Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен
К школе в Зруа они подъехали в пять вечера. В мягком и нежном вечернем свете он стоял перед покинутым, молчаливым зданием, даже не удивляясь тому, что большая дверь закрыта на замок, — он с самого начала ждал, что Бен-Яиш подведет его опять. За те десять дней, что его тут не было, поля слегка пожелтели и расцвели новые цветы. Появилась какая-то новая, тонкая красота. Между домами угадывались сливавшиеся с сумерками силуэты индийцев, следивших за приезжим. «Опять этот человек из министерства», — услышал он чей-то шепот. Он медленно пересек торговую площадь, но на этот раз люди почему-то избегали встречаться с ним взглядом, как будто жалели его.
И он опять пошел привычным уже путем в сторону дома Бен-Яиша, и опять прошел мимо гудящего столба электропередачи, и опять ощутил знакомую радость узнавания этих мест, но теперь уже не мог различить, был он здесь много лет назад или просто помнит все со времени прошлого приезда. Дом Бен-Яиша тоже был закрыт, он хотел заглянуть внутрь, но все жалюзи были плотно закрыты. Он постучал, и ему на мгновение показалось, что там кто-то есть, потому что ему послышался какой-то шелест, и он позвал: «Откройте! Это я!» — но шелест уже умолк, и никто ему не ответил. Он спустился к дому девочки и не без волнения постучался в дверь. Она открыла ему, на ней было белое в красный горошек платье, и он тоже покраснел, снова увидев ее чистое и серьезное лицо, и ему почему-то показалось, что за минувшие дни она стала меньше ростом. «Где отец?» — спросил он. Оказалось, что отец в больнице. «В больнице? — переспросил он, даже чуть обрадовавшись. — Давно?» Нет, он поехал туда сегодня утром и должен скоро вернуться. Девочка все еще придерживала тонкой рукой дверь, видимо гадая, намерен гость войти или хочет вернуться, и, может быть, даже опасаясь, что он снова займет ее кровать. И Молхо тоже не мог решить, стоит ли ему входить в дом, когда там не было ни одного из родителей. Что-то подрагивало у него внутри, как будто там притаилось какое-то маленькое, еще бесполое существо, тянувшееся к этой девочке. Он всмотрелся в полутьму коридора за ее спиной и увидел приоткрытую дверь ее комнаты, уголок тяжелого комода и край старой кровати с наброшенным на нее одеялом. Девочка проследила за его взглядом. Она стояла перед ним, очень похожая сейчас на отца, — мрачная, безрадостная маленькая индианка. «Вы хотите подождать его здесь?» — спросила она, наконец. «Нет, — сказал он, — я приехал к Яиру Бен-Яишу. Где он?» — «Он ждал вас все утро в школе, — сказала девочка. — Вам нужно пойти туда», — и она протянула руку, как будто хотела подтолкнуть гостя в нужном направлении. «Нет, — сказал он терпеливо, — там уже все закрыто, я только сейчас там был». Но девочка молчала. «Покажи мне, где живет секретарша, та, что преподает у вас музыку». Она тут же выскользнула наружу, босиком, и стала подробно объяснять, как нужно пройти, и он слегка коснулся ее худенького плеча — никакого ощущения, как будто между ними стояла какая-то воздушная стена, — и сказал: «Лучше покажи мне сама, только надень сначала что-нибудь на ноги».
И вот они снова шли друг за другом, и он видел перед собой ее прямые, как спички, ноги в спортивных туфлях и пытался завязать разговор, расспрашивая, когда должен появиться ребенок у ее матери, и как поживает корова, имя которой он забыл, и как называется их вади, — но она даже не знала, что у вади бывают названия, знала только, что там есть водопад, если немного спуститься по тропе, можно выйти к нему. «А как он называется, этот водопад?» — спросил Молхо. «Не знаю. Просто водопад», — ответила она.
Секретарша побледнела, увидев Молхо на пороге своего дома. «Это вы? Все-таки? Когда вы приехали? Мы уже отчаялись вас ждать». — «Вы отчаялись?» — усмехнулся он. Ну конечно, ведь они ждали его с утра. Яир чуть с ума не сошел. И час назад поехал автобусом в Фасуту, посмотреть, вернулся ли водитель. Молхо рассказал, как они ехали. Секретарша поспешно усадила его и предложила воду, показав девочке, что та может идти. Но Молхо не хотелось оставаться в этом шумном, переполненном маленькими детьми доме, к тому же забитом дешевой стеклянной посудой. Он предпочел бы просто побродить в этих вечерних весенних сумерках. Молхо буквально излучал из себя бодрость, благожелательность и бесконечное терпение, и, хотя он уже окончательно понял, что этот тип попросту боится инспекции, это открытие не только позабавило, но и тронуло его. Надо бы дождаться несчастного и успокоить его. «Не беспокойтесь, — сказал он толстой секретарше, — я подожду, погуляю немного, а потом побуду в их доме», — и он показал на девочку, которая все еще дожидалась у входа. «Твой отец уже вернулся?» — повернулась к ней секретарша. «Он вот-вот вернется», — сказала та. «Тогда прими гостя, дай ему отдохнуть с дороги», — обрадовалась секретарша. И Молхо опять — в который уж раз! — пошел следом за темной девочкой, видя, что люди провожают их настороженными взглядами. Он сказал ей, что хочет спуститься к их водопаду, и она повела его через поле к началу спуска, который выглядел как широкая проселочная дорога. «Вот и прекрасно, — сказал он ей. — Я спущусь туда и скоро вернусь». Она стояла в нерешительности. «Я должна провести вас». Молхо, однако, не хотел оставаться с ней наедине в ущелье. «Не нужно, — мягко сказал он. — Я сам найду дорогу. Ты только возьми мой портфель, положи его пока где-нибудь у вас дома». И ему показалось, что она облегченно вздохнула, а потом испытующе глянула на него сквозь свои нелепые очки, и ее милое косоглазие на мгновение скрылось в легком трепетании век. Она продолжала следить за ним все время, пока он не скрылся в кустах, спускаясь по тропе, которая из большой проселочной дороги вскоре превратилась в узкую грязную тропу, там и сям перегороженную большими камнями, земля под ногами становилась все более влажной и мягкой, даже чуть зеленоватой из-за близости к невидимому источнику. Но чем более заросшей и труднопроходимой становилась тропа, тем более ярким и торжественным становился свет вокруг. Теперь ему уже приходилось время от времени упираться ногами, чтобы не соскользнуть по крутым скалистым ступеням. Склон, что напротив, совсем исчез из виду. Не вернуться ли обратно? Но извилистая тропа, уходившая вниз, в ущелье, неодолимо влекла его, мокрые кусты по сторонам испускали странные, незнакомые запахи, теперь рядом с тропой появилась какая-то ржавая металлическая труба, то ли водопроводная, то ли канализационная — она тоже извивалась, спускаясь, и казалась странно чуждой на фоне дикой природы. Молхо шел рядом с ней, иногда наступая на нее и даже пользуясь ее подсказкой, чтобы найти нужное направление во все более густых зарослях, вокруг стали появляться маленькие лужицы, с разных сторон в его тропу вливались боковые тропки, и земля на них давно превратилась в тончайшую пыль под ногами побывавших здесь туристов. Неожиданно его обступила темнота, в ноздри ударил сильный запах воды и горячей пыли, он уже был внутри самой расселины, впереди виднелась залитая золотистым светом площадка, и, выйдя на нее, он вдруг увидел перед собой водопад.
Его удивило, что он не такой уж маленький. Вода вырывалась из-под мхов, под которыми скалы образовывали что-то похожее на тонкие губы широко раскрытого рта, и падала, золотясь в лучах света, в небольшой серо-зеленый бассейн, и потом вытекала из него где-то рядом, по невидимому стоку, неизвестно куда. Он уселся на скалу, чтобы насладиться зрелищем. В прохладном воздухе поднимались неведомые ему растения — маленькие фиолетовые цветы и плакучие деревья, целиком состоявшие из нежных тонких шнурков и крошечных листочков, резкий полынный запах дразнил ноздри. Да, в таком месте человек никогда не сможет заснуть. Он не помнил этого места, но теперь у него не было сомнений, что его приводили сюда подростком, такую возможность ни за что не пропустили бы в его молодежном движении. Ей понравилось бы здесь. В таких местах ее охватывал глубокий покой, даже вечный язвительный скепсис исчезал на время. Жаль. Этот водопад мог бы ее успокоить. Но они много лет не гуляли с ней в таких диких местах — если и выезжали за город, то с дороги не спускались. К субботе она обычно уставала, даже еще до того, как вспыхнула ее болезнь, и могла лишь раздраженно листать огромные пятничные газеты, сопровождая чтение самыми мрачными комментариями. «Выбрось ты этот мусор, — говорил он ей. — Все они только врут и нагоняют страх на людей. Стоит ли раздражаться из-за этого!» Но его слова не производили никакого впечатления, они были для нее всего лишь очередным доказательством его полной беспринципности, той опасной сефардской политической наивности, которая в конце концов доведет страну до катастрофы. А сейчас ее тело медленно разлагается, превращаясь в ничто, а он, одинокий, сидит, скрестив ноги, перед водопадом, и мысли о ней наполняют его горечью и тоской. Он подобрал с земли камешек и швырнул его в бассейн. И вдруг услышал за собой хруст веток и голоса детей. Из кустов появилась группа поселковых ребятишек, — видно, они шли по его следам и теперь таращились на него сверху, с обрыва. Он помахал им, и они, помявшись, начали спускаться — сначала те, что постарше, за ними остальные, некоторые в кипах, другие с непокрытыми головенками, среди них были и совсем крошечные малыши, похожие на черных козлят, все как один грязные. Они окружили его, и он с удовольствием болтал с ними, растроганно гладя их по головам и плечам, пока вдруг из зарослей не выскочила его девочка — покраснев от ревности и волнения, она растолкала детей: отец вернулся и послал ее найти гостя, чтобы тот не заблудился. Молхо засмеялся и спросил, не приехал ли Бен-Яиш, но она его не видела.
