Стив Эриксон - Дни между станциями
Он оставил ее в отеле; она сказала, что хочет побыть там одна. Она видела, как ужасно для него снова быть брошенным в тумане наедине с собой. Но он видел коридоры раздора, что вились в ней.
И тогда он пошел обратно той же дорогой, которой они пришли, посреди Большого канала, пока не обогнул излучину и не увидел вдалеке мост Риалто. И тут он услышал музыку, начавшую таять, словно пианиста уносило в море. Он слыхал ее раньше; она плыла из окна утром, когда начался кросс, когда он стоял в тени вокзала, наблюдая за ней, стоявшей внизу на ступеньках. Теперь он пошел на звук. Вдоль края канала лежали останки старых кораблей и скарб древних армий; всю дорогу музыка оставалась впереди него. И тогда он увидел их.
Они были в каких-то футах от того места, где всего несколько минут назад были они с Лорен; их велосипеды усеяли берега, они в отчаянии бросили их у дороги. Они сидели, в измученном смятении вглядываясь в туман. Когда Мишель двинулся к ним, несколько человек подняли головы при звуке его шагов, и тогда остальные начали вставать. Когда он подошел к мосту, они хлынули было к нему, но затем шагнули назад и залепетали на нескольких языках. Мишель переводил взгляд с одного на другого.
И тут он услышал голос сзади. Джейсон протиснулся сквозь толпу, глядя на Мишеля, на его седую шевелюру и древние глаза, и сказал:
– Это ты?
– Это я, – сказал Мишель. – Вы потерялись.
– Ну ни фига себе.
– Вы что, не слышали вертолетов, не видели факелов? Вас ищет весь город.
– Мы никого не слышали и не видели, – ответил Джейсон. – Мы в самом начале повернули не туда, и я часами ездил взад-вперед по одному каналу, взад-вперед – по другому. Весь город словно испарился.
– Вы посреди Большого канала, в центре города, – сказал Мишель. Он ткнул пальцем. – Площадь Сан-Марко прямо вон там, в конце…
– Я же сказал тебе, – ответил Джейсон, – мы ехали по этому каналу весь день и всю ночь. Слушай, если ты знаешь, где мы, то пошли.
Они взяли свои велосипеды и последовали за ним в город.
Она спала, когда услышала, как открывается дверь; в это первое мгновение она не знала, Мишель это или Джейсон. Он прислонил велосипед к стене. Он был раздет до пояса и нес буханку хлеба и бутылку виски. Он не взглянул на нее, даже когда она села на постели, и не сказал ни слова; он лишь подвинул стул у окна, приготовившись поесть и особенно выпить. Стояло совсем раннее утро, свет только начинал просачиваться сквозь туман на улице. Наконец она сказала:
– С тобой все хорошо?
Он не ответил. Он измотался и перепачкался.
– Где ты был?
Он взял хлеб и сделал глоток виски. Он уставился себе между коленей, сгорбившись на стуле, его белесые волосы свешивались на лицо. Наконец он сказал:
– Ты влюблена в него?
– Да.
Он кивнул. Он продолжал ковырять хлеб, словно собирался съесть его.
– Особой разницы нет, знаешь ли.
Она ничего не сказала.
– Чего ты хочешь? – спросил он.
– Я считаю, нам надо на время расстаться.
– Мы уже и так надолго расставались. Десять месяцев, год…
– Дольше, – сказала она. – Мы расстались гораздо раньше.
Он стукнул бутылкой об стол; он был в глубокой, застывшей ярости. Он встал и впервые взглянул прямо на нее.
– Что ж, – сказал он, – я вижу, я уже не номер один.
Он излучал гнев, и она не могла на него смотреть.
Он собрался уходить, и она спросила:
– Куда ты идешь?
– А тебе-то что?
– Но что ты будешь делать?
Выходя, он хлопнул дверью.
Из своей комнаты в локанде [33] Мишель видел витрину хрустальной лавки через дорогу. Стоял предрассветный час; он вернулся, чтобы искупаться, отдохнуть – и ждать, пока не наступит время звонить Лорен. Он сказал Лорен, что позвонит ей в отель, и собирался так и поступить, несмотря на возвращение Джексона. Из окна своей комнаты он увидел хулигана, решившего заняться лавкой; туман расступился ровно настолько, чтобы видны были лицо, рука и бьющееся стекло. Все было залито синевой; хруст стекла был неслышим, и каждый методичный взрыв лопался, как немой пузырь. На верхней полке был расставлен ряд стеклянных головок, ангельски соблазнительных; он четко видел их даже на таком расстоянии. Он привязался к этим головкам и пожелал, чтобы хулиган не заметил их. Мальчишке было около шестнадцати; в его действиях не было видно ни следа удовольствия. Мишель поразмыслил, уж не политическая ли это акция, вроде взрыва вокзала.
Еще до полудня он спустился в холл локанды. Лорен подошла к телефону, она плакала. Мишель слышал в трубке гам в фойе отеля Лорен; она не могла говорить. Она все срывалась.
– Я сказала ему, что хочу разойтись.
Она едва сумела это выговорить.
– Он там?
Его озаботило то, как горестно прозвучал ее голос.
– Он ушел, потом вернулся, а теперь снова пропал. Мишель, куда он пойдет? Ему некуда идти.
– Я иду к тебе, – сказал он.
Добравшись до отеля, он все высматривал Джейсона; он пошел к ее номеру и постучал к ней с опаской, не зная, вернулся ли тот. Лорен открыла – она была одна. Она не взглянула на него, открывая дверь, а он не поцеловал ее. Она плакала, а потом он обнимал ее на постели и все думал, что случится, если вернется Джейсон. Он не вернется, сказала она. Она была вымотана; Мишель хотел отвести ее к себе в локанду. Она пробормотала, засыпая: я знаю, он не вернется, если я вообще его знаю. Наконец она заснула, и Мишель сидел, прижимая ее к себе.
Когда Джейсон вернулся, он застал Мишеля на постели с Лорен; мужчины лишь переглянулись. Лорен проснулась и в смятении села. Джейсон подошел к окну, словно занятый своими делами, и Лорен глянула на Мишеля. Джейсон уселся на стул у изножья кровати, не глядя на них. Ни один ничего не говорил другому, все сидели и ждали: двое мужчин, каждый из которых дожидался ухода соперника, и женщина, поставленная перед выбором.
Наконец, посреди тишины, Джейсон пошевелился на стуле и прочистил горло. Он с трудом подбирал слова.
– Э-э, Мишель, – сказал он. – Это, должно быть, особенно трудно для тебя. Мне очень жаль.
Мишель не мог придумать, что сказать в ответ. Прошло еще несколько минут, и Джейсон наконец обратился к Лорен:
– Мы можем поговорить?
Она взглянула на Мишеля, он взглянул на нее. Все внутри у него переворачивалось. Его ужасало то, что если он оставит ее сейчас, то потеряет ее; его ужасала власть, которую имел над ней Джейсон.
– Я позвоню тебе, – сказала она.
– С тобой все будет в порядке?
– Да.
Он вышел, прошел через фойе отеля и вернулся в локанду, где у себя в номере стал дожидаться, пока кто-нибудь не постучит в дверь и не скажет, что ему звонят.
Когда Мишель ушел, Джейсон встал со стула, подошел к окну и там дожидался конца дня. Казалось, он простоял там несколько часов, в то время как Лорен сидела на постели и ждала, пока он повернется к ней лицом. Снаружи затворялись ставни на домах города, день клонился к концу, и Лорен показалось, что она почти слышит отзвук тумана в каналах – как ток воды, которой в них не было. В комнате стемнело, свет сузился до лампы, горевшей на столе; несколько раз она видела, как его тело заметно содрогается. Иногда он двигал головой – так, что Лорен видела его профиль, – и потом снова вперивался в окно, все еще не готовый сказать ей то, что хотел. Несколько раз она хотела спросить: «В чем дело?» – но не спрашивала, предоставляя ему сделать шаг, когда он будет готов; если бы ей пришлось его провоцировать, это было бы не то. Когда тишина чуть не проглотила их, он наконец развернулся, почти злобно – и тогда злоба стерлась, и то, что она увидела в его глазах, испугало ее. Она увидела, что умом он понимает, что потерял ее, и все, что в нем осталось, – это такое отчаяние, что ему пришлось бы отказаться от самого себя, чтобы признаться в этом. Она не хотела этого слышать. Она собиралась было тряхнуть головой, не соглашаясь, когда он выпалил, прежде чем стало слишком поздно: «Я сделаю все, что ты захочешь». И снова отвернулся к темноте, оставив ее с Джейсоном, которого она никогда не знала.
Мишель не покидал своего номера. Каждый раз, когда звонил телефон, он прислушивался к шагам хозяйки на лестнице; каждый раз, когда слышал шаги на лестнице, он ждал стука в дверь, по которому узнал бы, что ему звонят. Несколько раз телефон звонил, несколько раз он слышал шаги на лестнице, но стука в дверь так и не раздавалось. Он начал вслух говорить в потолок: «Пожалуйста, позвони мне». Ему хотелось пойти к ее отелю, чтобы проверить, горит ли свет в их номере, но он боялся пропустить звонок, он боялся, что она увидит его и подумает, что он следит за ней, он боялся, что в номере будет темно, потому что она занимается с ним любовью. Он так и не заснул. Вместо этого он просто лежал и, к своему изумлению, увидел, что хулиган все еще находится в хрустальной лавке через дорогу. В окне горела одна маленькая свечка, и на всех стеллажах уже блестели брызги стекла; мальчишка сидел и глядел, словно больше ему некуда было идти. За ним, на той самой полке, все еще стоял ряд дутых стеклянных головок, которые Мишель заметил раньше; они уцелели, побоище обошло их стороной. Тут паренек безучастно поднял голову и заметил, что за ним следят; Мишель не мог не взглянуть на стеклянные головы, и через дорогу мальчик не мог не уловить этот тревожный взгляд и не проследить за ним. Он увидел головы. Он перевел глаза на Мишеля и затем беспощадно отправился к головкам, словно исполняя неизбежный долг; а когда разрушение было доведено до конца, что-то промелькнуло перед глазами Мишеля. Это было лицо женщины, видение столь мощное, что оно взорвалось перед ним и тут же снова было утеряно; это было похоже на остальные воспоминания и сны о его прошлом, только ничто раньше не обладало такой мощью, ничто так не затронуло его – ни близнецы, ни что-либо другое. Но теперь он потерял этот образ, он не мог припомнить его; он знал, что это женщина, но это была не Лорен, и не его мать, и не его тетка, и не девочка в розовом платье с бантом, которая ехала с ним в поезде, и ни одно лицо с улицы, которое он мог бы припомнить. Он взглянул обратно на хрустальную лавку, чтобы найти то, что вызвало к жизни это воспоминание, – но хулиган, безнадежно сидевший в западне считанные секунды назад, уже исчез. Головы исчезли. Мишель заволновался – что, если именно стеклянные головы вернули ему воспоминание, и теперь, когда они разбились, он никогда больше не завладеет им? Но тут он понял, что на самом деле причиной было битье стекла и еще этот свет. Странный, преломленный свет, заточенный в самом стекле, не исходящий ни из какого иного источника – ни от солнца, ни от Луны, ни от других светил, – это был свет, который рождался из себя самого, неповторимый, заключенный в себе самом; и тогда воспоминание снова пришло к нему. Этот свет: он был в странной каморке без дверей и окон, и на стене перед ним, в рамке, висела ошеломляющая фотография совсем юной женщины. Воспоминание было так же ярко, как любое другое. Ему была четко видна каждая деталь этой фотографии – скорбные, одинокие глаза, пухлый детский рот, – и он понял, что это женщина с пленки, отданной им в обмен на собственный фильм о матери. Мысленно стоя в этой неизвестной ему комнатке, он долго глядел на фотографию, а затем увидел в самом дальнем и темном углу крохотную дряхлую фигурку с белыми волосами. Человек показался ему знакомым. Мишель отпрянул от старика, от собственных мыслей, от воспоминания, тикавшего ему в ухо, как бомба. За этим кошмаром он не станет пускаться в погоню. Но пока он продолжал пятиться, все в нем опустилось, и ему не осталось ничего, кроме собственной жестокости. Теперь он думал о Лорен и о неистовстве своих чувств, о своих мрачных желаниях. Он подумал о том, отличается ли он чем-нибудь от Джейсона.
