Эльчин - Белый верблюд
Однажды я столкнулся с Балакеримом на улице лицом к лицу и сначала подумал, что это не Балакерим, а очень похожий на Балакерима человек; желтого пиджака на Балакериме не было, вместо него был надет новый синий пиджак, и шел Балакерим, воровато оглядываясь по сторонам, как будто из-за этого нового синего пиджака стеснялся нашей улицы, стен, дверей, окон одноэтажных и двухэтажных зданий махалли, стеснялся Желтой бани, раздвоенного тутового дерева...
Глядя на Балакерима, мне вдруг захотелось, чтобы Балакерим снова стал "подмастерьем дьявола", чтобы мама опять его так называла и улыбалась (улыбалась как до войны)...
Мне казалось, что его женитьба была своего рода изменой нашей махалле, мне казалось, что с внезапным исчезновением Балакерима с нашей улицы стали еще горше сиротливость и обездоленность улицы, тупика, дворов - всей нашей махалли, но я не злился ни на Балакерима, ни на Шовкет, отобравшую у нас Балакерима, напротив, где-то в глубине души я радовался и за Балакерима, и за Шовкет, которая не жила больше одна, по вечерам, пока не сморит сон, слушала истории Балакерима, ложилась и вставала вместе с ухоженным и вымытым Балакеримом, и, в сущности, вся махалля, даже женщины, всегда прежде чернившие Шовкет (а в эти дни многие из них стали вдовами), радовались и за Балакерима, и за Шовкет... Но наряду с радостью в душе моей таилось и какое-то беспокойство (а может быть, это была тайная надежда?),что однажды Балакерим снимет и выбросит новый синий пиджак, наденет прежний прекрасный желтый пиджак, вернется на нашу улицу, во двор нашей Желтой бани, под раздвоенное тутовое дерево.
XXXXIII
В декабре 1944 года с фронта пришла похоронка на моего отца, дядя продал наш дом, забрал меня и маму и увез к себе.
Мы переехали из нашего квартала.
XXXXIV
Их было шестеро.
Все шестеро вернулись с войны живыми и здоровыми, У меня перед глазами опять были серьезные лица Джафара, Адыля, Абдулали, Годжи, Джебраила, Агарагима День был серый, моросило, они в немом молчании стояли, выпрямившись, глядя на мраморный могильный камень, в сила, мужественность и в то же время почтительность, преданность в их взглядах как будто несли в этот вечер дождливый сентябрьский вечер - какое-то тепло и радость жизни в мой рабочий кабинет.
В сентябре все время лил дождь и все время я оставался лицом к лицу с шестерыми, смотрел на них, читал их взгляды, и эти взгляды, эта прямая осанка день за днем несли тепло не только в мой рабочий кабинет, но, наверно, и в душу, в мою каждодневную жизнь, и в этом чувстве была чистота, прозрачность, вернее, мне казалось, что она очищает другие мои чувства, вносит чистоту и в мои раздумья, стремления.
Я сидел дома в своем рабочем кабинете в мягком кресле, откинувшись на спинку и вытянув ноги на паркетном полу, прислушивался к шуму дождя, бьющего в окна, выходящие на балкон, и лица шестерых стояли перед моими глазами (конечно, я и сам хотел, чтобы лица этих шестерых стояли перед моими глазами); я не вызывал их в своем воображении по одному - все шестеро вместе были у меня перед глазами.
Я увидел Джафара, Адыля, Абдулали, Годжу, Джебраила, Агарагима с неделю назад в тот серый день, под моросящим дождем, стоявшими перед черным мраморным могильным камнем, и все это время (весь сентябрь, когда дождь все лил и лил) маленький Алекпер был вместе со мной, вернее, чувства и раздумья маленького Алекпера, чистота маленького Алекпера были вместе со мной; его чувства, его раздумья, его чистота были чем-то вроде бальзама.
Мне не хотелось вставать, идти в спальню, не хотелось раздеваться, ложиться в постель, засыпать,- мне хотелось вот так сидеть и чтобы дождь все так же лил; в эту полночь под шум дождя мне открылось, что, оказывается, мое самое любимое время года - осень и самый прекрасный звук на свете для меня шум дождя, и, слушая этот любимый звук, я начал задремывать; конечно, если бы я захотел, то не задремал бы, выпил бы чая, умылся и остался бы с теми шестерыми, что стояли у меня перед глазами (как было всю неделю), но в эту полночь, в мягком кресле дремота обволакивала меня, и я не оказывал сопротивления, напротив, поддался ей, потому что мое сердце чувствовало: дрема в эту сентябрьскую ночь, когда журчит дождь, что-то мне скажет...
...что-то покажет...
...не знаю...
...не знаю, все это был соя или игра воображения?
...но, во всяком случае, я все это видел...
...караван состоял только из Белых Верблюдов...
...один... три... пять... шесть...
В караване было шесть верблюдов, и у каждого верблюда был свой погонщик, каждый шел впереди своего верблюда, и я отчетливо видел, что погонщики - один за другим - похожи на Джафара, Адыля, Абдулали, Годжу, Джебраила, Агарагима...
Нет, нет, никто из погонщиков не был Джафаром, Адылем, не был Абдулали, Годжой, Джебраилом, Агараги-мом, это-то я знал...
...но очень были на них похожи...
...на спинах верблюдов были большие хурджины, и, конечно, эти прекрасные хурджины были шерстяными, но в то же время эти прекрасные хурджины были похожи на большие соломенные корзины, и я знал, что от них доносился едва различимый вагонный запах...
...себя я не видел, но я тоже был где-то рядом с караваном: может быть, сопровождал караван, не знаю, и я спросил у каравана (а может, спросил не я, а какой-то другой человек, или даже вовсе не человек, а сам караванный путь, тянущийся вдоль ярко-зеленой равнины под солнцем, или глядящие издалека лесистые горы со снежными вершинами?..):
...куда лежит твой путь?
...караван ответил (не погоншики, не Белые Верблюды, а именно весь караван):
...в грядущее идем!..
...зачем я или кто-то еще (либо тянущийся караванный путь, либо лесистые горы со снежными вершинами) задали этот вопрос? Я же с самого начала знал, куда идет этот караван, знал, что этот караван идет в Грядущее, да, я знал это и все-таки обрадовался ответу каравана, потому что, в сущности, радовался не я, вернее, радовался.я, но я радовался за того ребенка, живущего теперь на третьем этаже большого многоэтажного дома, который, завидев меня, с плачем убежал с уличного балкона в комнату...
...теперь ребенок радовался, теперь ребенок смеялся и провожал караван...
...нет...
...нет...
...этот ребенок стоял в Грядущем и встречал караван, видимый из Грядущего,
...а провожали его большие черные глаза, глядевшие из-под широких бровей...
...провожали Белых Верблюдов в Грядущее.
