Кристофер Бакли - Суматоха в Белом Доме
– Мы американцы! Все хорошо!
Послышалась монотонная речь, в которой я не мог разобрать ни слова, звучала она как молитвенный речитатив. Наконец до меня дошло: Дэн. Он жив.
– Мистер Такер, положите это!
– О свет, о правда, о Баба…
Баба?
– Не делайте этого, мистер Такер!
– Баба!
Раздалось громкое шипение. Потом как будто завязалась драка. Что-то затрещало… И наступила тишина, прерываемая тяжелым дыханием и топотом бегущих. Через две минуты все звуки утонули в грохоте моторов и реве пропеллеров.
Генерал пояснил, что группа Альфа предвидела вероятность попытки со стороны Дэна во что бы то ни стало совершить самосожжение, поэтому у членов группы были с собой огнетушители. Итак, я мог сообщить президенту, что у его брата есть ожоги, но он в безопасности. Перед тем как покинуть Боевую комнату, я пометил себе: обратиться к министру юстиции, чтобы он навел справки о Бхагване. Я всегда считал себя убежденным сторонником свободы вероисповедания, однако мне подозрительны индийские сахибы какого бы то ни было толка, если их последователи практикуют самосожжение.
33
Америка идет к войне
«М-энд-М» в ярости. Это приятно.
Из дневника. 17 октября 1992 годаВ пятом часу утра президент покинул Пентагон. Он попросил охрану не включать сирены, чтобы не тревожить сон вашингтонцев. Потомак был красив и спокоен в лунном свете. Президент молчал всю дорогу, и только когда мы подъехали к Южному входу, спросил:
– Хотите выпить?
Когда он налил в два стакана по изрядной порции бурбона, я стал было отказываться, но, поняв, что ему нужна компания, послушно выпил свой виски. Должен признаться, он был вполне приличным. Мы сидели в Овальном кабинете, погруженном во тьму, не включив ни одной лампы.
– Отсюда красивый вид, – наконец сказал президент, глядя вниз на фонтан. – Мне будет его не хватать.
Я попытался возразить, мол, это еще не конец и не надо себя хоронить раньше времени.
– Нет, – произнес он. – Срок моей аренды истек.
Мы оба смотрели в окно.
– Еще несколько часов назад я мог претендовать на то, на что претендовали не многие президенты.
– Вы старались спасти человеческие жизни, – сказал я.
– Интересно, как чувствовали себя другие? Кеннеди, Джонсон, Никсон?
– Полагаю, хуже.
– Смерть миллионов – статистика. Покажите мне смерть одного человека – вот где трагедия.
Я задумался.
– Неплохо сказано. Мы могли бы это использовать.
Он улыбнулся.
– Не думаю.
– Почему?
– Слишком прогрессивно. Знаете, я ведь в самом деле думаю, что был прогрессивным президентом. Но это еще не повод цитировать Ленина.
– А-а, – протянул я. – Боюсь, вы правы.
Он подмигнул мне.
– По крайней мере, до четвертого ноября.
Опять я спал на кушетке. В половине седьмого утра приехала миссис Метц и привезла мне чистую одежду. Стоит немного выпить, и наутро черт знает что во рту. У меня было ощущение, будто я жевал ношеную стельку.
К четверти восьмого телефон у меня уже звонил, не переставая. В основном меня домогались сотрудники Белого дома, которые считали себя более высокопоставленными, чем были на самом деле. Им требовалось знать, почему их не поставили в известность насчет спасательных операций. Некоторым уже пришлось отвечать на вопросы журналистов, и им, очевидно, было нелегко притворяться осведомленными. Я же всем говорил, что сообщу об операциях на нашем совещании в восемь часов, которое обычно проводил в Рузвельтовском кабинете.
Позвонил посол Крыткин, в полной ярости из-за «военных действий», и так далее и так далее. Я почти не слушал его. В конце концов, его монолог едва не усыпил меня, и я прервал его, сказав: «Ох, да засунь ты это в свой самовар, старый мошенник». Мне уже было наплевать на все.
Я ждал, что он выругает меня по-русски, а вместо этого он расхохотался. Причем расхохотался от души, громко. Ничего приятного в его смехе не было.
– Герберт, у вас получился отличный маневр с лимузином, – сказал он, отдышавшись.
– Я был уверен, Василий, что вам понравится. Собственно, президент забыл «ядерный» код, и мы не могли сбросить бомбу на вашу страну. Пришлось послать шофера. Но когда он вернулся в Пентагон, было уже слишком поздно. Президент устал. Однако мы собираемся сделать это сегодня. Не хотите посмотреть? Мы пускаем зрителей, но не слишком много.
Послу это понравилось.
– А вы умеете шутить! – хмыкнул он. – Не хуже Рейгана!
Потом Крыткин сказал, что ему необходимо поговорить с президентом, и я ответил, что у него будет десять минут, если он приедет в одиннадцать часов.
В девять часов мне позвонил Марвин с борта «Эйзенхауэра». Этот тоже был в ярости. Несколько раз повторил, что все утро не может дозвониться до президента. Ему, мол, невтерпеж вернуться в Вашингтон. Более того, он считал «удобным», если вертолет доставит его с базы в Эндрюсе прямо на Южную лужайку, где его особу будет встречать лично президент. Я получил огромное удовольствие, когда сообщил, что перезвоню ему по этому поводу.
– Кто все это придумал? – сердито спросил Марвин.
– Вряд ли, Марвин, вам придется благодарить слишком много народа, – зевнув, ответил я. – Если честно, у нас не было консенсуса насчет того, надо ли вас спасать.
– Меня не требовалось спасать!
– Правильно. Я уверен, вы все держали под контролем.
– Я вел переговоры.
– Да, конечно. Честные, вежливые, конструктивные…
– Мне нужно поговорить с президентом.
– Знаете ли, Марвин, он страшно занят, улаживая последствия вашего дипломатического триумфа на Бермудах. Приходится кое-что подправлять, ведь он ни в коем случае не желает, чтобы какая-нибудь нелепость помешала вам получить Нобелевскую премию.
– Но, Герб, мне все же надо кое о чем переговорить с ним.
– Конечно-конечно. Однако вам пришлось пройти через суровые испытания, и теперь военные врачи немного понаблюдают за вами.
– Я прекрасно себя чувствую!
– Ничего не могу поделать. Таков вердикт врачей. В любом случае, морской воздух вам не помешает.
– Морской воздух? Вы бросаете меня тут?
– Марвин, до свидания.
– Вы не понимаете. Я не люблю корабли, у меня морская болезнь. Один раз меня стошнило, даже когда я катался на лодке в Центральном парке.
– Марвин, до свидания.
– Герб!
День продолжался. Иногда медицина бывает на редкость полезной.
Что касается брата президента, то с корабля сообщили: он сидит, поджав, как положено, под себя ноги, и медитирует. За ним также установили надзор, осуществляемый надежным старшиной по фамилии Коллинз.
Я решил, что Дэну тоже не помешает некоторое время подышать морским воздухом. Фили и я работали над заявлением, в котором нам предстояло информировать прессу о «травмах», полученных Марвином и Дэном в ходе проведения спасательной операции.
Василий приехал в Белый дом ровно в одиннадцать. Когда я провожал его к президенту, он по-свойски ткнул меня в бок – бедные мои ребра!
Президент приветствовал его улыбкой и, едва мы уселись, спросил, обратившись к нему:
– Василий, давайте сегодня нарушим скучную процедуру, а? Что я могу для вас сделать?
Этим он мгновенно сбил Василия с толка, так как тот был большим приверженцем протокола. Немного оправившись от изумления, Василий объявил, что Советский Союз в будущем «со всей серьезностью отнесется» к каким бы то ни было военным операциям на Бермудских островах.
Президент внимательно выслушал его.
– Василий, я очень серьезно отношусь к кино, например. Неужели вы в самом деле пошлете в эту дыру войска?
Непривычный к подобной манере вести диалог, Василий лишь кивнул в ответ на поставленный прямо, без околичностей, вопрос.
Такер улыбнулся.
– Сегодня я собираюсь сделать заявление. Вам оно не понравится. Но, надеюсь, мы потом встретимся. Мне нравятся наши коротенькие беседы.
Вскоре после полудня президенту позвонил адмирал Бойд и сообщил, что последние С-7А покинули базу. Все потихоньку утрясалось – скорее, растрясалось.
В двенадцать часов тридцать пять минут президент пригласил телевизионщиков и сделал заявление, из-за которого еще и сегодня ведутся жаркие споры.
Я был в Овальном кабинете, рядом с ним, когда он произнес свою историческую речь.
«По условиям договора, подписанного президентом Рузвельтом и премьер-министром Уинстоном Черчиллем, 694,33 акра земли на острове Сент-Дэвид остаются во владении Соединенных Штатов Америки до 2039 года.
Это соглашение, которое нынешнее руководство Бермудских островов не принимает во внимание, столь же обязательно для меня, как для сменявшихся ранее американских администраций.
