Джойс Оутс - Одержимые
Запахи в пещере были настолько сильны, что я вообще не могла понять, какая из индеек была свежее других, поэтому выбрала самую большую, по крайней мере фунтов на двадцать. Совсем задохнувшись, полуплача, я с трудом потащила ее к отверстию, выбросила наружу и вылезла за ней сама. Свет в магазине, который раньше казался тусклым, теперь был яркий. Там стоял папа, склонившись над тележкой в ожидании меня. Разинув рот, с кривой улыбкой в уголках губ, он был чем-то удивлен, может, размером индейки или просто тем, что я сделала то, что сделала. Моргая, улыбаясь и вытирая грязные руки о джинсы, я встала во весь рост. Поначалу он даже не мог говорить и запоздал помочь поднять индейку в тележку.
Потом он глухо произнес:
— Ни черта себе!
* * *В магазине стоял полумрак, работала только одна касса, чтобы обслужить нас. Снаружи совсем стемнело, никакой луны, падал слабый снег, первый снегопад в году. Отец нес к грузовику более тяжелые пакеты, я полегче. Мы сложили их в кузов и накрыли брезентом. Отец шумно дышал, его лицо было все еще неестественно бледно, поэтому я не удивилась, когда он сказал мне, что чувствует себя не очень хорошо и что было бы лучше, если машину домой поведу я сама. Я впервые была свидетелем таких речей взрослого, но мне не показалось странным, что отец протянул мне ключи от зажигания. Мне понравилось держать их у себя в руке.
Мы залезли в кабину, отец на место пассажира, прижав к груди кулак, я на место водителя. Мне едва хватало роста, чтобы видеть поверх высокого руля и капота. Никогда раньше я не водила машину, но многие годы наблюдала, как это делали он и она. Поэтому я знала, что и как.
Слепая
Иногда в безлунные ночи, которые в глуши жутко темны, случается, что нет электричества.
Думаю, я проснулась именно от этого. Я спала, и вдруг проснулась. Низкий грохочущий звук; похожий на падение. И сильный проливной дождь барабанит по крыше над моей головой, а потолок низкий, дранка на крыше сгнила. Косой ветер бьет в окна. Я села на кровати, испуганно слушая, как шипит вода, пробираясь в дом.
Я ему ничего не сказала, даже не разбудила.
Пускай старый дурень поспит, пуская все они спят, храпя и сопя, булькая горлом. В таком возрасте чего еще ждать?
Я не трусиха. По правде, я сильная и практичная женщина с жизненным опытом. Вела хозяйство в нашем прежнем доме и здесь… после нашего ухода на пенсию (его ухода на пенсию: почему моего тоже?). Так что я не боюсь грозы, кроме как теоретически, в хозяйстве надо быть разумным хотя бы кому-то одному. Я слушала, как этот дождь отвесно и полноводно стучит по окнам, по стенам дома, потому что водостоки не прочищены, переполнены, и вода хлещет через край, бежит по стенам прямо на старый каменный фундамент и в подвал. О Господи! Вот чего я боялась, а не грозы. Разумеется, он не удосужился почистить водостоки, сколько бы я ни напоминала. Как-нибудь, теперь уже скоро, в апреле, в холодный день я сама притащу из сарая алюминиевую стремянку и уберу с крыши гнилые листья и прочий мусор, чтобы устыдить его, этого старого деда. Но пока я ничего не сделала и, увы… Теперь слишком поздно. Теперь это шипенье! Дождь ищет лазейку в дом.
Я попыталась включить лампу у кровати, электричество уже отключили. В комнате было настолько темно, что я не видела собственной руки. Отыскивая лампу, я ворчала себе под нос и чуть не перевернула ее, задев абажур, но, несмотря ни на что, света не было. (Слышал ли он, как я злюсь? Только храпит, сопит, булькает мокротой в горле! Нет, не слышит.) За зиму электричество отключалось несколько раз, однажды его не было восемнадцать часов, а когда я позвонила, чтобы пожаловаться, девушка ответила ехидным голосом, что компания делает все возможное, мадам, электричество будет исправлено как можно скорее. И всякий раз, когда я звонила, девчонка отвечала ехидным голосом: «Компания делает все, что может, мэм. Электричество будет восстановлено как можно скорее». Наконец я не выдержала и закричала в трубку: «Вы лжете! Вы все там обманщики! Мы платим за электричество и хотим, чтобы нас лучше обслуживали!» Там замолчали, мне показалось, что я смогла добиться уважения от маленькой мерзавки, но потом она произнесла ядовитым голосом, я даже могла видеть, как ее накрашенный рот искривился в фальшивой насмешке над старой женщиной: «Мэм, я вам сказала… Компания делает все возможное».
Поэтому я быстро бросила трубку, да так сильно, что она скатилась на пол, пустив волосяные трещинки на дешевом пластике.
Я попыталась угадать время, вглядываясь в темноту, туда, где должны были стоять часы. Но не увидела даже зеленых светящихся стрелок, такая темень. Однако, по давлению в мочевом пузыре (каждую ночь я обычно просыпаюсь от этого ощущения) я поняла, что было между тремя и половиной четвертого ночи, самая ее середина, так что можно предположить, что электрическая компания не скоро снарядит ремонтную бригаду и использует столь поздний час как оправдание.
Я тяжело дышала от злости и беспокойства. Пришлось воспользоваться ванной, да еще в такой кромешной тьме! Свесив босые ноги с кровати (они слегка отекли, особенно лодыжки), я кое-как встала. Где мои тапочки? Я поискала их, но не нашла.
Я вздохнула и, наверное, опять заворчала, признаю, что это моя привычка. Какое-то время я разговаривала с кошкой, в другие годы с канарейкой, а он всегда был глух, когда ему удобно. Я громко ворчала. Господи, помилосердствуй! Хотя по моему тону, будьте уверены, было ясно, что Бог не был моим другом уже многие годы.
Несомненно, лежа на спине с открытым ртом и струйкой слюны, текущей по щеке, он не слышал моей возни, я уверена.
Я не тучная женщина, тем более не жирная. Я стала немного полной, отчего увеличилась нагрузка на ноги и спину. Иногда я задыхаюсь, как при естественном волнении.
Своим дочерям, когда они изредка навещают нас, я говорю, что на моем месте они были бы такими же. И не спорьте со мной!
Медленно, с трудом, я пробиралась к ванной, поскольку мой мочевой пузырь почти лопался, и я едва терпела. Если бы я закрыла глаза, то не ошиблась бы, потому что комната, весь дом, запечатлены в моей памяти. Но теперь я пыталась что-нибудь разглядеть, что в такой темноте напрасно. Там ушибив палец на ноге, здесь наткнувшись на комод, я искала дверь, которая оказалась не в том месте, где должна была быть, а на несколько футов в стороне. Я задыхалась и сердилась, ибо в моем возрасте ждешь больше уважения от вещей, чем от людей. Но, конечно, он не слышал, увлеченный своим эгоистичным сном.
К счастью, ванная в холле, прямо возле спальни. Так что мне не нужно было далеко ходить.
В ванной, забыв, что свет отключен, я поискала на стене выключатель. Как сильна привычка…
Туалетом, однако, я воспользовалась легко, отметив, что в ванной было темнее, так мне показалось, чем в холле и спальне, хотя над унитазом имелось окошко, выходившее на покатую крышу и старый заросший выпас, залитый лунным светом. (Много раз за двенадцать лет я стояла и смотрела в это окошко. Смотрела на что? В ожидании чего?) Но теперь окно тоже было во тьме. В абсолютной тьме. Нельзя было поверить, что оно есть, только проливной дождь, шумный и мокрый.
Я спустила воду в унитазе один раз, второй, третий. Когда механизм наконец сработал, я, как всегда, выругала сантехнику, потому что в этом старом доме всегда что-то ломалось. И кто наконец вызовет мастера? И кто заплатит по счету? А мои дочки говорят, почему я понукаю папой, почему не оставлю папу в покое, я же знаю, какие у него слабые нервы, говорят они, или говорили. Словно глупышки знали…
В общем, полагаю, что это была моя вина, согласиться так быстро, фактически не рассуждая, продать старый дом и переехать. Оставить наш дом в студенческом городке, где мы прожили сорок три года, и приехать сюда. Эта сельская местность и монотонные пейзажи были полны его воспоминаний, не моих. (Потому что ребенком с родителями он навещал здесь каких-то родственников каждое лето — говорил, что это самые счастливые воспоминания.) Я оставила трех подруг, не попрощавшись, потому что они пренебрегали мною, воспринимали меня как должное, а я не вынесла этого, и отъезд был местью, я согласилась на него. А теперь слишком поздно сожалеть.
Я добралась до кровати в кромешной тьме, слыша, как дождь пошел еще сильнее. И это шипенье! Снова шум за окнами и дробь по крыше.
Он теперь храпел не так громко, может, слишком стучал дождь и разбудил его. Каждый раз, когда я встаю с постели, он даже не шелохнется. Случись у меня сердечный приступ, удар или свались я с лестницы в непроглядной мгле, думаете, он бы заметил? Не смешите меня. Я села на кровать, а он даже не пошевельнулся.
Я постаралась не думать о дожде, о подвале, о переполненном водостоке. Я попыталась успокоиться, представив волны черной воды, текущие ко мне. Тихие неглубокие потоки, в которые я могла войти и плыть, как в детстве, когда училась плавать на спине в бассейне. Как удивительно, что я могла плыть так легко и не бояться, как другие девушки — худеньким приходилось хуже всего. Это так просто, вы отдаетесь на волю волн и плывете.