Алексей Никитин - Маджонг
Все выжидающе посмотрели на Толстого Барселону.
— Вы что? — Барселона невинно похлопал глазами. — Ходите, ходите.
Зеленый Фирштейн снес шестерку дотов.
Все опять выжидающе глянули на Толстого Барселону, но тот сделал вид, что не замечает этих взглядов.
Сонечка снесла три бамбука.
Игроки привычно уткнулись взглядами в Толстого Барселону.
— Да что вы прямо!.. Вы теперь всю игру будете на меня таращиться?
— Нет, — ответила Сонечка. — Просто сейчас твой ход.
— Извините.
Барселона взял камень из Стены и тут же его снес:
— Тоже три бамбука. Камни плохо перемешаны.
Старик Качалов надолго задумался. Потом с ненавистью посмотрел на Толстого Барселону:
— Мне наплевать, что там тебе нужно для Маджонга. Сношу Восточный ветер.
Сонечка, Зеленый Фирштейн и Старик Качалов дружно посмотрели на Толстого Барселону. Он ласково улыбнулся им, взял Восточный ветер, поставил его рядом со своими камнями и объявил:
— Маджонг.
— Вот гад, — стукнул кулаком по столу Старик Качалов. — Убить тебя за эти фокусы. Показывай.
— Тринадцать чудесных фонарей.
— Три ветра, четыре дракона, панг на единицах, панг на девятках и твой Восточный ветер, — перечислил Старик Качалов состав комбинации. — Тысяча шестьсот очков, как у Сонечки.
— Да-а, — протянул расстроенный Зеленый Фирштейн, — вот это игра.
— Вот ты ж гад, — еще раз возмутился Старик Качалов, читая описание Большой игры. — Так тебе было неважно, какой ветер. Тебе было все равно — Западный, Восточный или, там, Южный. Тебе был нужен любой благородный камень, и все. Ты заставил меня выбирать между Восточным и Западным, когда выбора уже не было.
— Старик, это мастерство. Учись, пока я жив, — скромно улыбнулся Барселона Старику Качалову.
Глава двенадцатая
В «Ольжином» стреляют
Если в стене осталось 14 камней без учета свободных и никто не завершил маджонг, то игра прекращается и объявляется несыгранной.
Очки при этом не подсчитываются.
Правила игры. Раздел «Расчеты».Регаме проснулся от звука собственного голоса. Что-то снилось ему, что-то яркое и важное. Что-то очень необычное. И конечно же, он все забыл.
Как-то странно устроены наши сны. Вот только что мы это видели — все было так естественно, живо, неотличимо от реальности: жесты, интонации, какие-то намеки, слова, то легкие, то неприятные. И даже мысль успела проскользнуть: уж на этот раз точно не сон… Игра какая-то была. Было мгновенное счастье, был ужас. Ведь было же! И где все это? Куда девается вместе с легким или горьким вздохом: приснилось?.. Что это такое? Рутинная работа астроцитов? Пара капель аденозина на рецепторах нейронов? Хорошо, допустим. Допустим, это лишь биохимия, процессы, укладывающиеся в строчки формул. Но почему наши сны, забытые в первые минуты после пробуждения, забытые, казалось, надежно и навсегда, вдруг опять откуда-то возникают, всплывают тихими, тяжелыми рыбинами из глухих инфернальных глубин? Из каких подводных нор поднимаются они? И еще одно: почему наши сны иногда сбываются?..
Промучившись все утро, но так и не вспомнив, что же ему снилось, Регаме поехал на Петровку.
В былые времена Петровка встречала его, как большая провинциальная семья встречает любимого столичного родственника, в меру успешного, но не забывшего своих родных, оставленных в глубинке, не зазнавшегося и готового помочь, если что. Из-за каждого второго прилавка продавцы тянули Регаме руки и на вопрос «что нового?» следовало не обычное у людей не близких «все нормально», а получал он полный комплект местных слухов, в аккуратном умозрительном переплете. Ему были рады и Семен Савельич, державший семь точек с эзотерикой, провонявший своими ароматическими палочками все окрестности так, что даже в железнодорожных отстойниках пахло не креозотом, а горелым сандалом; и Толичек, первым приспособившийся покупать рано утром, в дикой части Петровки — «на камнях» — всяческий книжный хлам, а уже после обеда выставлявший его вычищенным, по ценам набережной Монтебелло; и Кот с сестрой его Наташей, взявшиеся в незапамятные времена продавать мою первую книжку; и местный рецензент Тортилла, которой каждую субботу продавцы передавали стопку свежих книг для прочтения — надо же хоть приблизительно знать, чем торгуешь и что хвалить покупателю; и Матвей Рваный Гастрит, у которого всегда можно было найти любое издание о Киеве; и Георгий Иванович «Полковник», продавший нам когда-то свою библиотеку по пушкинистике, ее опись он сделал в книге учета личного состава по форме номер один; и Валера — главный по письмам и рукописям; и еще один Валера, речь о котором впереди; и Саша Морозов, скупающий сюрреалистов с дадаистами на всех языках мира, даже таких, о которых никто, кроме авторов, не подозревает; да и сам я не раз видел там Константина Рудольфовича, легкой походкой скользившего от лотка к лотку, от контейнера к контейнеру, от одних знакомых к другим.
Прежде так все и было, но теперь Петровка уже не та. Книги отступают, сдавая ряд за рядом цифре: компьютерным играм, фильмам, скачанным с торрентов, альбомам с аудиотреками, взятым оттуда же и подвергнутым беспощадной вивисекции форматом mp3. Пропадают из-за прилавков знакомые лица, а среди покупателей тихо снуют, шмыгая вечно текущими носами, мелкорослые невыразительные личности, предлагающие сиплой скороговоркой: бдсм?.. зоофилия?.. нет?.. тогда обычная порнушка?..
Регаме прошел почти половину рынка, прежде чем увидел первого знакомого. Это был Валера, но не Валера Валидол, которому Регаме продал когда-то письма Демьяна Бедного к сестре его в Александрию Кировоградской области, а потом два года выслушивал вздохи и стоны — письма оказались никому не нужны и не интересны, — можно подумать, Регаме их сам писал. Нет, это был Валера Переплет, поднявшийся на продаже реставрированных им Брокгаузов. Прежде он, как и многие здесь, бегал за советом к Регаме и по пустякам, и по серьезным покупкам, но очень быстро, едва не прежде всех, сообразил и где брать информацию, и как работать. Недавно Переплет открыл на Петровке небольшой с виду, но вместительный двухэтажный магазинчик, а Регаме теперь и сам временами заглядывает к нему — то цену на редкую книжку уточнить, то спросить, не попадалось ли тому нужное издание.
Валера Переплет был рад видеть Регаме, но в магазине томился ожидающий покупатель, и потому он попросил Константина Рудольфовича подождать минуту-другую. Регаме и сам толком не знал, зачем ему нужен Валера, а потому готов был ждать сколько потребуется.
Он пошел вдоль полок, рассеянно разглядывая корешки собранных в магазине книг и думая, что, конечно же, Переплет — это не Бидон. У Переплета все предельно рационально, все логично и разумно, все продумано, а потому уже на пятой минуте даже самый случайный покупатель найдет здесь именно то, что ищет. Если он вообще что-то ищет. У Бидона же было иначе, но и в его хаотичном мире, несомненно, была своя прелесть — разыскивая нужную книгу, можно было захватить и пять ненужных, но оттого не менее интересных. Взять того же Петрония, купленного у Бидона в последнюю их встречу… Тут Регаме хлопнул себя по лбу — ведь накануне он брал с собой Петрония, чтобы показать его Стоуну, но совершенно забыл о книге, и с тех пор она лежала у него в портфеле. Так вот, у Переплета он никогда бы не купил ее за бесценок, а у Бидона — запросто. Тут Регаме огорчился, что все у него свелось к меркантильным рассуждениям. А ведь главная прелесть Бидона была в том, что в нем так необычно и так ярко реализовался божественный творческий замысел. Бидон был уникален. Без него, конечно, мир стал беднее и потускнел.
Регаме поднялся на второй, еще не полностью заполненный книгами этаж магазина. Тут было пусто и тихо. Удивительно тихо для вечно шумной в это время Петровки. Здесь Переплет собрал специальную литературу: физику, химию, биологию. «Способы повышения яйценоскости домашней птицы в Приморье». «Основы кормления свиней по интенсивной технологии». «Чем мы только не занимаемся, — мелькнула мысль, пока Регаме продолжал не спеша разглядывать обложки, — и сколько же существует проблем, мыслями о которых нам так важно поделиться».
С платформы «Петровка» донесся невнятный голос диспетчера, и вскоре послышался нарастающий шум приближающегося состава. Поезд шел быстро, рассекая тишину и пространство, но Регаме вдруг показалось, что время неожиданно сгустилось вокруг него. Замедлилось все — и движение поезда, и течение слабых воздушных потоков сквозь ненадежные стены магазина. Замедлились и его реакции. А когда, наконец, грохот пустых вагонов обрушился на сооружение Переплета, рука Регаме, снимавшая с полки очередную книгу, мелко и часто задрожала. Конечно, дело было только в том, что завибрировало все хлипкое строение, собранное Переплетом бог знает из каких строительных отходов. Взяв книгу в руки, Регаме прочитал: «Ю.П. Язан «Охота на копытных. Лось, косуля, кабан».
