Александр Руджа - Бесконечное лето: Город в заливе
Но люди на борту были опытными моряками. Они не совершили ошибки рулевого "Титаника" и не стали пытаться отвернуть от широкой, черной в разлапистых сполохах молний скалы - вместо этого они пустили чихающие двигатели на "полный назад", уверенные, что катер успеет погасить скорость или хотя бы снизит ее до безопасной, если уж столкновения избежать не получится.
Задуманное удалось, катер уронил скорость почти до нуля, когда до неизвестной морской картографии глыбы, полностью черной и сверкающей в лунном свете, и мертвенно белой в прерывистом свете молний, оставалось еще метров двадцать. Рулевые успели даже перевести дух и утереть подрагивающими руками пот со лбов, когда откуда-то снизу - казалось, с самого дна морского - вторично долетел протяжный, не приглушенный из-за отличной звуковой проводимости воды, рокот. Он нарастал и приближался, пока о стальное дно катера, каким-то волшебством, не иначе, протяжно и грубо заскрипел камень.
Судно покачнулось, покосилось на один борт - и тяжело поднялось над водой, ведомое вверх упрямо лезущим со дна пиком, выше, еще выше, и затормозило только в нескольких десятках метров над уровнем моря, когда наступательный порыв подводного вулканического камня, решившего совершить внезапный бросок на поверхность, иссяк. Попавший в ловушку катер издал жалобный скрежещущий звук, покачиваясь на ураганном ветре и словно размышляя - не обрушиться ли обратно в воду. Из-под корпуса, изъеденного за долгие годы службы ржой и покрытого морскими ракушками в нижней своей части, струилась вода и сыпались мелкие камни.
И в этот момент, как по мановению волшебной палочки, разом унялись и ветер, и шторм, и молнии. Вода стала просто водой, а волны - обычными волнами, слабо колышущимися в упавшем на море абсолютном штиле. Что же, силам тьмы не впервой играть самые мрачные шутки с мирными мореплавателями.
***
Время снова застыло, но на этот раз с какими-то дополнительными особенностями. Вокруг резво плескались волны, по темно-синему небу - ночь еще не собиралась уступать свои права, хотя кажется, сколько часов они гнали за неуловимой "Черной лагуной"? - бежали перламутровые облака, где-то в отдалении плескалось в море что-то живое и довольно крупное, но неопасное.
А вот на вздыбленном на самую верхушку невесть откуда взявшегося утеса катере течение времени словно бы прекратилось. По крайней мере, экипаж, каждый из его членов - кто на боевом посту, кто у борта, собравшись прыгать, кто на корме, сдирая ладони в кровь металлическими заусенцами и отвязывая спасательную шлюпку - был сейчас холоден и недвижим, словно мгновенно обратился в восковые статуи музея Мадам Тюссо.
Это было страшно.
Рейхардт Вольф не был бойцом по природе. На самом деле, глубоко внутри он так и остался хитрым немецким лавочником, хорошо разбирающимся в тонкостях мелкого делового мошенничества и поиска максимальной выгоды для себя и своих соратников - друзьями Рейхардт все же не смог бы назвать никого из них. Да, проницательным и умным, способным брать нужные заказы и разрабатывать для их разномастного отряда неплохие стратегии с минимумом риска и максимумом прибыли, но все же торговцем, а не воином. И если уж бывалые солдаты удачи, "дикие гуси", как их называли во многих странах, растерялись, столкнувшись с неизвестным, то Рейхардт пребывал в состоянии тихой паники. И тихой она была исключительно потому, что выплеснуть ее оказалось не на кого, а орать от страха в одиночестве, пуская слюни и делая под себя Рейхардту, с его гессенской гордостью, показалось все же неподобающим.
Он стоял неподвижно, тихо, как мышь, посреди опустевшей рубки - Билл Хойт выбежал куда-то при первых звуках ударов стали о камень, да так и не вернулся - капли пота бежали по толстому лицу, а глаза с расширенными во всю радужку зрачками лихорадочно обшаривали ограниченное темное пространство.
Ни огонька вокруг. Ни движения. Ни звука. Полная тишина вокруг.
Нет, постойте.
Что это - там, наверху?
По крыше рубки прогремели тяжелые шаги - такие, что она сперва прогнулась, а потом с неприятным "бэнг!" распрямилась обратно. Кто-то - или что-то - прошелся там, неторопливо, чувствуя свою силу, взад-вперед. Рейхардт сжался, вцепившись в единственную оставшуюся у него защиту - тяжелый шестизарядный револьвер "Корт", дорогое, но невероятно надежное оружие, эксклюзивно производящееся в городе Лоллар, федеральная земля Гессен.
Рейхардт Вольф был патриотом.
Сверху как будто повеяло холодом. На глазах у ошарашенного кока, внутренние стенки и окна рубки быстро покрылись инеем, изо рта вместо дыхания вырывался пар, а на рукоятке револьвера от соседства с горячей человеческой ладонью набухли капельки воды. Рейхардт шумно сглотнул - в горло хлынул студеный морозный воздух - и сделал шаг назад, упершись спиной в переборку. Он боялся, безумно боялся.
Когда Рейхардту было девять, старший брат уговорил как-то зимой сходить на Рейн - в тот раз он как раз замерз полностью, от края до края. Перейти могучую реку, застывшую под слоем толстого зеленоватого льда без помощи парома и вступить в Бинген, городок на противоположном берегу Рейна - выглядело достойным подвигом для того, чтобы потом вспоминать его в теплой кровати.
До середины все шло просто замечательно, нанесенный на лед снежок весело поскрипывал под сапогами, и можно было представить, что они вдвоем - отважные исследователи Антарктики, открывают новую страницу в истории человечества. А потом по темно-зеленой поверхности побежали белые, похожие на паутину, трещины, и где-то совсем рядом с громким, плотоядным звуком лопнула корка, и плеснула страшная черная вода. Маленький перепуганный Рей пытался бежать, но ему никто не рассказывал о том, что по тонкому ломкому льду нужно ползти, и даже под его небольшим весом река трескалась все больше, и черное, глубокое приближалась все быстрее и быстрее, а потом нога соскользнула и он весь, с головой, погрузился в обжигающую воду.
Рейн славится своим быстрым течением, и подводные потоки успели протащить мальчика подо льдом около сотни метров, прежде чем выбросили ниже, у большой, аккуратно выпиленной полыньи. То, что там сидел престарелый фермер и меланхолично вылавливал из стылой воды лещей, следовало считать чудом. То, что посиневшего, бессознательного Рея сумели продержать на этой стороне жизни до приезда врачей, было чудом вдвойне. Во взрослую жизнь теперь уже Рейхардт принес из той истории мало: жгучую ненависть к старшему брату - и жуткий, сковывающий страх перед холодом. От него-то он и бежал в теплые страны, от него спасался на тропических островах, и именно тот злой, колючий холод и нагнал его сейчас, в капитанской рубке катера, каким-то дьявольским чудом воздетого сейчас над черной равнодушной водой.
Рейхардт облизнул губы и покрепче сжал рукоять револьвера. Ничего непоправимого еще не случилось, он жив, здоров и вооружен, и потому должен мыслить разумно. Чем бы ни было происходящее, оно наверняка имеет объяснение и источник. Объяснение пока можно оставить на потом, оно неважно - а вот с источником следует разобраться. Вполне возможно, на крыше, прямо над ним, сейчас находится тот, кто ответственен за все происходящее. Он имеет вес и передвигается на двух ногах, это живой человек, а это значит, что его можно убить. В конце концов, Билл Хойт вполне успешно влепил пулю в голову одной из девчонок на берегу - а это значит...
Что именно это значило, Рейхардт додумать не успел, потому что с крыши раздался голос. Он был холоден и насмешлив, ни о чем не спрашивал, не грозил и не упрекал, но от звуков отчего-то все равно становилось невероятно, до одури страшно. Потому что он говорил о чем-то другом, совсем чужом, нездешнем - и одновременно это было о нем, Рейхардте. Голос знал о нем все. Голос не собирался его жалеть.
Острым холодным прорежу килем
Тяжелую волну соленых дней --
Всё равно, друзья ли, враги ли
Лягут вспухшими трупами на желтом дне.
Рейхардт понял, что уже сошел с ума, когда увидел эту воду - черную, холодную, подступающую к плачущим длинными струйками конденсата окнам рубки. Под водой плавали мертвые распухшие тела, медленно ворочая по течению синими руками. Рейхардт узнал в одном из мертвецов себя - маленькое тельце с руками, запутавшимися в рукавах наполовину слезшего зимнего пальто и настежь открытыми белесыми глазами.
Я не оплачу слезой полынной
Пулями зацелованного отца --
Пусть ржавая кровью волна хлынет
И в ней годовалый брат захлебнется.
Вот, значит, как все случилось на самом деле. Он не выплыл тогда из полыньи, и добрый герр доктор не растирал ему ноги спиртом, и не было никакой жизни дальше, и побега на край света, и этой странной встречи посреди моря - тоже не было. Он умер тогда, тридцать пять лет назад, и сейчас, в последние свои страшные секунды просто видел яркий и красочный сон о том, что могло быть когда-нибудь... Могло бы - но не случилось. Черная вода забрала все.
