Иэн Макьюэн - Солнечная
– Майкл Биэрд. Домой сию же минуту!
Старая шутка, вызывавшая в памяти грубоватого старомодного родителя. А вот у него не было случая сказать ей нечто подобное – Мелисса Браун не та женщина, которую можно пригласить в бардак, каким являлась его квартира. Она не почувствовала бы себя там комфортно, пока не навела бы порядок, – еще одна черта, которую он не хотел переходить. Она подхватила его чемодан на колесиках, и он последовал за ней. Когда дверь за ними закрылась и они очутились в просторной гостиной, она обвила его шею руками, а он крепко прижал ее к себе, и они опять слились в поцелуе. В какой-то момент показалось, что они пренебрегут дежурной светской беседой, настраивающей на нужный лад, и направятся прямиком в спальню. Но вдруг послышалось шипенье, а за ним – бах! – как удар хлыстом, грозное предупреждение из кухни, и Мелисса, прошипев на свой лад – черт! – мгновенно испарилась, ну а Биэрд направился к дивану. Чай, не пылкий юнец. Может и обождать.
Когда через пять минут она вернулась, держа в руке предназначенный для него стакан виски с содовой, он, растянувшись на диване, просматривал материал, подготовленный его командой для журнала «Нейчур». На полу привычная россыпь: туфли, пальто, пиджак, галстук, открытый портфель, бумаги, чемодан нараспашку, разбросанные вещи, пластиковый пакет. Перенесенный столь внезапно из заряженной атмосферы близости в затейливый молекулярный мир растений с сознанием того, что при любом раскладе в ближайший час или чуть больше они с Мелиссой так и так лягут в постель, а впереди еще светит застолье, он пребывал в состоянии редкого, полнейшего умиротворения.
Она застыла над ним, положив свободную руку на бедро.
– Освободите место, профессор.
Ему нравилась ее сухая, снисходительная, кривоватая улыбка. Он, крякнув, принял вертикальное положение, похлопал по дивану, обозначив местечко подле себя, и принял у нее стакан. Когда она села, прижавшись к нему, он отложил статью и сказал:
– Представь, обыкновенная трава, пробившаяся сквозь трещину в асфальте, хранит в себе тайну, которую лучшие лаборатории мира только сейчас начинают постигать.
Пока он потягивал свой скотч, ее ладонь улеглась у него между ног. Мелисса оглаживала его с отрешенным видом.
– Моих мозгов явно не хватает, Майкл. При чем тут трава?
– Разве я тебе не говорил? Зеленый стебель или листок представляет своего рода солнечную панель для расщепления воды и улавливания двуокиси углерода. Скопировав этот процесс, мы можем производить водород. Мне тебя тоже не хватало.
В самом деле? В данную минуту, целуя ее, он подумал, что это, видимо, так, раз он ощущает прилив возбуждения и радости. Но чтобы ему кого-то не хватало – такого с ним не бывало, во всяком случае с того злосчастного лета 2000 года, когда он тосковал, как пес, по своей пятой и уж точно последней жене. Были люди, которых ему смутно хотелось увидеть, но с тех пор ни разу он не испытывал томления в отсутствие кого-либо. Нынче, будучи один, он читал, пил, ел, говорил по телефону, сидел в Интернете, смотрел телевизор, ехал на совещание… или спал. Он был самодостаточен, поглощен собой, а голова его была занята разного рода желаниями и туманными грезами. Как многие умные мужчины, ценящие объективную реальность, он был эгоцентрик, и в его сердце прятался кристаллик льда, о котором Мелисса знала и который она вознамерилась растопить.
Само собой, прежде чем предаться любви, надо было поговорить: как каждый провел эти несколько недель, о чем думает, какие планы. Он виноват в том, что не звонил, она в том, что не требовала от него отчета. Началось с ее новостей. Благодаря мюзиклу о рабочем парне, желающем стать балетным танцором, приток молодежи в танцкласс оказался выше обычного. Правда, не парней, а девочек, мечтающих о таком парне. Она рассказала ему о недавней кончине заслуженного хореографа, который сам считал, что заслуживал большего. Во время траурной церемонии пятеро балетных танцевали в узком проходе церкви в Сохо, и даже враги усопшего прослезились.
Рука Майкла обнимала ее за плечи, а она, вжавшись в него, исповедовалась его грудной клетке. Про свои магазины, про клиентов и сотрудников, про него, своего любовника, и про то, как ей хочется, чтобы кто-то о ней заботился. Слушая ее, он обводил взглядом комнату – коричневый шезлонг у стены, эскиз, гравюра восемнадцатого века, изображающая танцоров на улице Утрехта, чаша с гладким галечником на медной тарелке – в надежде понять, какая же перемена ускользнула от его неприметливого глаза. Что-то было не так. И это определенно не относилось к его барахлу. Сам воздух, казалось, изменился, как бывает, после того как ушел курильщик и дым вроде бы рассеялся.
– Я тебя люблю, – сказала она, прерывая свой похоронный рассказ, и игриво куснула за руку.
Он испытывал к ней нежность, возможно, как никогда, но в один прекрасный день он захочет высвободиться из ее объятий, и это испытание будет тяжелее для них обоих, если он хоть раз скажет ей о своей любви. Но как он начнет от нее отдаляться и когда, об этом сейчас он не мог и помыслить, и поэтому он прижал ее к себе еще сильнее. Слова, которые он прошептал в ответ, прозвучали невпопад, ну да ладно, и так сойдет.
– Мелисса, ты такая красивая.
Она продолжила свой рассказ, а он гладил ее по голове и думал о том, что впервые с тех пор, как его стошнило за бархатным занавесом, он мог вообразить себя голодным, скажем, через полчаса. Его начинали волновать запахи специй, долетавшие из кухни. Что это, тамаринд и чеснок, лайм, имбирь, цыпленок? Ее голос звучал тихо и музыкально и, как ему казалось, немного грустно. Время от времени она пригибала его голову для поцелуя. Она снова заговорила про магазины, но это была уже другая история, про дырку в потолке или в полу и как что-то в нее упало, про истеричную таксу, забытую в студии одряхлевшей примадонной с болезнью Альцгеймера. Теперь и его понесло. Он считал себя среднестатистическим экземпляром, не лучше и не хуже большинства людей. Он мог быть жадным, эгоистичным, расчетливым и лживым, чтобы не поставить себя в совсем уж глупое положение, но точно так же себя вели все остальные. Человеческое несовершенство – это отдельная тема. Взять лишь некоторые изъяны. Крючкообразные спины, сгибающиеся все больше и больше, дыхание и глотание, с риском для каждого пользующиеся одним каналом, опасное соседство секса и физиологических отправлений, чреватое инфекциями, пыточный процесс деторождения, мужские яйца, такие несообразные и такие уязвимые, слабое зрение, настигающее почти каждого, иммунная система, способная сожрать изнутри своего обладателя. И это только тело. Все грандиозные замыслы Творца пошли прахом на стадии homo sapiens. И вообще, какой бог, если он чего-то стоит, мог быть столь беспомощным у верстака? Биэрд комфортно разделял с человечеством все его недостатки, и вот, пожалуйста, этот монстр неискренности сейчас нежно баюкал на своем локте женщину, которую собирался бросить в один прекрасный день, и выслушивал ее с чутким выражением лица и грустной мыслью, что скоро придет его черед, тогда как единственным его желанием было заняться с ней любовью без всяких раскачек, потом съесть все, что она приготовила, выпить бутылочку вина и уснуть – без попреков, без угрызений совести.
