской работы. Поднимался сюда от школы, садился на скамейку и думал, иногда писал что-нибудь в своем блокноте, любовался панорамой. С того места, где он сидел, открывается великолепный вид на аббатство и на школу в долине.

— О, в самом деле? — Лавиния теснее прижалась ко мне.

— По-видимому, это нормандская церковь, построена из мелкозернистого песчаника. Кажется, мистер Крейс говорил, что внутри есть надпись о том, что проходящие мимо паломники могли там получить индульгенцию на сто двадцать дней.

— Думаете, и нам дадут? — рассмеялась Лавиния.

— Почему нет?

В этот момент на некотором удалении впереди нас вырос темный силуэт часовни. Я выключил фонарь, сделав вид, будто уронил его на землю.

— Простите, фонарь случайно выпал из руки, — пояснил я.

— Ничего страшного, — отозвалась Лавиния. — Вы его видите?

— Да.

Я нагнулся и поднял с земли увиденный мгновением ранее камень — большой осколок мелкозернистого песчаника. Я стиснул камень в ладони, чувствуя, как его острые края врезаются мне в кожу, быстро выпрямился и занес над головой руку.

— Что… — только и успела произнести Лавиния.

Я со всего размаху опустил камень на ее голову, мгновенно оглушив ее. Послышался треск, слабый вскрик. Я нанес еще два удара. Лавиния вытянула руку, пытаясь ухватиться за темноту, покачнулась из стороны в сторону и рухнула на землю. Я продолжал бить ее по голове, пока камень в моей руке не стал мокрым и липким.

Наконец я включил фонарь и посветил Лавинии в глаза. Никакой реакции не последовало. Если она еще не скончалась, то должна была испустить дух в считанные минуты. Кровь, вытекавшая из нескольких глубоких ран, заливала ее лицо. Я вынул из кармана полиэтиленовый пакет и надел его ей на голову — не хотел испачкать в крови свою одежду. Присев на корточки, я взял Лавинию на руки и, озираясь по сторонам, понес по тропинке. Я прислонил ее к дереву, которое не было видно с дороги, и открыл машину. Сев за руль, я пристегнулся ремнем безопасности, завел мотор, сделал глубокий вдох и стронул машину с места на первой передаче. Хоть я и наметил план действий, мне все еще не верилось, что я осуществлю все, что задумал. Однако сейчас было не время проявлять нерешительность. Я нажал на педаль акселератора, и машина рванула вперед. Я быстро переключался с одной передачи на следующую. Когда стрелка на спидометре достигла отметки сорок миль в час, я резко свернул с шоссе на проселочную дорогу и поехал в направлении купы деревьев. Инстинкт подсказывал, чтобы я затормозил, но я знал, что мне придется тянуть до последнего. Как только впереди выросло дерево, я резко надавил ступней на педаль тормоза. Две противоположные силы схлестнулись в борьбе за контроль над автомобилем, влетевшим в подлесок. Казалось, машина раскалывается надвое. Меня швырнуло вперед, так что я едва не врезался лицом в покрывшееся трещинами лобовое стекло. Я невольно вскрикнул, ударившись лбом о руль, но благодаря ремню безопасности, натянувшемуся на моей груди, меня откинуло на спинку сиденья.

Мгновением позже наступила тишина. Потрясенный, я сидел и смотрел, как от двигателя в холодный ночной воздух поднимается спиралевидная струйка дыма. Я ощущал болезненную пульсацию в передней части головы, правое плечо саднило, но я был цел и невредим. Я отстегнул ремень безопасности и попытался открыть дверцу машины. Она не поддалась. Я предпринял еще одну попытку — с тем же успехом. Что-то держало дверцу, возможно, ветка. Я перебрался на пассажирское сиденье. С этой стороны дверца открылась легко. Перед машины превратился в груду покореженного металла, будто взорвался изнутри.

Я побежал к тому месту, где оставил Лавинию. Убедившись, что в мою сторону не едут другие машины, я взял Лавинию на руки и понес к серебристо-серому «ауди». Женщина не была тяжелой, но мне все равно пришлось остановиться пару раз, чтобы перевести дух. Прислонив ее к машине, я проверил пульс на ее шее. Лавиния не дышала. Я снял пакет с ее головы, посадил ее на пассажирское сиденье и потом медленно передвинул на сиденье водителя. Затем ухватил ее за волосы и изо всей силы ударил лицом о лобовое стекло. Осколки стекла впились в ее тонкую кожу, теперь почерневшую от крови.

Осталось только перекрутить ее руки и ноги, чтобы создать видимость того, что она попала в аварию. Когда полиция возьмет анализ ее крови, выяснится, что она была пьяна, а официанты в гостиничном ресторане подтвердят, что она изрядно выпила в тот вечер. К тому времени, когда полиция захочет допросить молодого человека, с которым она ужинала, меня уже не будет в Англии. И если все же меня разыщут, я скажу, что Лавиния настояла на том, чтобы отвезти меня в мой паб, хотя я возражал, говоря ей, что она слишком много выпила и ей нельзя садиться за руль. Очевидно, возвращаясь в гостиницу, она не смогла справиться с управлением автомобиля, а поскольку она забыла пристегнуть ремень безопасности, это заметно снизило ее шансы на выживание.

Убедившись, что ничего своего я не оставил в машине, я захлопнул дверцу и молча попрощался с Лавинией.

Часть 3

Самолет накренился влево, прорезая корпусом небо. Мы шли на посадку в Венеции. Я выглянул в иллюминатор, но не увидел ничего, кроме безбрежного моря облаков. Я вспомнил, как первый раз летел в Венецию. Мчался на самолет, стремясь убежать от прошлого. Думал, что, начав новую жизнь в другой стране, сумею позабыть все то плохое, что случилось со мной. Буду писать, погружусь в волшебный мир своих фантазий. Едва ли я сознавал тогда, что книга, которую я в итоге напишу, будет не та, что я планировал написать. Но ведь не зря же говорят, что лучшие писатели всегда создают нечто такое, что, вопреки их тщательно обдуманным планам и наработкам, в конечном счете обретает собственную жизнь.

Я был готов обрисовать Крейсу истинное положение вещей. Представить ему доказательства. Сомнительно, что он решится оспаривать их. Я расскажу ему все о его прошлом, напомню, откуда он почерпнул идею «Дискуссионного клуба», как он совращал учащихся Уинтерборн-Эбби, как погубил Криса — в прямом и переносном смысле. Я изложу ему факты беспристрастно, объективно, не высказывая своих суждений, но дам четко понять, что так дальше продолжаться не может. Вряд ли он захочет, чтобы я обратился в полицию, но я был уверен, что мы сумеем достигнуть соглашения, которое будет выгодно нам обоим.

Я скажу ему, что собираюсь написать историю его жизни — с его разрешения. И поясню, что взамен на его сотрудничество с готовностью исключу из своей книги некоторые «факты» его биографии, которые, если предать их огласке, вне сомнения, погубят его репутацию, а то и повлекут за собой его арест. Какие именно факты я опущу, а на каких сфокусирую свое внимание — это можно обсудить. Если он откажется сотрудничать, я обойдусь без его санкции: у меня достаточно материала, чтобы написать о нем книгу. Только в этом случае он уже не сможет ничего контролировать. Разумеется, после его смерти все устные договоренности утратят силу, и я волен буду изложить его биографию без купюр. Интересно, что сталось со вторым экземпляром рукописи книги «Учитель музыки», который видел Крис? Возможно, этот роман до сих пор у Крейса.