Герберт Розендорфер - Большое соло для Антона
Шлаппнер заявил, что ему на это наплевать, и привел доводы, которые он считал юридически обоснованными. В конце концов Шлаппнеру все же пришлось заплатить повышенную цену. Но до белого каления довело его совсем не то, что таксист угрожал накостылять ему по шее, а то, что таксист совершенно открыто не воспринимал всерьез его, Шлаппнера, как человека и юриста.
Задыхаясь от гнева, Шлаппнер поспешил наверх к фрау Астрид. И запал гнева на таксиста взорвал бомбу, которую фрау доктор Клинтц подложила своим замечанием: «Вам не нужно играть молодого ученого. Вы и есть он».
Шлаппнер схватил телефон фрау Астрид, позвонил – прямо среди ночи – профессору Бундтроку и сказал, что больше в спектакле участвовать не будет.
Всего за неделю до премьеры подобное поведение создало массу осложнений. Все могло оставаться в рамках «игры», но за рамки «игры» в глазах Шлаппнера выходил примитивный и подлый шаг в горизонтальную человеческую реальность: роль быстро передали, что оказалось возможным потому, что за несколько дней до этого к кружку Бундтрока примкнул молодой учитель музыки, показавший себя великолепным актером; ему и была передана роль молодого ученого.
Премьера состоялась. Вслед за этим над кружком повисло ощущение неловкости, не потому, что отсутствовали Шлаппнер и фрау Астрид, а потому, что из-за нарушения правил игры по отношению к Шлаппнеру разрушились все щепетильные структуры, установившиеся в группе. (В этом отношении Шлаппнер мог бы быть доволен, ибо этот эффект привел снова в надежную область правил.) К этому добавилось и то, что профессор Бундтрок на полгода уехал, так как должен был исследовать в Японии деревянные эротические скульптуры. Группа распалась. Правда, позднее она вновь собралась, но Антон Л. этот момент упустил. После этого он никогда больше не переступал порог квартиры супругов Клинтцев. Он упустил этот момент не совсем без умысла. Это было связано с фрау доктор Клинтц.
Уже очень скоро после того, как» Антон Л. примкнул к кружку Бундтрока, он влюбился в фрау доктор Клинтц. И такой флирт тоже в общем-то был частью «игры», но в этом случае Антон Л. не очень придерживался правил. Однажды, когда господин доктор Клинтц был в отъезде и вторая часть вторничного вечера проходил у нее одной, Антон Л. умудрился сделать так, что остался последним. Это было непросто, ибо он в своих воздыханиях, как уже было сказано, имел соперника в лице господина Линденшмитта, Линденшмитт остался тоже. Состоялась жесткая дуэль в сидении. Антон Л. победил, потому что Линденшмитт жил далеко на окраине города, у него не было машины и достаточного количества денег на такси. Антон Л. жил в то время недалеко от квартиры семьи Клинтцев, так что мог дойти пешком. Незадолго до того, как должен был проехать последний трамвай, Линденшмитт выбросил полотенце и исчез.
Антон Л. попытался поцеловать фрау доктора Клинтц. Она мягко и холодно сопротивлялась, ссылаясь на правила «игры».
– Для меня это не игра, Барбара, – сказал он.
– Все в жизни игра – ответила она.
– Тогда поиграем в игру, – предложил он.
– В лучшем случае мы можем поиграть в то, что мы играем в игру, – сказала она, – нет, Антон, уберите руку с моего колена.
В это время раздался звонок. Линденшмитт опоздал на последний трамвай и вернулся. Фрау доктор Клинтц сказала:
– Ах, это вы! Теодорих…
Не успел Теодорих снять пальто, как она добавила:
– Антон как раз тоже собирался уходить. Теперь вы можете идти вместе.
Так Линденшмитт сопроводил Антона Л. домой. Влюбленность Антона Л. закончилась. Пешеходная прогулка Линденшмитта домой длилась еще два часа.
Все это было до премьеры «Молодого ученого», в которой Антон Л. принимал еще небольшое участие (роли у него не было). Когда вслед за этим кружок Бундтрока распался, Антон Л. заметил, что отсутствие вторничных вечеров его больше не тяготит. И он ухватился за возможность пропустить последующий сбор группы.
XXI
Инструмент с шариком
Когда Антон Л. поднимался через два этажа к кабинету доктора Клинтца, зубная боль уже перестала быть просто зубной болью. Боль пульсировала в левой половине тела. Левым глазом Антон Л. видел лишь кровавые круги, левое ухо оглохло. Антону Л. казалось, что его левая сторона отмерла и все-таки пульсировала.
Дверь в кабинет была открыта. Антон Л. был настолько захвачен болью, что не заметил этого более чем странного обстоятельства. Прямо напротив входа находилась комната ожидания. В те времена все три раза, когда его лечили господин или фрау Клинтц. ему как «другу семьи» ждать было не нужно. (Счет тоже был, скорее, дружеским, и в нем была проставлена смехотворная, скорее символическая, сумма; в остальных же случаях Клинтцы получали весьма высокие гонорары. Их пациенты были зажиточными людьми.) Слева был кабинет господина Клинтца, справа – фрау Клинтц. Антон Л. повернул направо. И эта дверь тоже – хотя и не так уже странно, поскольку находилась внутри обычно закрытого помещения – была распахнута настежь.
Повсюду лежал толстый слой пыли. Между стойкой, на которой висела бормашина, и знаменитым зубоврачебным креслом пыток – как и в остальных частях помещения – висела паутина. Движением руки Антон Л. смахнул паутину с лечебного кресла и с размаху в него опустился. Вверх поднялось облако пыли и едва не задушило Антона Л. Он был вынужден снова вскочить, вверх поднялось новое облако пыли. Антон Л. распахнул окно. Оно выходило прямо на площадь. Он видел курфюрста сверху и сзади.
Антон Л. опять заполз в зубоврачебное кресло. Хотя на сей раз он садился осторожнее, пыль поднялась снова, но в значительно меньшем количестве.
Что ему здесь было нужно? Конечно же, полечить или вырвать зуб, а может быть что-нибудь еще. Безумная мысль.
Антон Л. покрутил ручки полностью механизированного кресла. Неожиданно спинка откинулась назад, подставка для ног поднялась вверх и кресло превратилось почти что в кровать. Антон Л. вспомнил о механизме, он не испугался, но боль в левой его половине перелилась по телу, словно горячая жидкость, вверх, едва не разорвала череп, закружилась, пошла вниз, протягивая свои огненные руки, словно ветви, и к правой стороне. Слева во рту образовался огненно-жаркий куб из каменящей боли, беспрерывно излучающий волнообразные, забивающие все остальные чувства, сигналы. Антон Л. вернул кресло в вертикальное положение и схватил со стойки стрелу бормашины.
Безумная мысль. Бормашина работала от электричества. Теперь она больше не работала.
Не заяц ли говорил ему, что некоторые зубоврачебные кабинеты параллельно с электрическим приводом имели и механический? Или это сказал курфюрст?
Антон Л. выпрямился, зажмурил левый глаз, а правым внимательно осмотрел сверху до низу стрелу бормашину со сверлом. И действительно, в самом низу оказались две педали. Антон Л. нажал на одну из них. Высоко вверх брызнула струя коричневатой тухлой воды. Он нажал на вторую педаль. Не произошло совершенно ничего. После нажатия на третью педаль сверло с жужжанием пришло в движение и крутилось, пока Антон Л. держал ногу на педали. Боль моментально прошла, словно ее сдуло. Боль была слева, Антон Л. слегка покачнулся, как будто с левой его стороны вдруг сняли тяжелый груз.
Боль лишь спугнулась, но изгнана окончательно не была. Через две-три секунды она возвратилась сверху вниз, словно удар кнутом. Горячий кубик на левой стороне челюсти стал еще большим.
Антон Л. снова включил сверло и послушал его жужжание. Это больше не помогало. Боль осталась.
Антон Л. зажмурил левый глаз, закрыл его рукой и принялся разглядывать правым глазом ящик с инструментами бывшего доктора фрау Клинтц. который лежал на поворотном шарнире на стойке бормашины. И здесь Антону Л. показалось, что он вспомнил: фрау доктор Клинтц слегка постукивала ему по челюсти каким-то инструментом, у которого на конце был укреплен шарик. Это был, кажется, один из способов, которым можно было установить, какой зуб болел. Инструмент с шариком был, как и все, покрыт пылью и опутан паутиной. Антон Л. нажал на ту педаль, которая включала воду. Он жал на нее, пока вытекающая вода не стала чистой, и обмыл ею инструмент с шариком.
После этого он осторожно открыл рот, залез туда большим и указательным пальцами левой руки и отодвинул щеку от зубов. Затем он, насколько это было возможно, ничего не видя, стал ударять по зубам, по одному за другим, сначала сверху, затем снизу.
Сверху не болело ничего. Снизу же сначала одинаково болели все зубы, начиная с резцов. А когда Антон Л. ударил по одному из следующих зубов, по пятому или шестому, на него словно обрушился молот боли, в его голове загудел набат; порыв болезненного ветра, закрутившийся вокруг зубоврачебного кресла, унес прочь от него все видимое. Обстановка, окна, двери на несколько мгновений закружились, словно карусель, отдельные детали воспринимались лишь как цветные, черные или белые полосы. Инструмент с шариком выпал из руки Антона Л.: так значит это он, подумал Антон Л. или подумалось в неподвижном центре этого состоящего из боли торнадо. В эти мгновения Антон Л. был лишен способности думать. Падение инструмента вызвало звенящий звук. Звон пронесся как серебряный электрический луч слева, внизу, справа, вверху сквозь быстро мчащуюся в центробежном движении карусель и сдвинул ее ось. Антон Л. обнаружил себя сгорбившимся в зубоврачебном кресле. Обеими руками он крепко держался за подлокотники. Он чувствовал, как по его телу течет пот. Центробежное вращение сузилось. Вскоре мрачный, прорезаемый красными полосами бак вращался уже непосредственно вокруг головы Антона Л. Он хватал ртом воздух. Ось бака снова перешла в вертикальную плоскость, вращение замедлилось, прекратилось. Какое-то мгновение перед глазами Антона Л. стояла чернота, затем чернота рассыпалась, дневной свет снова ее пробил.
