Натан Дубовицкий - Ультранормальность. Гештальт-роман
– Я?!
– Ну а кто, блять, еще?!
В растерянности Иван стоял как вкопанный. Налетающие оппозиционеры обтекали его словно неприступный камень в фарватере реки.
– Забыл?.. – промямлил удивленно Иван.
Он еще долго смотрел вслед Федору. Который уличил момент, чтобы как можно быстрее слинять с линии наступления. Вместе с потоком красно-серебряных Стрельцов протиснулся ближе к Мавзолею, где и должен был находиться Денис. Но его и там не оказалось.
Когда же Гена снова оказался в том месте, где успел схлестнуться с Федором, на его месте стоял уже Иван.
– А, переоделся уже, сука!
Он уже видел брата Федора, но вспомнил об этом крайне поздно. Цепь упала ему на плечо, проломив ключицу, а замок, застегнутый на самом ее окончании, звезданул по макушке.
– На, йоп твою, аргумент с говном! – процедил Иван. – Кота я забыл покормить. Ага!
А потом перешагнул через распластавшееся тело «младоцентренка».
Поднесли чай. Горчаков отпил немного, а потом поставил кружку на край подиума, а сам вернулся к микрофону.
Многое из того, что он говорил, уже звучало из его уст раньше, на публичных встречах со студентами и политическими активистами. Не хотелось повторяться. Но с другой стороны, он делал то же самое, что делали его копии в надежде заработать деньги, уже забыв о том, какое оружие дал он им в свое время. И тот лектор в ДК, о котором рассказывал Стрельцов, и подобные проекты по всей стране.
Каждый человек в равной степени аватар другого человека, в какой делает что-то за них двоих. А у Горчакова было множество аватаров, таких как Стрельцов, как лектор, как Решетилова, как тот сброд Столетова, окруживший себя полупроницаемой тайной. Но здесь сидели не аватары. Договор с ними содержал в себе другую природу. Язык, который подходил для тех, не подходил для этих.
– Человек никогда ничего не контролирует полностью, а реальна лишь власть, а не ее символизм. Поэтому в какой-то сфере каждый из нас имеет часть власти и молчит об этом, а также части неподконтрольности. И он говорит, производя символический обмен, симулирующий власть. Народная мудрость говорит в таких случаях: «Делай, что обещал» или «Держи слово». То есть приводи властную сферу в соответствие со знаковой системой. Обобщенно принцип их выглядит так: «Или не делай, или не говори», – породолжил он. – Но, распознавая это, мы можем идти дальше и воздерживаться от излишнего производства знаков – потому что знаем, что власть разменивает себя на свои символы. Не производя символы, мы сохраняем власть или создаем симуляцию следующего уровня. Пока люди разменивают свою власть на символы, мы не производим лишних символов, и все чувствуют, что это власть, так как не получают символов чтобы успокоиться. Тогда принцип должен звучать так: «Если не делаешь, не говори, если делаешь, говорить уже не нужно». Сэкономленные знаки идут в копилку власти или ее присутствия.
В мире, где все договорились структурировать общество с помощью теоретического насилия, все возлагают большие надежды на президента, как на главного носителя теоретического насилия, и очень боятся террористов, как на носителей реального насилия, не приемлющих символизм. Иногда президент бывает носителем реального насилия, это называется – государственный террор.
Проявленное насилие. в самом широком смысле – как власть. подстраивает под себя знаковую систему, а не спрашивает у знаковой системы дозволения. Поэтому судят не тех, кто на самом деле преступил закон, а тех, кто не смог подвести под преступление убедительной знаковой системы. Те, кто в знаковой системе наделен властью и правом на насилие, как правило, на это насилие не способен и законодательно зарегулирован.
Когда мы контролируем нашу безопасность, мы не производим знаки, а скрываем их. Поэтому для человека немыслимо причинить вред другому, у кого нет знаков, так как знак – это предлагаемый формат обмена информацией, драка. Человек, озабоченный деньгами или вниманием, демонстрирует знаки власти над деньгами или вниманием, но это лишь предложение формата обмена информацией, а не власть.
Меня привлекали к одному проекту по созданию новых типов общественной связанности. И хотя наши взгляды на будущее проекта разошлись, я понимаю глубокий смысл тех, кто решил инвестировать в этот проект. Когда уйдет Дракон, не сумевший за двадцать пять лет превратить свою реальную власть в символическую, возникнет вакуум власти, а потом схлопывание. Так действует вакуумное оружие – сперва взрыв создает вакуумное пространство, а потом хлынувший со всех сторон воздух уничтожает все постройки. Когда лопнет реальная власть Дракона, вакуум власти заполнится случайными символическими построениями, и наступит уже не экономический, а политический кризис, потому что все они не интегрированы одна в другую. А то, что есть, разрушила сеть call-центров, которую организовали где-то на уровне Совбеза. Скорее всего, люди Короленко. На те деньги, что Столетов тайком выводил из бюджета разными серыми схемами.
Силовики рассчитывают на нарастание насилия, потому что это развяжет им руки. Они делают ставку на то, что Дракон объявит чрезвычайное положение. В случае чрезвычайного положения вся власть переход в руки МЧС, действие конституции приостанавливается. Но на насилие рассчитывают и люди, объединившиеся вокруг Столетова. В определенный день и час Столетов войдет в кабинет Дракона и предложит сделать цивилизационный выбор – уступить власть держателям самой надежной и прочной из всех знаковых систем в стране, силовикам, вернуть самое мрачное, что было в СССР, или передать власть тому, кто сможет предложить стране радикальную альтернативу. Тот, кто хочет сорвать эту операцию, должен будет находиться в кабинете с Драконом в тот момент, когда Столетов постучит в дверь.
– А если кто-то поймет что происходит, попробует вмешаться? – уточнила одна из слушательниц.
Горчаков улыбнулся.
– Время от времени появляется какой-то ложный герой, который всех водит за нос и убеждает всех, что только он что-то понимает в этой жизни. Мы даже иногда симпатизируем этому безродному натуралу, помогаем как волшебные помощники, даем всякие чудодейственные средства. Но чтобы он нас не разочаровал, мы должны сами для себя уяснить: герой – это тот, кто хватает оголенный провод чтобы доказать, что здесь безопасно. А когда он не может этого сделать, бегает, пишет кровью нелепую историю о несправедливости, обижается на воображаемых врагов и, убедив всех, требует еще к тому же и мести, то история его просто сожрет. Он живет не в том типе текста, чтобы можно было обманывать сколь-либо долго.
Протиснувшись на Манежную площадь, где еще митинговала часть оппозиции, не участвующая в массовых драках, Федор скинул футболку и направился прямиком к полусфере с зодиаком и гербом столицы, полагая, что если Мешков и будет его ждать, то только там.
Толпа подавила все газоны, местами повалила скамейки, все изрядно замусорила и заблевала. Кое-где валялись коробки из-под не то водки, не то коктейлей Молотова, листовки от организации «Наблюдатель», где Воротилова не то выдвигали в президенты, не то заявляли протест и неучастие в президентской кампании. То там, то здесь из-под снега торчали банки «Яги» и презервативы, а возле зодиакального фонтана возвышался черенок, на котором маркером некто приписал «Тут был Вова, который видел, что игра и вправду закончена». Рядом с древком коробка с агитматериалами, раскуроченная, из которой ветер вырывал листовки и разбрасывал по всей Манежной, кружа над головами воротиловцев, неонацистов и либералов, столпившихся в полосе от нулевого километра до Госдумы.
Вокруг зодиакального фонтана народу находилось не много, и все они группировались кучками, как пингвины.
Стрельцов сел на обломок скамейки, еще не перевернутой протестом, накинул на голову капюшон и понял: все это какой-то кошмарный бред, помутнение рассудка, охватившее его в сентябре и заканчивающееся здесь, на площади, что он как сомнамбула придумал себе цель, и двигался к ней, то приближаясь, то удаляясь, но с маниакальной настойчивостью, даже не отдавая себе отчет в том, что это полная чушь. И даже больше, он понял, что все, что сейчас происходит на площадях – все эти координационные советы оппозиции, «младоцентрята», мордобой, дележка власти без реальной власти, все эти лекторы, игры в политику – все это безумие вылили на них те, кто набирал кнопки на своих телефонах в call-центрах. Это как квантовая лингвистика: пространственно-дискретные события превращались в пространственно-непрерывные. И весь этот большой спектакль, вовлекающий сторонних людей под нелепыми предлогами и с нелепыми желаниями – все это бесконечная психолингвистическая драма дорог, по которым ты можешь бесконечно ездить, но никогда не сможешь сойти на обочину.
