Лилия Ким - По живому. Сука-любовь
— Может, шину наложить? — предложил второй врач, помоложе.
— Не надо. Тут всего четыре кусочка. Два плашмя, один поперек и один длинный. С него начнем. Та-а-к… Ну как, больно?
Я отрицательно мотнула головой.
— Ну еще бы… — усмехнулся доктор.
Не знаю, сколько они возились с моей рукой. Наконец наложили последний шов, залили антисептиком и крепко забинтовали.
— Пальчиками пошевелите, только осторожно, — попросил врач.
Я пошевелила.
— Ну, слава богу, связки целы, сухожилия тоже, — констатировал он. — Вот вам порошочки. Два прямо сейчас выпейте, а потом по одному каждые шесть часов в течение трех дней. Осторожно, очень горькие. С хинином. Чтоб заражение не пошло. Сейчас еще вот эти две таблетки примите. Это снотворное. Вода у вас тут есть. Давайте лечитесь.
Потом он обратился к Валере:
— Ну все. Жену вашу оставляем на покой. Пойдемте, деловые вопросы решим, и мы поедем.
Они удалились в холл. Рядом была открытая бутылка минералки и пластиковый стаканчик. Должно быть, Валера решил, что я сошла с ума, и спрятал потенциально опасные предметы.
Выпив все положенное, я с трудом поднялась и побрела в спальню. С трудом, задыхаясь и превозмогая дурноту, поднялась по лестнице и привалилась к стене. Ничего не видела из-за зеленых кругов перед глазами. В ушах шумело. Не помню, как добрела до кровати и рухнула в нее бревном.
[+++]Когда я проснулась, был день. Солнечный свет мягко струился сквозь закрытые шторы. Раны на руке саднили, но терпимо. В постели было так тепло, мягко и уютно, что вылезать не хотелось категорически. Свернувшись клубочком, я закрыла глаза и попыталась хорошенько насладиться этой простой радостью. В детстве мне очень нравилось играть в «норку», прятаться под большое одеяло с головой и сидеть там тихо-тихо или «впадать в спячку». Я решила сейчас же притвориться, что впала в спячку. Стала дышать глубоко и ровно, расслабив все тело. Я в анабиозе. Я просплю все зиму, и никто не сможет меня разбудить…
За дверью послышались легкие шаги. Дверь тихонечко отворилась, и вошел Валера в домашней одежде, с кипой книг и бумаг.
— Ты дома? — удивилась я. — Почему?
— Ну, а как ты думаешь? — спросил муж, но голос его звучал миролюбиво.
— А где Лиза?
— В садике, конечно. Я маму попросил, чтобы она ее отвезла и забрала. Сказал ей, что ты заболела. И всем остальным тоже.
Я приподнялась на локте. Муж разложил на столе бумаги и стал рыться в книге.
— Ты будешь со мной сидеть?
— Да, — коротко ответил Валера.
Мне стало стыдно.
— Прости, пожалуйста…
Муж поднял на меня глаза, потом отложил книгу и подошел ко мне. Сел на край, обнял и погладил по голове:
— Это ты меня прости.
Тут я заметила, что у него на виске появилось несколько седых волос. У меня вырвался тихий страдальческий вздох:
— Боже мой… Прости, прости, прости! Я тебя так испугала! Я сама не знаю, что на меня нашло.
Муж чуть отстранился. В глазах у него появились слезы, а голос задрожал.
— Мне в голову прийти не могло, что ты так все воспримешь, — сказал он. — Я, когда тебя увидел на полу в кухне в луже крови, чуть рассудка не лишился. У меня первая мысль была, что ты себе вены вскрыла. Вообще не помню ни как «Скорую» вызывал, ни как йод нашел, ни как кисть тебе перетягивал — вообще ничего. Прости меня! Господи! Прости!
Он прижался ко мне, уткнувшись носом в мою подушку. Я обняла его и поцеловала:
— Это ты меня прости. Я все не так делаю.
— Лера, ты можешь мне не верить, — ответил Валера, — но я тебя очень люблю. Мне, кроме тебя, больше вообще никто не нужен. Если я тебе какие-то замечания делаю, это не для того, чтобы тебя унизить или обидеть, пойми это! У меня в мыслях нет тебя унижать или оскорблять! Ты просто поверь, наконец, что я тебя люблю, и все встанет на свои места. Да, может, я в неприятной форме свои мысли доношу, но это от отчаяния, правда! Это происходит, когда я уже все остальные средства исчерпал. Я так хочу, чтобы ты была счастлива. Я все для этого делаю, а выходит наоборот. Пойми, я с тобой жизнь связал, я хочу до самого конца с тобой прожить. Но прожить мы можем по-разному. Я могу оставить тебя в покое, ничего не требовать. Но ты тогда вообще шевелиться перестанешь, я уверен. А тебе деятельность нужна. Причем не просто какая-то. Бисером же вышивать ты не станешь, правда? Тебе надо, чтобы работу твою видели и восхищались. Ты без этого сама зачахнешь и меня сожрешь. Поэтому единственный выход — заставлять тебя делать то, что ты лучше всего умеешь. Но ты почему-то оказываешь колоссальное сопротивление! Я не понимаю, почему. Честное слово! Если я что-то делаю не так, скажи! Я буду делать по-другому! Пойми, мы можем жить и мучиться, а можем жить и радоваться жизни. Понимаешь?
— Угу, — кивнула я.
— Не согласна ты со мной? — спросил Валера.
— Согласна. Ты все правильно говоришь.
— Я могу от тебя отстать, но понимаю, что это катастрофой закончится, — продолжал муж. — Посмотри, стоило мне перестать следить, сколько и что ты ешь, — у тебя вес сразу начал расти в геометрической прогрессии. Если я хоть на минуту перестаю контролировать хоть какую-то сферу твоей жизни, там мгновенно случается дефолт. А я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Я же с тобой жизнь делю. Понимаешь?
— Валера, но ты не можешь прожить мою жизнь за меня…
— Я к этому и не стремлюсь. Я хочу только одного — чтобы ты, наконец, стала взрослым осмысленным человеком, который понимает, что все его действия имеют последствия. Который, прежде чем сделать что-либо, думает, чем это может обернуться. Ты же вообще ни о чем не заботишься. Тебя просто кидает из одного аффекта в другой. Я тебя не ругаю и ни в чем не обвиняю. Но это факт. Согласись с ним.
Мне стало очень грустно.
— Я для тебя обуза.
— Нет! Мне в радость о тебе заботиться, я с удовольствием все для тебя сделаю. Ты просто пойми, что в моей помощи нет никакого подвоха. Я тебя не экзаменую, не испытываю, не проверяю на прочность, не хочу показать твою ущербность — ничего такого! Это твои родители с тобой так обращались, а я нет! У меня совсем другая цель! Лера, я на тебя смотрю, и у меня сердце от нежности заходится!
Я крепко прижалась к мужу, а он все говорил и говорил:
— У меня, кроме тебя, никого нет. Ты моя единственная семья. Просто доверяй мне!..
В это утро я подумала, что настоящая любовь — это что-то огромное, абсолютно необъяснимое и таинственное. Она страшнее ненависти, она источник горя и страданий, она изматывает и губит душу. Но одновременно с этим — это нечто чудесное, светлее радости, больше счастья, длиннее жизни. Это что-то из вечности — непонятное, всесильное и бессмертное. Если человеку выпадает испытать ее, он при жизни пройдет по всем кругам ада, будет мучительно умирать и воскресать, но узнает и невероятное счастье, с которым не может сравниться ни богатство, ни власть. Страдание, которое причиняет любовь, воспаляет душу настолько, что в этом состоянии — невероятной, запредельной экзальтации — человек может весь мир услышать, прочувствовать и понять.
