Юлий Самойлов - Хадж во имя дьявола
— А то, что все эти активисты, занимающие должности, в 10, нет, в 100 раз хуже того гражданина начальника, который их держал на этих холуйских местах.— Я повернулся к бывшему зеку. — Что же ты сам не требовал для себя лопату побольше?..
— Вы мне не тычьте,— вдруг прошипел он.
Я засмеялся.
— Имею право, и возраста мы одинакового… Да и портянки под одним солнцем сушили, так что ты не пыжься, бригадир.
— Да уж ты бы у меня…
Но меня начала заносить волна ярости, и я прервал его:
— Ты бы стирал мне портянки, сволочь… Понял?
Он внезапно отскочил и ткнул в меня пальцем.
— Бандюга, блатняк… Вы слышите, товарищи, среди нас бандюга!
— Да, да угадал, людоед! — засмеялся я, — только я не содействовал и не сочувствовал.
Когда я пошел, меня догнал тот самый молодой парень с большой шевелюрой волос и несколько смущенно спросил:
— Я хотел еще поговорить на эту тему… Вы, как я понял, здорово информированы.
— Да уж, информирован, — засмеялся я. — Еще немножко и лопнул бы от избытка. Спрашивайте…
Так я познакомился с Володей Гуляевым, через него с Володей Тихоновым и Андреем Гамишевским. Все трое преподаватели: Андрей истории, а Володя Тихонов литературы в ГПТУ. Что касается Гуляева, он преподавал музыкальную грамоту в музыкальной школе.
У Андрея была жена Люся и крошечная дочурка Катюха, которая смешно коверкала слова и сразу же прекращала плакать, когда я брал ее на руки и начинал что-нибудь рассказывать.
Она с ходу запоминала стихи и, уморительно корча рожицу и растопырив руки, изображала, как ступа с бабою Ягой, идет-бредет сама собой. А посмотрев на лошадь, ткнула в нее пальчиком:
— Дядя Люра, какая большая собачка…
Я сел рядом на корточки и сказал:
— У собачки лапки мягкие? А здесь?
— В туфельках…— тут же резюмировала Катюха. — Только они грязные…
Но под конец мне все-таки удалось убедить Катюху, что такие большие собачки вовсе не собачки, а лошади, а потом Катюха дала кусок хлеба с солью лошади, и вообще она была абсолютно бесстрашна — эта крохотулька.
— Прямо удивительно, что вы так любите детей…
— И что самое главное,— перебил Андрея Володя,— дети любят вас. Я пожал плечами.
— Ну и что тут невероятного?
Володя смутился. И я понял его. Как-то не укладывался в голове привычный стереотип. Но в лагерях были разные люди, разные политики и разные уголовники. Были опальные подданные и такие, как майор Пугачев, которого так четко описал Варлам Шаламов. Были и настоящие политические. Но и они были разные, неодинаковые. Полковник Мохов обвинил все командование Советской Армии в том, что они не стратеги и полководцы, выигрывающие войну умом, а мясники, которые заваливали дороги немцам трупами своих солдат. Он имел 25-5 и 5. И сержант Мелахин, который перешел к немцам, прикинувшись «фольксдойчем», благодаря знанию немецкого языка, а угодливые — один насиловал и убивал, другой грабил на улицах, третий вскрывал кассы, а четвертый использовал доверие; и там тоже разные люди — один прошел Финскую и Отечественную, кончил в Берлине, врывался в рейхстаг, пришел из армии уже в 49-м году, 40-летним холостяком женился на молодой 23-летней хищнице и начал воровать, став завоптовой базой. Воровать что? Покупать ей украшения, меха, шубы. А когда его посадили, она срочно все распродала и улизнула. А другой всю войну в тылу в интендантстве воровал и попался из-за жадности. Разные люди.
Я закурил и спросил:
— Вот вы знаете, друзья мои, что такое длящееся преступление? Это если вот кто-нибудь бросил в реку яд, допустим, радиоактивные вещества. Идут годы, десятилетия, даже века, а река мертвая, все вокруг тоже. Люди умирают неизвестно почему. Действие — преступление — совершено однажды, а последствия длятся во времени. Таким же длящимся преступлением и является манипулирование законом, толкование законов, особо расширительное толкование, что по сути и является беззаконием.
Андрей удивленно покачал головой.
— Я, собственно говоря, не совсем понимаю…
— Вы постоянно говорите о гуманизме, о ликвидации смертной казни, но очень непоследовательны.
— Кого вы имеете в виду?— прервал Володя.
— В основном интеллигенцию, которая не осознает что делает и вообще всех моралистов.
Андрей отнес спящую Катюху и, открыв форточку, закурил:
— Если не трудно, развейте свою мысль.
— Тогда я вынужден разделить ее на две части: одну чисто формальную, юридическую, а вторую — этическую. Вот первая часть Совершено преступление — преступник осужден — приговор исполнен.
— То есть,— переспросил Володя,— что значит «исполнен»?
— Ну, скажем, за некое уголовное преступление суд назначил наказание —10 лет лишения свободы. Приговор исполнился через 10 лет, которые приговоренный провел в местах заключения. После этого закон, который выражает общественное мнение, свои претензии к совершившему преступление, исчерпан. То есть после исполнения приговора бывший преступник наделяется всеми гражданскими правами без исключения, и никто не имеет права в этом случае ставить какие-то препоны, преграды, что-то не разрешать, куда-то не допускать и т. д. Иначе — во-первых, ставятся под сомнение и закон, и судебный приговор; и, во-вторых, всякий, кто не судья, не имеет права наказывать, лишать каких-то прав, возможностей и так далее.
— Но, — неуверенно протянул Андрей, — бывают случаи рецидивов, и службы милиции…
— Службы милиции имеют право иметь всякие картотеки, секретно наблюдать, следить, но не имеют права не только выражать свое мнение, но и сообщать что бы то ни было, если не установлен конкретный факт преступления, то есть новое уже рецидивное преступление. В связи с этим личные документы освободившихся не должны содержать какую бы то ни было информацию о том, что их хозяин был в тюрьме, лагере и т. д. Иначе это с юридической точки зрения будет нонсенс, то есть предусмотренное судом наказание.
Андрей, посмотрев на Володю, развел руками.
— Здесь сказать нечего, вероятно, это именно так, ну, а в области морали, этики?
— Ну с этим проще,— засмеялся я.— «Кто без греха пусть бросит в них камень»…
Володя отрицательно покрутил головой:
— Грехи грехам рознь. Одни грехи указаны в уголовных законах, другие не указаны.
— Ну это ты, друг Володя, заврался,— вмешался Андрей,— это какое-то бюрократическое отношение к вопросам морали.
— А мы сейчас рассмотрели этот казус,— засмеялся я.— Возьмем самые отвратительные преступления и рассмотрим их с точки зрения морали, не примешивая к этому закон. Возьмем насилие. Некий молодой человек увидел проходящую женщину, не мог сдержать своего вожделения, и, применив силу, овладел ею. С моральной позиции этот поступок отвратителен, то же самое об этом поступке говорит и закон. Ну, а если поступок другой. Некто, используя свое красноречие, доверчивость девушки, затянул ее в свою паутину и, использовав, бросил, да еще с ребенком, а обманутая кончила жизнь самоубийством. Как с моральной позиции? Отвратительно? А закон молчит. Следовательно, моральный преступник остается уважаемым членом общества.
— Ну, в старые времена виновник рисковал умереть на поединке,— вставил Володя.
Я кивнул:
— Или сам убить отца, брата, жениха обиженной им девушки. Но возьмем другой пример. Некто жадный к деньгам и к тем удовольствиям, которые он может на это купить, и, используя специальные знания и способности, вскрыл сейфы в сберегательной кассе и похитил, скажем, 100 тысяч. Мораль его осуждает, а как же: он вор, а отношение к ворам неизменно. Похититель чужого имущества. Что говорит закон? Закон его преследует, судит и осуждает. Теперь возьмем другой случай. Некто с целью приобретения тех же денег и славы выдвигает заведомо ложные псевдонаучные теории, внедряя их в жизнь и устраняя препятствия любыми средствами. В результате — доверившаяся ему страна теряет миллионы, миллиарды рублей, ценных людей, ценные идеи и отстает на 20, а то и 50 лет? Как это выглядит с точки зрения морали?
— Но это все же не одно и то же,— возразил Володя, — с одной стороны, явное хищение, а с другой…
— Тайное,— засмеялся я.
— Но ведь он, этот ученый, мог и ошибиться.
— Мы говорили не об ошибках и заблуждениях, а о заведомом введении в заблуждение, и в связи с этим всяческое устранение соперников и, как это сейчас говорят, инакомыслящих. Итак, что по этому поводу говорит мораль? Закон молчит?
Андрей пожал плечами.
— Кто его знает, он все же ученый?
— А мне-то казалось, он прежде всего человек. Но я привел самые яркие примеры, а если же по мелочи-то… Поэтому я и сказал: «Кто безгрешен — пусть бросит камень».
