Александр Матюхин - Целующие солнце
— Не переживайте вы так, нервы дороже. Давайте, я сфотографирую. Мне все равно сейчас по делам бежать, заодно сделаю пару кадров.
— Было бы просто замечательно! — улыбнулась Мария Станиславовна. — А к завтрашнему утру принесете?
— Может быть даже к сегодняшнему вечеру.
Мария Станиславовна одарила меня благодарной улыбкой. Я накинул куртку, подхватил фотоаппарат, положил визитку в карман и вышел. Ботинки отбивали нервную дробь по ступенькам. Я волновался. Стечение обстоятельств, согласитесь, штука странная.
На улице было пасмурно и безветренно. Над крышами домов низко, угрожающе перекатывались темно-синие тучи — хрипели и гремели, видимо, получая удовольствие от запугивания мелких людишек внизу. Я свернул по улице от забитой машинами дороги в спальный район с детскими площадками и «лежачими полицейскими», подальше от шума и гула. Достал визитку и сотовый, набрал номер и пару секунд с замиранием сердца, с каким-то диким, животным страхом, возникшим в груди, слушал телефонные гудки. Затем щелкнуло соединение.
— Алло, — сказал знакомый мужской голос, — слушаю вас.
— Игнат? — я увидел лавочку возле подъезда и присел на край. — Игнат, привет. Это Филипп. Мы с тобой лежали в одной палате недавно. Я с ожогами был, в коме валялся. Помнишь?..
Сегодняшней ночью, сидя на табуретке в кухне, окруженный призраками близких людей, я долго размышлял о смысле жизни. Если поток времени, бурный и неумолимый, оставил Аленку где-то позади, то я, несущийся в ревущих волнах, могу попробовать спасти ее, вытащить. Ведь я-то еще живой. И, на самом деле, в мире нет ничего невозможного. Есть только отсутствие желания…
— А, Фил. Помню, конечно, — сказал Игнат, — я так подозреваю, звонишь не для того, что бы пригласить на пару бокалов пива?
— Хотелось бы встретиться, — сказал я, — тут такое дело…
Глава двадцать седьмая
Игнат встретил меня в махровом халате неопределенного цвета, с зажженной свечой в руках и болтающимися наушниками от плеера на шее.
— Проходи, друг мой, — сказал он, поглядывая за мое плечо в полутемный коридор, словно опасался неожиданных гостей.
Офис у него (а, по сути, двухкомнатная квартира на первом этаже типичной многоэтажки в спальном районе) выглядел подстать профессии. То есть странно. Стены длинного коридора были увешаны черно-белыми фотографиями, в изображениях на которых очень смутно угадывались какие-то странные, мистические пейзажи. Из ближней комнаты доносились психоделические звуки музыки любимой мною группы Radiоhead. Чарующая мелодия растекалась по квартире, словно ручей наслаждения, погружая в прохладу приятных и смешанных чувств. Добавляла необычности цветовая гамма разукрашенных стен и разноцветные лампы, встроенные в пол и потолок. Моя дрожащая тень разделилась надвое и содрогалась за спиной. В нос ударил сладчайший аромат свет. Атмосфера здесь расслабляла, настраивала на размеренный лад, заставляла утихомирить бегающие мысли и толкала в объятия легкой полудремы.
Я прошел следом за Игнатом в дальнюю комнату, где, судя по всему, располагался приемный кабинет. Игнат сел за большой дубовый стол, заваленный всевозможными папками и книжками, кивком головы пригласил меня сесть на диван, который занимал всю левую половину комнаты. Перед диваном стоял стеклянный стол с подсветкой, на котором дымились две догорающие ароматизированные свечи. Музыка здесь играла тише, но ровно с той громкостью, чтобы не мешать разговору и ненавязчиво забираться в сознание. Благодаря плотным занавескам в комнате царил полумрак. Игнатова тень покорно застыла за его спиной.
— Здорово тут у вас, — пробормотал я, оглядываясь.
— Стараюсь. Без частного бизнеса сейчас никуда. С ним тоже не ахти как, но без него хуже.
— Ну, еще в больнице я заметил, что у вас и без частного бизнеса дела неплохо идут.
Игнат заулыбался.
— Надо же как-то влиять на массы темного людского сознания, — мягко сказал он, — это мы с вами люди образованные, знаем, что метемпсихоз — это наука. А те, кто ко мне приходит, вполне себе уверены, что я этакая бабулька-гадалка из деревни. Взмахну левой рукой — будущее предскажу, взмахну правой — человека вылечу. Так зачем их переубеждать? Образованных людей, к счастью, намного меньше, чем темноты.
— Тут вы, мне кажется, преувеличиваете.
— Поработаете с моё в этой области — потом будем спорить, — оборвал Игнат незлобно. Он поставил догорающую свечу на ряд сложенных друг на друга книг и откинулся в кресле, так, что мне стало видно только его голову.
— Рассказывайте, Филипп, что вас ко мне привело? Неплохо выглядите, кстати. Я помню, когда вас только привезли. Вот тогда вы выглядели жутко. Ни один ясновидец не стал бы спорить на то, что вы выкарабкаетесь. Удивительно.
— Сам удивлен, — отозвался я.
— Что это мои мозги совсем расплавились, — вдруг сказал Игнат, хлопнув себя по лбу, — ко мне хороший знакомый пришел, а я как клиента его встречаю. Филипп, чаю? Или, может, кофе? Есть хороший свежезаваренный. С пирожными.
— Не откажусь.
— Чувствуйте себя, как дома, и, умоляю, давайте, наконец, перейдем на «ты», все-таки вместе в одной палате лежали.
— Кстати, как ваше воспаление легких? — я поднялся с дивана и прошелся по комнате, разглядывая корешки книг, стоящих на многочисленных полках, которыми была увешана противоположная от дивана стена. Игнат выудил откуда-то из-под стола белый электрический чайник, волевым движением разгреб вокруг себя книги и тетради, освобождая место, и тут же поставил на стол две чашки и тарелку с пирожными.
— Будешь пить чай, — сказал он, — кофе, к сожалению, остыл. Воспаление моих бедных легких протекает хронически уже не один год. Валяюсь в больницах по несколько месяцев. Пробовал лечиться в Германии и Польше, все равно не помогает. Мучение одно, а не легкие. Доктора говорят, что в один прекрасный момент я могу просто-напросто задохнуться. Мучительная смерть, правда? Вот так буду сидеть за столом, работать над книгой и начну задыхаться. Мне будет казаться, что в горле просто першит, или что-то попало, может быть не так сглотнул — а на самом деле мои легкие просто перестанут доставлять в организм воздух. Шею сдавит, я начну захлебываться в хрипах и стонах, мои пальцы скрючатся от напряжения, я упаду под стол и буду там умирать, суча ножками по дорогому ковру. Интересно, меня стошнит или нет?.. Вам сколько ложек сахара?
Я ошарашено пробормотал: «Две» и вернулся на диван.
— Скажите. Вы много рассказывали про этот ваш метемпсихоз. О том, что человек перерождается в другом человеке и о том, что это происходит в случайном порядке, а не обязательно в хронологическом…
— Немного не верно, но в целом суть вы уловили, — подтвердил Игнат, размешивая сахар в кружке при помощи карандаша.
— А можно определить, какова вероятность того, что человек, умерший, скажем, две недели назад, может уже сейчас вести нормальную взрослую жизнь? Ну, например, он мог переродиться лет двадцать-двадцать пять назад?
— Прямо скажу, небольшая вероятность, — отозвался Игнат, — скорее, такому человеку может быть лет пятьдесят.
— Почему?
— Исходя из теории вероятности и развитии человечества. Понимаешь, Филипп, если бы люди перерождались в строго определенном времени, то развитие человечества давно бы остановилось. Ты же не подумал о появлении новых людей, о развитии разума, об эволюции, наконец. Время стремится забросить умершего как можно дальше в прошлое, чтобы он, переродившись, мог спокойно, без проблем, подготовить почву для собственного появления на свет. Ну, простыми словами, твой пра-пра-прадед это ты сам, переродившийся для того, чтобы познакомиться с твоей пра-пра-прабабушкой, которая от него родит детей, потом еще детей, и еще детей, а потом тебя. И такая цепочка прослеживается на много веков назад. Иногда, конечно, возникает хаотичное перемещение, особенно в случае какой-нибудь глобальной катастрофы, когда время попросту не успевает среагировать… где-то тут у меня была теорема Факрайра…
Игнат принялся рыться в бумагах, одной рукой размешивая сахар.
— А вот у меня как раз такой случай, — сказал я, — может быть…
Игнат тут же отвлекся и посмотрел на меня с выражением крайней заинтересованности.
— Рассказывай в чем дело, — сказал он, — только не проси найти тебя самого. Появление одной личности в одном времени невозможно. Это парадокс. Ко мне многие приходят с такими просьбами. И каждому я отказываю. Если только остро не стоит финансовый вопрос. Тогда размышляю… Чай, пожалуйста.
Я подошел к столу, взял чашку и начал рассказывать Игнату про Аленку. Я постарался рассказать обо всем, что помнил сам, и что рассказали друзья. Информации выходило мало. Проклятая память не желала возвращаться. Момент полета до сих пор оставался где-то за пределами моей треснувшей, словно старый глиняный кувшин, памяти.
