Зои Хеллер - Правдолюбцы
Каждый год Карла с тоской ждала лета. Это был сезон разоблачения, прозрачных тканей, голой плоти и босоножек — тот отрезок времени, когда изгнание из мира беззаботного веселья и чувственных удовольствий ощущалось особенно болезненно. Готовясь к свиданию, она перемерила кучу нарядов, включая — совсем уж безумная идея — платья из священного запаса «худой» одежды. Даже напялила прорезиненный пояс, с отчаяния поверив обещанию изготовителя: «Вы мигом сбросите пять кило!» Увы, килограммы не желали отваливаться, они лишь сгруппировались по краям тугого одеяния. В итоге Карла остановилась на черном платье 54 размера, скрывавшем ноги до середины икр; ее мать однажды заметила, что в этом платье Карла напоминает монументальную скульптуру. Карла с грустью подумала, что в роли героини адюльтера она выглядит чрезвычайно комично.
В холле-атриуме отеля пол был выложен мрамором, а по периметру стояли гигантские кресла, обитые бархатом цвета ирисок. На стене за стойкой регистрации красовалась абстрактная фреска из неровных желтых, красных и синих полос, а трое служащих были одеты в черные пиджаки со стоячими воротниками. Интересно, сколько Халед заплатил за номер в этом пугающе шикарном заведении, обеспокоилась Карла. Когда она подошла к стойке и назвала имя Халеда, вопреки ее опасениям, служащий улыбнулся ей, но, что еще удивительнее, ключ от номера Карле выдали без каких-либо вопросов и возражений. Халед пока не появлялся.
Она поднималась на одиннадцатый этаж, сжимая в руке карту-ключ. Комната 1126 находилась в конце коридора. Карла ступала по коридору медленно, осторожно, словно несла на голове чашу, в которой хранилась тайна ее присутствия здесь, и боялась ее расплескать. Добравшись до номера, она сунула карту, влажную от пота, в щель. Мигнул зеленый огонек, Карла повернула ручку.
Она обошла небольшую комнату в бежевых тонах, вдыхая стерильный запах нежилого помещения. На подушках лежали две плитки шоколада. Карда взяла одну и принялась жевать, разглядывая коричневое в цветочек покрывало на кровати. Однажды в новостной телепрограмме показывали, как репортеры просвечивают инфракрасными лучами гостиничные простыни, обнаруживая на них отвратительные потеки семени и пятна крови.
Карла решительно сдернула покрывало. Но тут же пожалела о содеянном — теперь кровать выглядела неприятно голой, будто операционный стол. И что, если Халед истолкует этот жест как сексуальное нетерпение? Она торопливо встряхнула покрывало, снова заправила кровать и направилась к окну, чтобы его приоткрыть.
Раздвинув шторы, Карла вскрикнула от неожиданности. Окно выходило прямо на то место, где прежде стоял Всемирный торговый центр. Она никогда не была на «Нулевой отметке». Мысль о поездке в центр с целью поглазеть на эту «достопримечательность» казалась ей вульгарной. Нагромождения искореженного металла, которые она видела на снимках в газетах, убрали. На их месте остался огромный продезинфицированный серый разлом, обнесенный проволочной сеткой и залитый неестественно белым светом прожекторов.
Карла все еще смотрела в окно, когда за ее спиной приоткрылась дверь.
— Кто там?
— Я.
Она подошла к двери и сняла цепочку. На пороге стоял Халед, взволнованный и слегка взъерошенный, с пакетом в руке. Они нервно улыбнулись друг другу.
— Приятная комната, — сообщила Карла тоном риелтора, показывающего клиенту квартиру.
— Правда? Значит, тебе нравится? В компьютере не было фотографий, и я выбирал наудачу. — Халед осмотрелся. — Да… неплохо. — Из пакета он достал бутылку вина: — Французское.
— Очень мило.
— Продавец порекомендовал.
Карла представила, как Халед в винном магазине дотошно выясняет мнение экспертов, и погрустнела.
— Мне нужно принять душ, — сказал Халед. — Ты не против?
— Пожалуйста.
Сев на кровать, Карла уставилась на «тигровые» полосы на ковре, там, где пылесосили против ворса. Все плохо. Она совершила ужасную ошибку.
Из ванной вышел Халед, в белом вафельном гостиничном халате и с полотенцем на шее он походил на боксера.
— Так-то лучше. Уж очень жарко на улице… — Заметив уныние на ее лице, он спросил: — Что случилось?
Карла отвернулась:
— Голова разболелась.
— Помассировать тебе шею?
— Нет, само пройдет.
Он тяжело опустился на кровать:
— Ты передумала.
— Да, наверное, — жалобно ответила она. — Прости.
— Все нормально.
— Нет, это не нормально. Мне стыдно за то, что я морочила тебе голову. Просто я никогда… и не знаю, способна ли я на такое.
— Понятно.
— Я отдам тебе половину за комнату. Вообще-то я с самого начала собиралась так сделать…
— Пожалуйста, — резко оборвал ее Халед, — не оскорбляй меня.
Взяв бутылку вина с тумбочки, он принялся разглядывать этикетку.
— Я сам виноват. Затащил тебя сюда, а надо было подождать.
— Силком меня никто не тащил.
— Прошлой ночью мне снился сон. — Он аккуратно вернул бутылку на тумбочку.
— Какой?
— Мы с тобой были в парке. Лежали на одеяле и ели сладости, — не простые сладости, в Египте их подают по особым случаям, на свадьбах. Тебе они очень понравились, и ты все просила добавки…
— Реалистичный сон, — буркнула Карла.
— А потом я начал тебя раздевать. — Он скосил на нее глаза. — В парке было очень тихо и совершенно безлюдно. И ты так чудесно улыбалась. (Карла шумно вздохнула.) Все происходило очень медленно, — продолжал Халед. — На тебе было много слоев одежды, и, снимая какое-нибудь одеяние, я останавливался и разглядывал тебя. Рядом рос куст жимолости, и от него исходил очень сильный аромат. Я хотел… — Он умолк. — Когда я наконец расстегнул… — Халед опустил голову, руки у него дрожали.
Карла встала и направилась к двери.
— Нет! — крикнул он. — Погоди. Я больше не буду.
Она замерла на месте.
— Ты не понял. Просто… если мы собираемся… — Она стыдливо улыбнулась. — Я хочу выключить свет.
Глава 10
«— Спасибо, что зашли. — Доктор Краусс прикрыл дверь в свой кабинет…»
— Спасибо, что зашли. — Доктор Краусс, прикрыв дверь в свой кабинет, жестом предложил Одри и Розе садиться. — Надеюсь, я не нарушил ваших планов. — Долговязый доктор примостился у края письменного стола, уперев одну ягодицу в ребро столешницы, на другую подпорки не хватило. — Я просил вас о встрече, потому что, как вы знаете…
— Вы уезжали? — перебила Одри.
Краусс не сразу понял вопрос.
— Ах да, действительно. Ездил на Гавайи с семьей.
— Я так и подумала. Боюсь, солнечные ванны не пошли вам на пользу.
— Хе-хе, — он поспешно прикрыл рукой землянично-красную шею, — вы правы, я немного обгорел.
— Как же так? По идее, будучи врачом, вы должны загорать особенно осторожно.
Краусс добродушно усмехнулся:
— Даже врачи совершают ошибки.
— А то я не знаю. — Одри в ответ не улыбалась.
Доктор выпрямился:
— Словом, как я уже…
— Вы сказали, Гавайи? Наверняка там очень мило. Но пожалуй, дороговато.
Краусс заморгал:
— Ну, у нас была хорошая скидка на авиабилеты, так что мы не слишком…
Розу бесили ребяческие издевки матери — в кабинете врача это было совершенно неуместно. Свирепо глянув в потолок, она спросила:
— Так о чем вы говорили, доктор Краусс?
— Да, так вот… — Левая нога доктора принялась отбивать дробь о ножку стола. — В случаях, подобных тому, что мы наблюдаем у Джоела, часто наступает момент — весьма тяжелый момент для всех окружающих, — когда приходится трезво и объективно взвесить, а стоит ли продолжать реабилитационное лечение. У Джоела, как вам известно, имеется целый ряд заболеваний. Сейчас нашей главной заботой является грипп, но, кроме того, мы занимаемся воспалением трахеи, декубитальными язвами…
— Что такое декубитальные язвы? — поинтересовалась Роза.
— Пролежни, — объяснила Одри. — Он имеет в виду пролежни. Которых, между прочим, не было бы, если бы в этой больнице ответственно выполняли свою работу…
Врач издал странный гортанный клекот, очевидно заменявший ему смех.
— Вы несправедливы к нам, миссис Литвинов…
— Да, да, рассказывайте.
— Как вам известно, — вернулся доктор к трудному разговору, — последние ЭЭГ не внушают оптимизма. На основе этих данных нам приходится сделать вывод, что шансы на восстановление функций мозга на приемлемом уровне у Джоела крайне малы. А с учетом его возраста. длительности периода, в котором он пребывает без сознания, и опасности различных инфекций возникает настоятельная необходимость скорректировать план лечения.
Роза посмотрела на мать. Одри сидела совершенно неподвижно, устремив взгляд на колючий букет отточенных карандашей, торчавший из вазочки на столе врача.
