Юли Цее - Орлы и ангелы
Постепенно я начал постигать замысел использовать Джесси в качестве своего рода посланницы, в качестве посредницы. Замысел безумный и как раз поэтому гениальный, потому что если и мог найтись на всем белом свете человек, которого не испугались бы жертвы палачей, то таким человеком была Джесси.
Я им все время рассказывала, сказала она, что я дочь очень важного человека. Что я с ним работаю, а еще одного человека я люблю, и с ним я работаю тоже, и он очень красив. Что у него длинные черные волосы.
Кстати, сказал я, а почему с вами не было этого засранца? Куда он вдруг подевался?
Инстинктивно я стиснул под столом колени. Расслабился на мгновение! Слава богу, слово «засранец» не вызвало у Джесси ожидаемого негодования.
А его не было, сказала она. Но бабкам понравилось, как я про него рассказывала. Некоторые даже пытались погладить меня по голове, как будто я заболела. Я, конечно, уклонилась. И тут я преподнесла им хорошее известие. Мой отец, важный человек, кое-что пообещал. Каждая из них выйдет отсюда, если ей удастся проглотить пять виноградин. Однако глотать их нужно не разжевывая, целиком. Это трудно, я всегда старалась показать им пример, и это было трудно. Но большинство из них справлялись после двух-трех неудачных попыток. Они страшно старались. Я рассказала им, что их вместе со многими другими людьми переправят через границу. И им это страшно нравилось, а я помогала им бриться наголо.
Зачем еще бриться наголо, спросил я.
Чтобы их нашли, сказала Джесси. Там, на границе, леса и холмы полны народу, особенно вдоль забора. А сверху хорошо видно, когда среди волосатых голов попадается голая. Но там, где их находили, я была только раз. Этим занимался Росс с несколькими помощниками.
Ну а при чем тут виноградины, спросил я.
В порядке тренировки, разумеется, сказала Джесси. Чтобы они потом смогли проглотить и пластиковые пакетики. Ты ведь прекрасно знаешь, что Герберт занимается наркотой.
Я поднял руку и потер средний палец о большой, призывая кельнера подать счет, мне необходимо было продумать услышанное. Причем срочно. Было совершенно ясно, что произойдет, если я позвоню Луизе в Гаагу и расскажу, что знаком с девицей, которая не только видела собственными глазами Фрэнки в Сански-Мосте, но и является свидетельницей сделки «оружие в обмен на наркотики», ведь такие сделки были одним из самых существенных источников финансирования с сербской стороны в балканской войне. Нейтральной свидетельницей, не входящей в число ни палачей, ни жертв. Гражданкой западноевропейской страны. Такое событие внесло бы революционный поворот в работу всего трибунала. Оно стало бы скандалом, стало бы сенсацией, оно бы привело к столкновению интересов, нет, к войне интересов на самом высоком уровне. Каждому пришлось бы занять недвусмысленную позицию по вопросу о реальном преследовании международных преступников. И СМИ, они бы, конечно, пришли в восторг. Боснийские жертвы изнасилований, используемые к тому же в качестве наркокурьеров. Эвакуацией беженцев дирижирует оргпреступность.
Я слышал рассуждения Руфуса на тему о том, что вопрос о наркотиках представляет собой второстепенную проблему и должен быть исключен из политических дебатов; и без того трудно внести в балканский вопрос подлинно международное содержание. История, рассказанная Джесси, не оставила бы от всей этой логической цепочки камня на камне. И сразу же огульное отрицание Руфусом важности проблемы наркотрафика оказалось бы чуть ли не подозрительным.
Я, конечно, полагал, будто знаю Руфуса хотя бы в какой-то мере, и это было важно. Он парил высоко над межгосударственными границами, высоко над крысиными норами человечества и строил поверх всеобщего писка и воя новую систему ценностей, практически новую религию, заповедями которой были Невмешательство, Суверенитет и Права Человека. Однако начиная с этой минуты все труднее было избавиться от вопроса, не связан ли Руфус с Гербертом. А если да, то как.
Куупер, сказала Джесси, тебе что, не интересно, чем эта история заканчивается?
Вздрогнув, я у нее за спиной дал отмашку кельнеру: пусть подождет.
Конечно интересно, сказал я, прости, я на минуту отвлекся.
В ней произошла перемена: она больше не ерзала на стуле, она сидела совершенно тихо, зажав руки между коленями, и я видел, что она дрожит всем телом, даже кончики волос, даже ресницы трепещут.
Уже немного осталось, сказала она. Однажды я опять рассказывала бабкам о своей работе, и тут одна из них спросила, а чем же мы все-таки занимаемся. Я сказала, что мы, например, приехали сюда из Италии на лодке, а она сказала, что ей всегда хотелось попасть в Италию, всю жизнь. Ее звали Мартой, и она была очень милая. Я пообещала ей, что как-нибудь возьму ее с собой. И вдруг она схватила меня за руки и закричала, что я должна поклясться самым дорогим, что у меня есть на свете. Она выглядела в этот момент просто страшно, я испугалась и поклялась ей жизнью Шерши. Тут же ушла и сказала Россу, что мы должны кое-кого взять с собой. Росс сказал: это исключено. И прежде чем я успела ответить ему, один из мужчин подошел к нам и снял шляпу и маску. Это был Мороженщик, о котором ты меня все время расспрашиваешь. Он сказал: без проблем, покажи мне только кого. Вместе с ним мы вернулись в школу, и я сказала ему, что речь о Марте. Он схватил ее за ухо, вытащил нож и отрезал ей ухо, без малейшего труда, и второе тоже. Марта даже не вскрикнула, только попыталась закрыть руками голову. Мороженщик швырнул мне ее уши и сказал: теперь рассказывай свои выдумки прямо сюда. Потом он выстрелил Марте в лицо, и она упала. Одно ее ухо зацепилось за шерсть моего пуловера, оно упало на пол, только когда я бросилась на Мороженщика. Но тут подоспел Росс, он схватил меня за руки и скрутил их на спине. Затем дотащил меня до ближайшего джипа, затолкнул в машину и сорвался с места. Всю дорогу я проплакала, потому что не могла забыть, что поклялась жизнью Шерши.
Фильм ужасов, сказал я, самый настоящий фильм ужасов.
Потом, уже в Вене, мы встретились с Гербертом, и я сказала ему, что больше не участвую. А он сказал, что он все урегулирует и мы продолжим.
Гнусные твари, сказал я, проклятые Богом и людьми подонки.
Я сказала: нет. И Росс тоже сказал: нет. И тут мы заорали друг на друга, все трое, я переорала обоих. Герберт спросил, не хочу ли я, чтобы меня опять заперли, а Росс поднял руку, словно собираясь его ударить, и закричал, что вся балканская история с самого начала была безумием. В конце концов Герберт сказал: ладно, начиная с этого дня Джесси ездит с нами на лодке, и больше ничего. И я сказала: договорились, но только затем, чтобы получить возможность уйти. Я вообще не хотела больше этим заниматься, мне надо было только попасть к Шерше и объяснить ему, что нам пора выйти из дела. Клятву я ведь переиграть не могла. И знала, что Шерша умрет, а виновата буду я одна. И мне захотелось в Гренландию.
Когда Джесси подняла глаза, она увидела у меня на лице ненависть и сразу же уронила голову. Пара ее прядок попала в салат из помидоров, и я извлек их оттуда. Ненависть была приятна, она была лучше кокаина, она единым махом избавила меня от мыслей о Руфусе, о Луизе, обо всем Олимпе большой политики, единым махом даровала мне четкость и остроту взгляда. Я мог только презирать и ненавидеть любого, кто хоть как-то был причастен к тому, что человек типа Джесси попал в ад вроде ею описанного. Одним-единственным строго выверенным шагом я переступил черту. Я больше не глядел на вещи свысока. Я глядел на них теперь со стороны. Я превратился в частного человека — и произошло это быстро и безболезненно.
Может, сделаем себе приятно, не поднимая головы, спросила Джесси.
А Шерша, спросил я, он тоже захотел в Гренландию?
Нет, нет, нет, нет.
Она произносила это слово все громче, и вот уже посетители ресторана вновь повернули головы в нашу сторону.
Тсс, успокоил я ее. Джесси, ну, а с тобой-то он захотел?
Когда она села прямее, я понял, что уж лучше бы ей было, как только что, лежать лицом на столе. Линии у нее на лбу при свете свечи превратились в рытвины, рот оказался обнесен частоколом морщинок, а глаза были пусты. На мгновение я увидел перед собой маску, увидел пародию на лицо Джесси, только волосы оставались ее собственными да ее полураскрытые губы. Но смотрела она в мою сторону.
Мне хотелось в Гренландию, сказала она. А Шерше хотелось со мной. Он сказал, нам нужно только поднакопить денег, прежде чем исчезнуть. По меньшей мере столько же, сколько у нас обычно бывало в лодке.
Она вымученно улыбнулась.
А почему же вы не отправились в Гренландию?
Нет, нет, нет, нет, начала она по новой.
Краем глаза я увидел мужчину, направляющегося к нашему столику, это был владелец ресторана, шеф-повар или метрдотель, откуда мне было знать. Я пощелкал пальцами в воздухе в знак того, что мы вот-вот уйдем, и он замер на полдороге.
