Том Роббинс - Натюрморт с дятлом
дружно пропели они, только партия Ли-Шери звучала на английском.
Так прошел понедельник. Три женщины провели в квартире весь день, и их уединение нарушили только портнихи, которые принесли свадебное платье принцессы для последней примерки. Увидев Ли-Шери в подвенечном наряде, старая Хулиетта расплакалась, но вскоре уже опять радостно сияла. Ее пластиковая лягушка была полным-полна чистейшего «снежка» из боливийских джунглей, который обещал услаждать ее нос еще много зим, поэтому Хулиетта с принцессой устроили себе праздник. Королева Тилли тоже по-своему веселилась. К свадьбе она разорилась на усыпанный драгоценными камнями ошейник для своей чихуахуа и несколько раз примерила его на тонкую шею собачонки. «Изумруды есть так гармонирофать с его цвет глаз, не прафда ли?» – умилялась она.
Обе королевы, как и принцесса, получили множество приглашений на всякие великосветские рауты, но предпочли провести этот день вместе, не зная, скоро ли им суждено увидеться снова.
Тилли решила переехать в Рино и быть рядом с Максом, когда он сделает свою последнюю ставку. В Рино и слыхом не слыхивали серьезной музыки, и Тилли отныне предстояло довольствоваться хором игральных автоматов, партиями поющих лимонов и вишен, снами, полными серебряных долларов, и вечными разочарованиями в двадцать пять центов. Дуэт джекпота и сердечного клапана – герои арии умирают в объятиях друг друга, конец четвертого акта, Гранд-Опера, Рино.
В делах страны мятежники отвели Хулиетте роль большинства современных монархов – ее функции были чуть шире, чем просто представительские, но ведение политики в них явно не входило.
Однако престарелая дама проявила себя самой влиятельной фигурой в правительстве. После того как Хулиетта издала указ, запрещающий использование атомных электростанций в пределах страны, министры были вынуждены отменить все заказы на ядерные реакторы.
– Нашими ресурсами будут солнце, ветер, вода и луна, – заявила королева.
– Луна? – удивленно переспросили министры. – Луна не дает энергии.
– А вот и нет, – сказала Хулиетта. Ей пришлось объяснить им, в чем они ошибаются. Благодаря ее программе учета лунных ритмов (отчасти основанной на мансардном опыте Ли-Шери) все женщины в стране менструировали одновременно, а все младенцы рождались исключительно в полнолуние. «Научить мужчин видеть в темноте будет чуть сложнее», – сказала она.
Что касается Ли-Шери, у нее еще остались кое-какие дела, связанные с пирамидой. И с женихом, который заплатил за строительство.
Вот так три женщины провели последний день вместе. Им было хорошо и уютно. Тилли иногда по привычке просила Хулиетту о какой-нибудь мелочи, после чего Ли-Шери напоминала матери, кто из них все-таки царствующая монархиня, и тогда все трое от души смеялись. Взрывы смеха раздавались то и дело. Хулиетта и Ли-Шери возбужденно чирикали, точно дверной колокольчик в борделе в день скидок, а Тилли была счастлива, что ее дочь выходит замуж за человека, который может позволить себе свадебный подарок ценой в триста миллионов долларов, хотя привычка его отца за обедом накалывать на острие ятагана овечьи глаза вызывала в материнском сердце дурные предчувствия в плане генеалогии.
После раннего ужина они неохотно разошлись. Свадьба должна была состояться на рассвете, а рассвет имел дурную привычку заявляться еще до завтрака. Ли-Шери проводила Тилли и Хулиетту до лимузина, который отвез их обратно в гостиницу. Перед тем как втиснуть свое массивное тело в автомобиль, Тилли вручила принцессе письмо. Предполагалось, что в конверте находится личное послание Макса дочери, в котором он объяснял, почему не смог приехать на свадьбу, и желал ей счастья. Увы, Тилли перепутала письма и по ошибке отдала Ли-Шери конверт со статьями о гибели Дятла (другие газеты тоже пронюхали об этом инциденте и дополнили деталями сообщение «филадельфийского барабанщика»).
Поднявшись к себе, принцесса покрутила в руках нож для вскрытия писем. Нож был сделан из слоновой кости, а его рукоятка вырезана в форме какого-то животного. Какого именно, Ли-Шери сказать не могла. Это была не лягушка. И не бурундук, без устали перебирающий лапками в центре Земли. Может, это был какой-нибудь арабский зверек? Ли-Шери применила нож по назначению. Скрип-скрип, скрип-скрип. Толкая впереди себя узенький завиток бумаги, нож сделал неровный надрез. Ли-Шери протянула руку и вытащила из конверта похожую на опухоль пачку газетных статей.
92
– Сама не знаю, почему я так переживаю, – вздохнула принцесса. – Наверное, Нина Яблонски была права, когда назвала меня плаксой.
Она шмыгнула носом. Иногда шмыганье женского носика может прозвучать так же нежно и жалобно, как свист воздуха, выходящего из резиновой лошади, которую проколола морская ракушка.
– Я думала, этот бестолковый рыжеволосый сукин сын знает о любви почти все, но это оказалось не так. И про бунтарство он тоже ни черта не знал. Погибнуть от пули тупоголового алжирского охранника! Это же надо! Но он был настоящим человеком. Клянусь Богом, Бернард Мики Рэнгл был настоящим.
Может ли один человек быть реальнее другого? Ну, одни люди всегда прячутся, а другие ищут. Возможно, те, кто прячется – избегает встреч, сюрпризов, защищает свою собственность, заглушает голос фантазий, сдерживает чувства, отсиживается в углу, когда вся компания лихо отплясывает под флейту Пана, – вероятно, эти люди, презирающие неотесанных чурбанов, если они интеллектуалы, или неотесанные чурбаны, не желающие разговаривать с интеллектуалами, люди, которые боятся запачкать ботинки или подхватить насморк, съесть любимое блюдо, выпить мексиканской водки, сделать крупную ставку, путешествовать автостопом, переходить улицу на красный свет, посещать кабаки, размышлять о жизни, парить в вышине, целоваться, хулиганить, драться или лаять на луну, – возможно, эти люди просто ненастоящие, и дилетант-человеколюбец, утверждающий обратное, заслуживает того, чтобы черти поджарили его язык на раскаленных плитах в аду лжецов. Кто-то прячется, а кто-то ищет, но если поиск становится бессмысленным, безрассудным, навязчивым или малодушным занятием, он тоже превращается в особую форму прятанья. И все же есть люди, которые хотят все знать, не страшатся смотреть в глаза правде, не задают стрекача, когда найдут ее, а если и не найдут, все равно отлично повеселятся, ведь ничто в мире – ни горькая правда, ни ее отсутствие – не помешает им хоть раз глубоко вдохнуть сладкий эфир Земли.
– Может, он и был чокнутым придурком, но по крайней мере он был настоящим чокнутым придурком, – сказала Ли-Шери, – и я любила его так, как не любила никого на свете. И уже не полюблю. – Она снова разрыдалась.
Часы дурачились с полуночью, а полночь дразнила принцессу, когда Ли-Шери вдруг обнаружила, что стоит у пирамиды. Разумных причин находиться здесь у нее не было, просто она не могла уснуть, беспокоить Хулиетту и Тилли не желала, а в окошко разглядела, что неподалеку в аллее стоит лимузин, а водитель прикорнул за рулем. Ей захотелось сказать: «Отвезите меня в Алжир на могилу Бернарда». Или: «Отвезите меня на стадион в Сиэтл, пора заняться танцами». Или: «Отвезите меня на Гавайи, к Мю и моей луне». Вместо этого она сказала: «К пирамиде», одновременно надеясь и не надеясь, что найдет там утешение.
В ясном небе над пустыней звезды распухли, как попкорн. Луна уже зашла, но площадка вокруг пирамиды была залита светом, как ночной проспект. Тридцать или сорок рабочих еще продолжали трудиться – заканчивали отделку пирамиды и сооружали деревянный помост для утренних торжеств. Принцессе, которая забыла ключ от входа, повезло: дверь была открыта настежь. Ли-Шери миновала длинный коридор и вошла в центральный зал.
К нему примыкала полностью оборудованная физическая лаборатория и несколько изящно обставленных помещений, включая ее собственный кабинет, но сам зал с его стенами из грубого камня был совершенно пуст. В центральном зале совершалось волшебство, и, желая максимально сохранить сходство с Великой Пирамидой, Ли-Шери даже не позволила провести сюда электричество. На гранитных стенах висело несколько масляных светильников, вот и все. Лампы были старинными – они вполне могли светить еще на интимных вечеринках Клеопатры, – и Ли-Шери провозилась несколько минут, пока ей удалось зажечь одну из них. Когда же лампа наконец загорелась, принцесса испуганно взвизгнула: пламя озарило притаившуюся в углу фигуру. Принцесса была не одна.
93
Сперва она решила, что это рабочий, но потом лампа осветила огненно-рыжую бороду, и принцесса снова завизжала. Ее позвоночник накалился, как термоэлементы в тостере, хотя ржаных тостов ей вовсе не хотелось. Мать честная, Господь Вседержитель! Это был один из них!
Что бы вы сказали пришельцу с Аргона, встретив его в глухую полночь внутри пирамиды? Эй, не хочешь ли сигаретку, моряк?
