Эдуард Тополь - Китайский проезд
– За дружбу народов!
– Sorry, I’m not drinking, – отказался Патрик.
– Дринкин, дринкин! – настаивал лысый. – Пол Робсон! Дружба! Негр – русский! Дружба! Дринкин!
При слове «негр» Патрик побледнел даже черной кожей своих пальцев, вцепившихся в подлокотники кресла, а белки его глаз налились кровавыми прожилками. Александра вскочила с места, шагнула к лысому, сказала негромко, но с чувством:
– Дядя, отдзынь от него! Враз! Понял?
Лысый с пару секунд смотрел ей в глаза, но потом сломался и в обход Александры пошел со своей бутылкой к златозубой бабенке в пятнадцатом ряду, сразу за рядом Александры. Но златозубая замахала на него руками с публичной непосредственностью русской актрисы Гундаревой или американской телезвезды Розанн:
– Садись! Садись! После!
Лысый «Евстигнеев» послушно вернулся на свое место.
Самолет, дрожа корпусом, порулил на взлетную полосу.
– Relax. (Расслабься.) – Лэсли Голдман дала Патрику две таблетки швейцарского невросана и приказала: – Под язык.
Патрик послушно сунул таблетки под язык, достал из своей сумки компьютер-«лаптоп» и, включив его, застучал по клавишам. Его самым сильным впечатлением в этой поездке были сибирские туалеты, и теперь он с увлечением писал трактат о соотношении уровня развития канализации с уровнем цивилизации нации.
Самолет взлетел.
Лэсли Голдман тоже сунула себе под язык таблетку невросана, вставила в уши поролоновые пробки и надела на глаза изящную темную повязку, которую выдают на западных авиалиниях пассажирам бизнес-класса. Конечно, здесь, среди хабаровских челноков, запахов пота, чесночной колбасы, вяленой рыбы и свиного сала, Патрик со своим «лаптопом» и Лэсли с ее ушными пробками и импортной повязкой на глазах выглядели персонажами из комедий Гайдая. Но Александре было не до внешнего вида своих подопечных. Устало проваливаясь в сон без всякого невросана, она слышала позади себя голос златозубой блондинки:
– Приезжаю в аэропорт – Боже мой! – у меня ни паспорта, ни билета! А это я с вокзала сюда звонила, ага! Шофер такси видит – на мне лица нет, говорит: «Что случилось?» Я прошу: гони, милый, назад, на железнодорожный вокзал – паспорт и билет в телефонной будке остались! А голоса нет, ага. Ну, он погнал, но это ж через весь город! Короче, приезжаем, я в телефонную будку – какой там! Пусто! Ну – все! У меня слезы. Думаю, ладно, хрен с ним, с билетом, но без паспорта в самолет не пустят, а новый выправить – это ж с ума сойти! Шофер говорит: иди в милицию, а то с твоим паспортом или убьют кого, или за Ель Тзына проголосуют! Пусть они в аэропорт звонят, чтобы никто по твоему билету в Москву не улетел. Я думаю: да какая милиция? Чё они сделают? Знаю я нашу милицию! Только облают да деньги сдерут. Но иду. Иду и плачу. А они говорят: «Это не ваши паспорт и билет, гражданка? Тут только что какой-то мужик принес, сказал, что в телефонной будке нашел». «Какой мужик? Где он?» «Не знаем, – говорят. – Мы у таких фамилию не спрашиваем». Нет, вы представляете?! Раз в тыщу лет порядочный человек в милицию зашел, а они у него даже фамилию не спросили! Если б я его нашла, я б его в шампанском искупала, ей-богу! А так… Нет, я в Москве в церкву пойду, свечку поставлю! Да иди ты с этой водкой куда подальше, у нас тут свой разговор…
Александра открыла глаза. «Евстигнеев» с водкой в руках обиженной походкой уходил в глубь самолета и там присел на свободное кресло возле двух молодок. Александра закрыла глаза и попробовала донырнуть в свою дрему, где всплывали воспоминания о Москве, убитом муже, этом странном немом Робине и вспыльчивом Винсенте. Господи, как недавно это было и как давно! И как она благодарна этому нестерпимо заносчивому Винсенту, который так деликатно, словно совершенно случайно, вырвал ее из Москвы и отправил в поездку с американцами! Все, все заслонила и отодвинула эта поездка, эти десятки малых и больших приключений и сложностей, интервью с рыбаками Камчатки, с лесорубами и геологами Сахалина, с моряками, учителями и даже детьми на Курилах, где люди уже семь месяцев не получают зарплату, а школа разрушена землетрясением, а в магазинах ни лука, ни овощей, ни витаминов. И так – по всей стране, Москва – просто рай по сравнению с…
– Да не блядь я, не блядь! Я честная давалка! – вдруг прорвалось к ней сквозь дрему. – Я всю жизнь мужика ищу настоящего! А они счас чего? Они ж такую бабу хотят, за которой они как мыши в солдатской кухне – и тепло, и сытно, и ничо не страшно! Понимаете? Ну нету настоящих мужиков в России, нету! Я ж в магазине работаю, я их всех, паразитов, насквозь вижу! Им что Ель Тзын, что Зю Ган – один хрен, лишь бы выпить дали…
Александра встретила умоляющий взгляд Лэсли Голдман, которая тоже не могла уснуть из-за этой громкоголосой «Гундаревой», и повернулась к своей златозубой соседке:
– Женщина, нельзя ли потише?
– Золотая моя! Извини! – прижала та руки к своей пудовой груди. – Я тебе спать мешаю? Ты спи! Я ни звука больше, ни звука!
Александра повернулась к Лэсли и успокоила ее глазами. Та положила под язык новую таблетку невросана, вставила в уши поролоновые пробки и опять надвинула на глаза темную повязку.
– Наш самолет летит на высоте семь тысяч метров, – объявили по радио. – Температура за бортом – минус сорок семь градусов. Через несколько минут вам будет предложен завтрак…
Александра закрыла глаза.
– Не слышны в саду даже шорохи! Все здесь замерло до утра-а-а-а! – на три голоса запели у нее за спиной. – Если б знали вы, как мне дороги-и-и…
Лэсли вновь сняла повязку, Патрик отвлекся от своего «лаптопа», а Александра опять повернулась назад. «Гундарева» с хмельной вежливостью поспешно наклонилась к ней:
– У меня блядский голос, да?
Александра промолчала, но ее серые глаза были красноречивей слов.
– Все! Поняла! Молчу, как Зоя Космодемьянская! – заявила златозубая «Гундарева». – Слышь, подруга, а ты выпей с нами! А? – и взялась за стакан. – Водки или винца? Чего будешь?
– Спасибо, я не пью. – Александра отвернулась, прислонилась головой к холодному иллюминатору и – разом заснула. Как выключилась. Но минут через сорок новый всплеск скандальных голосов буквально вытолкнул ее из сонного омута.
– Я взяла твои деньги? Ах ты паразит, тля! Я взяла твои деньги?
Александра разлепила глаза.
Через два ряда от нее Лэсли тоже срывала с глаз повязку и очумело вертела головой.
А посреди прохода, над головами проснувшихся пассажиров высилась, подбоченясь, дебелая «Гундарева» в своем укороченном до ягодиц платье и кричала лысому «Евстигнееву», стоявшему напротив нее в гордой позе Наполеона.
– Я взяла твои деньги, сука?
– Взяла! – выпятив грудь, говорил он.
