Кингсли Эмис - Везунчик Джим
— Вы на что, черт вас подери, намекаете? — Бертран со свистом дышал через нос и стискивал кулаки.
— На ваши банальные перепихи с Кэрол Голдсмит я намекаю, вот на что.
— Что за чушь…
— А вот запираться не стоит. Да и зачем? Вы просто взяли то, что вам понравилось, потому что право имеете. Так ведь?
— Если вы хоть слово скажете Кристине, я вам шею на такие мелкие кусочки раздроблю, что…
— Расслабьтесь, сплетничать не в моих правилах, — усмехнулся Диксон. — Нечего по себе других судить. Я и без сплетен Кристину отобью, а вы в другом месте будете хвост распускать и байронические страсти имитировать.
— Ну, Диксон, ты сам нарвался, — пролаял Бертран. — Я тебя предупреждал. — Он шагнул к кровати и навис над Диксоном. — Давай, поднимайся, недомерок, грязный завсегдатай пивнушек, дерьмо прыгучее.
— Это что же, сэр, — вы меня на танец ангажируете?
— Я тебе покажу танец, ты у меня запляшешь, ты у меня джигу изобразишь. Вставай давай. Что, кишка тонка? Думаешь, я сейчас остыну, сяду, скушаю и не подавлюсь? Или ты в штаны наложил со страху-э-э?
Фирменная концовка стала последней каплей.
— Перестань кряхтеть — ты не в сортире! — Диксон снял очки и положил в нагрудный карман.
Они стояли друг против друга, разделенные пестрым ковром, расставив ноги и согнув руки в локтях, будто собирались исполнить некий ритуал, но не знали, что служит сигналом.
— Ты у меня запляшешь, — повторил Бертран и ударил Диксона по лицу.
Диксон сделал шаг назад, но оступился на ковре, и, прежде чем восстановил равновесие, кулак Бертрана обрушился ему на правую скулу. Диксон устоял; правда, в ушах шумело, зато голова работала отлично. Не дожидаясь, пока Бертран, в свою очередь, восстановит равновесие после удара, Диксон двинул ему в ухо, наиболее крупное и выдающееся из двух. Бертран упал; комната содрогнулась как при землетрясении, фарфоровая балеринка на каминной полке вроде даже присела — и усугубила тишину звонкой россыпью осколков. Диксон подошел на шаг, потер костяшки — ухо оказалось жесткое. Через несколько секунд Бертран зашевелился, заерзал на полу, однако встать не попытался. Было ясно: Диксон выиграл этот раунд; ему мнилось даже, что и весь матч. Ликуя, он надел очки. Бертран поймал его взгляд, смешался. Такую песью морду только на указателях к сортирам малевать, подумал Диксон. И сказал:
— Такую песью морду только на указателях к сортирам малевать.
Словно в качестве сдержанных аплодисментов его метафоре, раздался тихий стук в дверь.
— Войдите, — с рефлективной поспешностью крикнул Диксон.
Вошел Мики.
— Добрый день, мистер Диксон, — поздоровался он и вежливо добавил в адрес простертого Бертрана: — Добрый день. — На этот внешний раздражитель Бертран отреагировал вставанием. — Кажется, я не вовремя.
— Вовсе нет, — ободрил Диксон. — Мистер Уэлч уже уходит.
Бертран тряхнул головой, не в знак несогласия, а, вероятно, с целью прочистить мозги. Что-то новенькое, подумал Диксон и, как хороший хозяин, проводил Бертрана до двери. Бертран вышел молча.
— До свидания, — попрощался Диксон. — Итак, мистер Мики, чем могу служить?
Сегодня выражение лица Мики ассоциировалось у Диксона с принципиально иным набором иероглифов.
— Я насчет вашего факультатива.
— Вот как. Присаживайтесь.
— Нет, спасибо. Мне надо бежать. Я только на минуту заглянул, сообщить, что имел разговор с мисс О'Шонесси, мисс Маккоркудейл и мисс Рис Уильямс, и мы наконец определились.
— Очень хорошо. И что же вы решили?
— К сожалению, девушки сочли, что факультатив будет для них слишком сложен. Мисс Маккоркудейл займется архивом с мистером Голдсмитом, а мисс О'Шонесси и мисс Рис Уильямс пойдут на факультатив к Профессору.
Диксон был уязвлен: он рассчитывал, что ни одна из трех граций не устоит перед его личным обаянием.
— Печально, — сказал Диксон. — А что вы решили, мистер Мики?
— Я решил, что тема крайне интересная, и хочу записаться на ваш факультатив, если можно.
— Значит, я буду заниматься только с вами.
— Да, только со мной.
Повисла пауза. Диксон поскреб подбородок.
— Что ж, не сомневаюсь, мы продуктивно поработаем.
— Конечно. Ну, спасибо вам. Извините за вторжение.
— Не извиняйтесь — оно было очень кстати. Увидимся в следующем семестре, мистер Мики.
— Сегодня я приду на вашу лекцию.
— Это еще зачем?
— Тема животрепещущая. Многих заинтересовала.
— Что вы имеете в виду?
— Все, кому я говорил о вашей лекции, обещали прийти. Зал будет полнехонек.
— Вы меня просто утешили. Надеюсь, вы не зря потратите время.
— Разумеется, не зря. Еще раз спасибо. Ни пуха ни пера вечером.
— К черту. Бывайте.
Дверь за Мики закрылась. Диксон с некоторым удовлетворением отметил, что Мики ни разу не сказал «сэр». Да, но какая гадость предстоит в следующем семестре. Пожалуй, и к лучшему, что следующего семестра не будет, если только интуиция не обманывает. По крайней мере не будет колледжского семестра.
Он снова поскреб подбородок. Надо побриться, потом все остальное. Сейчас побреется — и пойдет посмотрит, дома ли Аткинсон. Его общество, а если повезет, то и виски, перед лекцией не повредят.
Глава 21
— Надеюсь, Диксон, вам не очень больно, — произнес ректор.
Рука рефлективно дернулась к подбитому глазу.
— Нет, сэр, не беспокойтесь, — отвечал Диксон небрежным тоном. — Странно, что фонарь вообще появился. Удар-то был — просто смех; вон и кожа цела.
— Говорите, ударились об умывальник? — уточнил другой голос.
— Совершенно верно, мистер Гор-Эркарт. Ужасно глупо; впрочем, такое со всеми случается. Уронил бритву, нагнулся — и пожалуйста. Теперь вид как только что с боксерского ринга.
— Да, не повезло, — посочувствовал Гор-Эркарт. Смерил Диксона взглядом из-под своей бровищи, два-три раза надул и снова сдул губы. — А я бы сказал, что мистер Диксон подрался. Как вы думаете, сэр? — уточнил он у ректора.
Ректор, низенький пузатый человечек с блестящей розовой лысиной, рассмеялся своим неподражаемым смехом. Именно такой чудовищный хохот оглашает готические замки в фильме о кровавых преступлениях. В первые недели пребывания ректора на посту (занятом сразу после войны) от его смеха моментально смолкали разговоры в преподавательской. Теперь никто даже головы не повернул, только Гор-Эркарт чуть напрягся.
Заговорил последний из четверки:
— Надеюсь, это обстоятельство не помешает вам прочесть ваши… вашу…
— Конечно, нет, Профессор, — заверил Диксон. — Эту лекцию я могу с завязанными глазами прочитать; я ее практически наизусть выучил.
Уэлч кивнул.
— И правильно. Вот, помню, когда я только начинал как лектор, я был настолько глуп, что записывал лекцию, но не утруждался ее… ее…
— Признайтесь, Диксон, что-нибудь новенькое вы нам поведаете или как? — перебил ректор.
— Новенькое, сэр? Видите ли, в данном случае специфика такова…
— Я имею в виду, тема разработана вдоль и поперек. Не знаю, право, с какого ракурса ее еще не рассматривали, но лично мне думается…
— Сэр, я бы поставил вопрос иначе… — встрял Уэлч.
Ректор и Уэлч заговорили разом, без пауз: один брал повышением тона, другой — децибелами. Общее впечатление было, будто двое чтецов, вместо того чтобы выступать дуэтом, тянут одеяло каждый на себя. Диксон с Гор-Эркартом оказались позабыты. Мало-помалу стихли все голоса, кроме этих двух. Первым сдался ректор; через секунду Уэлч, подобно оркестру, среагировавшему на каденцию солиста, тоже резко замолк.
— Достойна она переформулирования или нет, — подытожил ректор.
Внимание отвлек швейцар Маконохи с подносом — нынче подавали херес. Усилием воли Диксон удерживал ладонь у бедра, пока угощались три важные персоны, наконец позволил себе взять самую полную из оставшихся рюмок. Архивариус, на подобных мероприятиях контролировавший подачу спиртного, обычно прикрывал лавочку уже после двух обносов — для всех, кроме ректора и его собеседников. Диксон знал: через несколько минут придется откланяться, — и хотел выжать из расклада максимум. Он ощущал легкий дискомфорт одновременно везде и нигде, однако в один прием ополовинил новую рюмку: содержимое плавно присоединилось к трем предыдущим хересам и полудюжине порций виски. Закралась крамольная мысль, что мандраж перед лекцией — это излишество; Диксон закрепил ее новым глотком. Было десять минут седьмого — и двадцать до лекции.
Диксон оглядел переполненную комнату отдыха. Казалось, нынче собрались все, кого Диксон когда-либо знавал, если не считать родителей. На расстоянии нескольких футов миссис Уэлч беседовала с Джонсом; она же несла косвенную ответственность за его присутствие, в обычных обстоятельствах непредставимое. Чуть дальше стояли Бертран и Кристина; их разговор на оживленный не тянул. У окна Баркли, профессор музыки, наступал на профессора английского языка — речь явно шла о совете колледжа на следующей неделе, и Баркли, конечно, убеждал голосовать за изгнание Диксона. По другую сторону Бисли развлекал Голдсмитов — те смеялись. Всюду мельтешили лица, до той или иной степени знакомые Диксону, — экономисты, медики, географы, социологи, юристы, инженеры, математики, философы, преподаватели с кафедры языков германской группы и сравнительной филологии, лекторы обоего пола и основных европейских языков. Диксону хотелось обойти каждого и каждому лично сообщить, сколь много он его обяжет, если уберется восвояси. Впрочем, нашлось с полдюжины персонажей, никогда прежде Диксону не встречавшихся; эти могли быть кем угодно — от заслуженных египтологов до дизайнеров по интерьеру, явившихся, чтобы сделать замеры для коврового покрытия. Большую группу составляли местные важные персоны: пара членов совета графства с супругами, модный священнослужитель, врач в рыцарском звании — все члены совета колледжа. Чуть сбоку Диксон не без содрогания заметил композитора, почтившего «концертец». Рассеянно и тщетно поискал глазами скрипача-любителя.
