Завет воды - Вергезе Абрахам
— Благодарю вас, доктор, — отвечает по-английски женщина, заливаясь слезами. — Он сегодня вел себя странно. Не разрешил мне отвезти его в больницу. А потом вдруг вскрикнул и упал вот так на пол. А потом оцепенел — очень сильно, совсем замер — и потерял сознание. Водителя сегодня нет. Я не знала, что делать. Послала слугу за вами. А он вдруг как задергался.
Краем глаза Руни замечает пожилую женщину в чатта и мунду, с огромными золотыми шпильками в ушах; она бледная, руки, вцепившиеся в косяк двери, побелели, нижняя губа дрожит. Он обращается к ней на малаялам:
— Аммачи, не бойтесь, это просто припадок, скоро пройдет. (Судороги уже ослабевают, пока он говорит.) Но я хочу, чтобы вы присели, потому что, если вы упадете в обморок, это делу не поможет.
Она подчиняется.
Руни отмечает припухшие околоушные железы Чанди, его красные ладони, женственную грудь и свежелопнувшие кровяные сосуды на груди и щеках. Похоже, Чанди потребил в своей жизни столько спиртного, что большинству мужчин и не снилось. Аммиачный запах урины предшествует появлению желтого пятна, расплывающегося по первозданно-белому мунду.
— Такое случалось раньше? — спрашивает Руни.
— Никогда! Вчера вечером он вернулся из поместья такой же, как обычно. Уставший после долгой дороги. — Она переходит на малаялам.
— Нет, не такой, как обычно, — подает голос пожилая дама. — Его как будто муравей укусил. Аах, ругался со всеми. — Смущенная жена бросает на нее сердитый взгляд, но старушка стоит на своем: — Муули, это же правда, доктор должен знать.
— В начале поста он всегда раздражительный, — признает жена.
— Ага, — хмыкает Руни. — Он отказывается от виски на сорок дней?
— Пятьдесят дней. Да. Не пьет бренди. Ради меня, — стыдливо опускает она глаза. — Он поклялся, в первый год после нашей свадьбы.
Пост начался накануне. Внезапное воздержание, вероятно, спровоцировало у Чанди «ромовый припадок», приступ алкогольной абстиненции. Руни поднимается на ноги.
— Не тревожьтесь. (Чанди дышит шумно, но ровно.) Он скоро очнется, но будет плохо соображать. Я сейчас вернусь с лекарством.
Матхачен еще и варит нелегально арра́к — не тот североафриканский анисовый арак, известный Руни, а безвкусный дистиллят, который Руни использует в качестве антисептика.
У себя в «Сент-Бриджет» Руни смешал настойку опиума, аррак, лимон и сахар в аптекарском пузырьке и вернулся к пациенту.
Чанди лежал на полу, но уже в сознании, под головой у него подушка, испачканное мунду сменили. Он растерян, но, как ребенок, послушно глотает лекарство.
— Давайте ему по столовой ложке еще четыре раза до полуночи, — обращается Руни к Лииламме, так зовут жену мистера Чанди. — Завтра — три раза в день. Послезавтра — два раза, а потом один раз в день. Я все вот тут записал.
Заглянув к ним еще раз вечером, — к тому времени Чанди полностью пришел в себя, но был очень сонный — Руни объяснил, что в будущем Чанди нужно будет заранее сократить потребление бренди, еще до Пепельной среды.
Неделей позже у ворот раздается автомобильный гудок. И на территорию въезжает Чанди. Помимо самого Руни, он первый непрокаженный, появившийся в лазарете с тех пор, как там обосновался Руни. Теперь, когда он выздоровел и воспрял, видно, что Чанди — коренастый мужчина с бочкообразной грудью и могучими ручищами, вдобавок таскающий немалый лишний вес на талии. Он редкий тип малаяли без усов, волосы разделены на пробор и гладко зачесаны. В своей желтой шелковой джубе и грязно-белом мунду Чанди выглядит человеком, чувствующим себя непринужденно где угодно, даже в «Сент-Бриджет». Его благодарность принимает форму бутылки виски «Джонни Уокер».
— Мы почтем за честь, — говорит он, — если вы присоединитесь к нам за пасхальным обедом. Мы бы пригласили вас гораздо раньше, но Лииламма не хочет угощать вас простым рисом и зелеными бобами. А я хотел бы иметь возможность предложить вам выпить.
Руни принимает приглашение.
Чанди с интересом разглядывает окружающее, его не смущает любопытство столпившихся неподалеку обитателей лазарета. Руни предлагает показать владения, и Чанди с готовностью соглашается. Они обходят постройки, которые находятся в процессе восстановления. Руни надеялся использовать деревянные балки от одного из старых зданий, но Шанкар считает, что они изъедены термитами. Чанди присаживается на корточки, внимательно изучает бревно, потом говорит:
— Я согласен с вашим парнем. Термиты и еще последствия наводнения. Видите, как цвет отличается на другой половине?
Чанди разбирается в цементе и разных видах черепицы. В поле он несколько раз наклоняется, зачерпывает горсть земли и разминает ее в пальцах.
— Я надеюсь, когда-нибудь мы сможем сами себя кормить, — говорит Руни.
Чанди ничего не отвечает на это, но через несколько дней возвращается с шофером на автомобиле, у которого убрано заднее сиденье, а еще у машины есть платформа, приваренная к задней части. Шофер выгружает горшки с саженцами манго, сливы и банана, а также мешки с удобрениями — смесь костной муки и компоста. Чанди разворачивает начерченную от руки схему территории, на которой он отметил свои рекомендации — где лучше расчищать место для сада. Влажная низина возле канала идеально подходит для бананов.
— Это удобрение, кстати, годится для ваших кокосовых и финиковых пальм. Не похоже, чтобы ими занимались. А вон тот участок между кокосовыми пальмами сохраните для скота, он легко прокормит пару коров. Да и курятник не помешает.
Пасха в Тетанатт-хаус знаменовала собой начало долгой дружбы. Руни стал постоянным гостем за обеденным столом по воскресеньям, наслаждаясь щедрым угощением от Лииламмы и бренди от Чанди. Летом, когда жара невыносима, семья на два месяца перебирается в поместье. Они приглашают Руни погостить в горах, хотя бы по выходным.
Саломон Халеви прислал Руни его хирургические инструменты, и теперь у них есть больница и простейшая операционная. Он может позволить себе больше, чем просто бинтовать раны и дренировать абсцессы. Руни выборочно оперирует руки, пытаясь сохранить функции или восстановить их путем устранения контрактуры. Чтобы собрать денег, Руни рассылает множество писем. Евреи пардези финансировали печь для обжига кирпичей, а лютеранская миссия в Мальмё оплатила пилораму и маленькую столярную мастерскую. На Рождество та же лютеранская миссия принимает решение выплачивать лепрозорию ежегодную пенсию; многословные письма Руни по-шведски публикуют в их информационном бюллетене. Мистер Шоу, чья супруга Элеанор была пациенткой Руни, передает в дар двух дойных коров и штабель древесины.
Через пятьдесят лет после того, как Армауэр Хансен [122] увидел в микроскоп в тканях прокаженных палочковидную бактерию, mycobacterium leprae, все еще не существует лекарства от проказы. Руни может обеспечить жилище и осмысленную работу, но он огорчен и раздосадован тем, что почти бессилен предотвратить прогрессирующее разрушение рук и ног. На следующий день после открытия пилорамы он обнаруживает в стружках отрубленный палец. Владелец пальца продолжал работать, не заметив утраченного члена, пока Руни не указал на кровоточащий обрубок. Это событие побуждает Руни проводить еженедельные беседы по предотвращению травм. Он разбивает обитателей на пары для ежедневного осмотра рук и ног друг друга, перевязывает свежие раны. На поврежденный палец или ногу он сразу накладывает гипс, чтобы предотвратить дальнейшие травмы и чтобы рана заживала. К каждому инструменту в «Сент-Бриджет» прикреплен мягкий ремешок, чтобы помочь пальцам, которые плохо держат, и защитить кожу. Ведра и тачки снабжены сбруей, которую можно зацепить за шею.
В первый год работы лазарета во двор однажды вошел ухмыляющийся новичок, в блаженном неведении, что его лодыжка нелепо вывернута и кость торчит сквозь кожу. Любой, кроме прокаженного, визжал бы от боли, а этот пустомеля гордился, что целый день брел пешком в новый лазарет. Такую же извращенную гордыню Руни заметил и в местных обитателях: их «преимущество» перед теми, кто их отверг, состоит в том, что они могут ходить вечно; они могут часами стоять неподвижно, как статуи, не испытывая потребности даже переминаться с ноги на ногу, потому что не ощущают неудобства. Кумулятивная травма при ходьбе на поврежденных ногах и продолжительном стоянии приводит к воспалению, растяжению и в конечном счете разрыву связок, удерживающих кости стопы вместе. Когда таранная кость — седловидная кость, расположенная под большеберцовой, которая переносит вес тела на пятку, — окончательно разрушается, свод стопы становится плоским, как аппа́м [123], а затем выпуклым, как дуга кресла-качалки. Вес тела больше не распределяется равномерно на всю стопу, а концентрируется в одной точке, в результате чего образуется пролежневая язва. Если ее не лечить, язва разрастается и становится гангренозной, вынуждая Руни ампутировать конечность. Но это совсем не больно.
