Салман Рушди - Ярость
Если боги хотят наказать человека, они лишают его разума. Над головой Малика Соланки, над Нью-Йорком, над всей Америкой кружили фурии и злобно визжали в полете. А снизу им эхом вторили потоки машин — живых и железных.
После душа отчасти пришедший в себя Соланка вспомнил, что до сих пор не позвонил Джеку. Он вдруг понял, что не хочет этого делать. Разоблачения Нилы вызвали у него оторопь и смутное разочарование, но не это останавливало его. В конце концов, и сам профессор не раз и не два разочаровывал Джека, просто выводил из себя печально известными вспышками, «соланкованием». Друзья обязаны преодолевать подобные вещи. И все же Соланка так и не снял телефонную трубку. Хотя бы потому, что оказался плохим другом, — еще одна запись в растущем списке долгов. Теперь между ним и Джеком стояла Нила, вот какая незадача. И совершенно не важно, что она порвала отношения с Райнхартом прежде, чем у них с Соланкой что-то завязалось. Важно только то, как на это посмотрит Джек, а он расценит это не иначе как предательство. И если быть полностью честным перед самим собой, сам Малик расценивал свой поступок точно так же.
Мало того, теперь Нила встала между ним и Элеанор. Соланка ушел из дома по двум причинам. Одной, явной и страшной, послужил занесенный во тьме нож, другой, скрытой, — коварная ржавчина, разъедавшая их, казалось бы, такой прочный союз. Отказываться от яростного пламени новой страсти ради ровного тепла домашнего очага Соланке ужасно не хотелось. «У тебя наверняка кто-то есть», — сказала ему Элеанор. Что ж, теперь есть. Есть Нила Махендра, последняя в его жизни романтическая авантюра. За ней — если он вдруг потеряет Нилу, что вполне вероятно, — лежит лишь бескрайняя пустыня, чьи белые барханы медленно, но верно затянут его в зыбучие пески. Опасность их союза, усугубляемая разницей в возрасте и воспитании, его ущербностью и ее непостоянством, была очевидна. Возможно ли, чтобы женщина, желанная для всех мужчин, согласилась довольствоваться одним-единственным? Когда их первая совместная ночь была уже на исходе, Нила сказала:
— Я не стремилась к этому. И не уверена, что готова. — Она имела в виду, что стремительность и глубина чувства пугают ее. — Это может оказаться слишком рискованным.
В ответ Соланка скривил рот, слишком явно.
— Я вот думаю, кто из нас, — с невеселой усмешкой отозвался он, — в эмоциональном плане рискует сильнее.
На этот вопрос Нила ответила не раздумывая.
— Ну конечно же ты! — изрекла она без малейшего колебания.
Вислава снова вышла на работу. Любезнейший Саймон Джей позвонил Соланке со своей фермы сказать, что практически уломал и улестил обиженную уборщицу, но покаянный звонок Соланки пришелся бы весьма кстати. В своей обычной, мягкой манере мистер Джей не преминул отметить, что, согласно арендному договору, квартира должна содержаться в надлежащем порядке. Соланка сжал зубы и позвонил Виславе. «Ну хорошо, я приду, почему нет, — услышал он. — Вам повезло, что у меня большое сердце». Она стала работать еще хуже, но Соланка помалкивал. В квартире наблюдался явный дисбаланс сил. Вислава являлась как царица — или Богиня Победы, отсекшая нити марионетка, — несколько часов праздно разгуливала по комнатам, как будто совершала королевский променад, в знак монаршего приветствия помахивая невидимым подданным пыльной тряпкой, словно платком, и уходила восвояси с презрительным выражением на костлявом лице. Прежде служившие нам стали нашими господами, думал Соланка. Как на Галилео-1, так и в Нью-Йорке.
Профессора все более поглощал придуманный им мир. Он яростно отдавался рисованию, лепке из глины, резьбе по дереву, но с особенной яростью — написанию текстов. Даже армия Милы Мило прониклась к нему неожиданным уважением: кто бы мог подумать, читалось в их взглядах, что этот чудаковатый старикан способен выдать такую классную фишку? Глуповатый и к тому же обиженный Эдди и тот стал относится к профессору немного иначе. Презираемый собственной уборщицей, Соланка был крайне польщен внезапным почтением молодежи и преисполнился решимости доказать, что достоин уважения. Все его ночи были отданы Ниле, однако днем он много работал. Трех-четырех часов сна оказалось вполне достаточно. Он в буквальном смысле чувствовал, что кровь в его венах побежала быстрее. Вот оно, порою думал пораженный негаданной удачей Соланка, настоящее возрождение. Судьба нежданно сдала ему козырные карты, и он говорил себе, что на этот раз выиграет. Наступило время долгого, сосредоточенного, а быть может, даже и целительного для него прорыва, который Мила Мило называла «серьезной игрой».
История Галилео-1 разрасталась и разветвлялась как бы сама собою. Никогда прежде у Соланки не возникало нужды — да и желания — углубляться в детали. Профессор оказался всецело во власти художественного вымысла, придуманные им персонажи внезапно отодвинулись на второй план: они стали не целью, но средством. Он, который раньше с таким подозрением относился к пришествию «дивного нового мира» электронных технологий, был сбит с ног, ошарашен предлагаемыми ими возможностями, несмотря на их очевидную приверженность боковым сюжетным линиям и незаинтересованность в развитии основной темы — смещение, заставившее пользователей больше увлекаться вариантами развития событий, чем их хронологией. Свобода от диктата времени, от тирании того, «что будет дальше», воодушевляла Соланку, позволяя ему одновременно разрабатывать сразу несколько идей, не заботясь о выстраивании причинно-следственных связей. На смену повествовательным переходам явились электронные ссылки. Все происходило одновременно. Именно так, понял Соланка, должен ощущать ход времени Господь. До пришествия гипертекста с его гиперсвязями лишь бог был способен одновременно заглядывать в прошлое, настоящее и будущее, люди же томились в плену календарей. Теперь всеведение стало доступно каждому, и для его обретения достаточно было простого щелчка компьютерной мышью.
На появившемся интернет-сайте посетители могли просматривать все существующие варианты развития разных сюжетных линий: поиски Акажа Кроноса Замин Рейкской, Замин против Богини Победы, история двух Кукольников, Могол Бабурский, восстание живых кукол — 1 (крах Кроноса), восстание живых кукол — 2 (самая настоящая война), очеловечивание машин против омашинивания людей, битва двойников, Могол похищает Кроноса (или Кукольника?), отречение Кукольника (или Кроноса?) и, наконец, грандиозный финал — восстание живых кукол — 3 (падение могольской империи). Выйдя на любую из этих страниц, пользователь неизбежно переходил по ссылкам на другие, все глубже и глубже погрязая во многих измерениях мира Кукольных Королей, получая предложения сыграть в онлайн-игру, скачать для просмотра видео, поболтать на форуме и, совершенно естественно, приобрести тематические товары.
В конце концов профессор Соланка как одержимый целыми часами не мог думать ни о чем другом, кроме многочисленных и многоуровневых этических проблем Кукольных Королей; его одновременно и восхищала, и возмущала все чаще всплывающая в его мирах фигура Могола Бабурского, который оказался одаренным поэтом, блестящим астрономом, истинным знатоком садового искусства и вместе с этим по-кориолановски кровожадным воином, самым жестоким из правителей, полностью захваченным бредовой идеей о безграничности своих призрачных возможностей (интеллектуальных, символических, воинских, мистических и даже сексуальных), делящим мир на блоки двойных оппозиций, то и дело сталкивающим «реальное» с «реальным», «реальное» с «копией» и «копию» с «копией», что, очевидно, свидетельствовало о размывании разделяющих категории границ в его собственном разуме. Соланка вдруг обнаружил, что прекрасно ощущает себя в мире, который раньше предпочитал наблюдать со стороны. Он начал понимать, чтó имела в виду Мила Мило, говоря, что только здесь «чувствует себя по-настоящему живой». Именно тут, в электронном пространстве, Малику Соланке удалось отойти от полужизни манхэттенского отшельника и, совершая ежедневные путешествия на Галилео-1, снова зажить по-настоящему.
Вопросы взаимоотношений знания и власти, смирения и сопротивления, целей и средств снедали Соланку с тех самых пор, как редактор вырезал их из программы, в которой Глупышка беседовала с Галилео Галилеем. «Вызовы Галилея», драматические моменты, когда жизнь вопрошает человека, что благороднее — постоять за правду либо благоразумно от нее отказаться, все более представлялись Соланке тем главным, что и определяет человеческую суть. Да на твоем месте, уважаемый, уж я бы не позволила им принудить себя врать. Я подняла бы гребаную революцию. Когда защитник правды слаб, а попирающий ее силен, не лучше ли склониться перед силой? Или восставший против силы откроет в себе сокрытую мощь и низложит деспота? Когда борцы за правду снаряжают тысячи кораблей и дотла сжигают «башни безверхие» Илиона лжи, должны ли они считаться освободителями или, побивая врага его же оружием, они уподобляются презренным варварам (бабурянам), чьи грады и веси обрекают огню? Где кончается терпимость? Как далеко можно зайти в борьбе за правду, не переступив запретной черты, за которой мы все оказываемся антиподами самим себе, адептами неправды?
