Кэндес Бушнелл - Четыре Блондинки
– Мой муж без ума от меня. Он с меня глаз не сводит.
– А где он сейчас?
– Ты же знаешь мои принципы, Д.У. Я всегда кусаю руку, которая меня кормит.
– Да неужели? Что ж, посмотри на себя хорошенько, дорогая. Ты вляпалась по уши. Вряд ли тебе пойдет на пользу, если твое имя смешают с грязью. Подумай об этом. Фотографы, которые толпятся за твоими дверями, люди, которые роются в твоем мусорном контейнере, твое лицо в «желтой» прессе. Ты едва уцелела в прошлый раз. Только подумай, как все будут злорадствовать.
– По-моему… мне… нужен санакс, – говорю я шепотом.
– О, понадобится что-нибудь посильнее санакса, к тому времени как тебе перемоют все косточки. Тогда ты, наверное, уже подсядешь на либриум. Кстати, его прописывают шизофреникам. Это тебе на случай, если ты не разбираешься в том, что толкают тебе фармацевты.
У меня никнут плечи.
– То, что я тебе предлагаю, – говорит Д.У., – совсем не так плохо. Я лишь хочу, чтобы ты время от времени ходила на вечеринки, возглавляла парочку благотворительных комитетов. Носила бы платья от определенных модельеров. Может быть, меха. Ты ведь не против натурального меха, правда? А потом, может, нанесла бы визит в Индию, хотя к тому времени, как мы это организуем, Индия будет уже не актуальна, так что можно, к примеру, в Эфиопию или куда-нибудь еще. Сделаем серию снимков, ты будешь тесно сотрудничать с «Вогом». В Америке о такой жизни мечтает каждая женщина.
– Д.У., – говорю я, – общество… его больше нет.
– Вздор, дорогая, мы с тобой возродим его. Мы впишем свои страницы в анналы истории.
Хотела бы я оказаться сейчас в Массачусетсе, на заднем сиденье чьей-нибудь машины.
Курить травку.
Слушать Тома Петти.
– Ну же, – говорит Д.У., – я вовсе не предлагаю тебе сделаться бродяжкой и мочиться в метро. Ты, милочка, долго отдыхала, а теперь пора вновь браться за работу. Именно это делают женщины в твоем положении. Они работают. Или тебе такого никогда не говорили? – Он берет нож и улыбается искаженному отражению собственного рта. – Люди склонны верить в тебя, Сесилия. Они верят, что ты их не подведешь.
– Как так? – спрашиваю я.
– Послушай, чего я от тебя хочу, – предлагает он. – Начинай-ка делать счастливое лицо. Как можно более счастливое. Разве тебя не называли Самой Популярной Девочкой класса?
– Нет.
– Но ведь тебя выбирали кем-то, – говорит он.
– Нет, – настаиваю я, – ничего подобного.
– Ты показывала мне свой школьный альбом, Сесилия, несколько лет назад. Я помню тот вечер. Это было как раз после того, как Таннер тебя бросил.
– Таннер меня не бросал. Это я его бросила. Помнишь? Ради моего мужа.
– Можешь переписывать историю с другими людьми, дорогая. Я-то был там. Так что же это было?
– Девочка, Что Наверняка Преуспеет, – отвечаю я шепотом.
Но в моем классе было всего сорок человек. И десять из них еле-еле дотянули до выпуска.
– Ты и преуспела, – говорит он.
– Тебе от этого ничего не перепадет.
– Перестань ты так всего бояться, правда. Это действует на нервы.
– Я просто… устала.
– Так пойди выспись. И еще. Нам нужно выбрать тебе благотворительное поприще. Пожалуй, что-нибудь связанное с детишками. Может, дети, больные энцефалитом. Потом какие-нибудь занятия – кулинария или итальянский язык, потому что следующим летом все ринутся в Тоскану, кроме того, стоит примкнуть к какому-нибудь новому духовному течению, например, к друидам. У них хорошие перспективы, а ты, похоже, из тех, кто способен поклоняться деревьям, так что ты с этим справишься. – Д.У. поднимает бокал: – За тебя, дорогая. Мы сделаем из тебя нашу американскую принцессу Диану. Что ты об этом думаешь?
– Я думаю, – говорю я даже без сарказма, – что принцесса Диана умерла.
– Это несущественно, – парирует он, – дух ее жив.
– Как и Принцесса Ава*. Умерла.
– Как и Мэрилин Монро, и Фрэнк Синатра. Кого это волнует? Они все на том свете. Перестань искать в жизни лишь темные стороны. Неужели ты не просыпаешься по утрам и не думаешь: «Боже мой, какие мы молодцы!» Мы достигли своей цели. Ты принцесса. Настоящая принцесса.
– Нет, – говорю я мрачно, – я всегда знала, что так и будет. Как, вероятно, и многое другое.
– Никогда не говори этого. Никогда и никому, – отчеканивает Д.У. – Боже, Сесилия, потому-то у тебя ничего и не выходит. Ты должна перестать говорить правду. Когда кто-нибудь спрашивает – а тебя обязательно спросят, до сих пор тебе удавалось избегать интервью, но очень скоро тебе придется начать их давать, – ты скажешь, что не имела ни малейшего представления о том, кто он такой, когда продавала ему ту картину из галереи…
– Но ведь я действительно продала ему ту картину.
– Это не важно. Судьба многое значит только на Арабском Востоке. В наших краях, когда заговариваешь о судьбе, людям кажется, что ты себе на уме. А мы знаем, – воркует он, допивая мартини, – что ты такая и есть. Но никому другому об этом знать не нужно. А теперь об этих сестрах С.
– Нет, – возражаю я, – мне с ними неуютно.
– Почему? Они молодые, красивые, богатые, и обе замужем. Все хотят с ними дружить.
Пристально смотрю на него. Мне хочется закрыть лицо руками, но я слишком устала. Я не могу этого объяснить. Каково было сидеть там, в той огромной, пустой комнате – две кушетки в стиле эпохи Регентства да камин с мраморной полкой – с одной из сестер, той самой, которую выдали замуж в восемнадцать.
– Сесилия, – сказала она тогда, – много у тебя было любовников? Глядя на тебя, думаю, что много.
– Что значит много? – спросила я осторожно, не понимая, чего она от меня хочет. Ведь я не ходила в частную школу в Европе.
– Я из тех женщин, которым нужно любить мужчину, чтобы отдаться ему. Если я его люблю, я могу испытать оргазм от одного его прикосновения.
Я не знала, что сказать.
Ребенок заплакал где-то в недрах этой огромной квартиры в Нижнем Манхэттене, которую она занимала вместе со своим мужем, перспективным политическим деятелем, и четырьмя слугами.
– Пускай себе плачет, – бросила она без тени смущения.
Я ушла оттуда, как только смогла. «У меня бедра подходящие, чтобы рожать. Что я могу поделать?» – вопрошала она, а я чувствовала себя испачканной.
Она поделилась со мной своей маленькой гнусной тайной, которую я вовсе не хотела знать.
Официантка приносит два прибора, один из них ставит передо мной. Цыпленок с фасолью и картофельным пюре.
– Тебе надо поесть, – говорит Д.У.
Беру одну фасолину, кладу в рот. Жую. С трудом проглатываю. Чувствую, что больше не могу.
– Цыпленок отменный, – замечает Д.У.
Коричневатая корочка цыпленка поблескивает.
