Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы: Сочинения
Карухин ушел, и муштровал ребят Мехля. Все шустряки были в строю, за исключением вора отряда.
Навстречу седьмому, печатая шаг, шел первый. С ними тоже нет воспитателя.
— Воры! — закричал Мехля. — Нам навстречу первый. Дороги не уступим! Приготовиться! Не дай бог, кто очканет. Драться всем. Марехи, разрешаю бить любого вора. Воры, поддержим честь седьмого отряда.
И два отряда сошлись. Роги, бугры и шустряки стояли в первых четверках и приняли удар. Замелькали кулаки. Ворье и актив одного отряда били себе подобных другого. Некоторые от сильных ударов падали, но тут же вскакивали и наносили удары противнику. Медленно, очень медленно первый расчистил дорогу и, сминая седьмой, проходил все дальше и дальше.
Мехля встал в строй и принял удар на себя. Но толку — шиш. Первый раскидал Седьмой.
Седьмой строился. Мехля не кричал на ребят. Он вмазал нескольким из первого, но и ему попало. Седьмой отряд на зоне — самый мареный[9], и никогда другого отряда не сминал. Обидно было Мехле, активу и шустрякам, их — раскидали.
Ребята шли строем, но вразвалку и обсуждали, кто перед чужим рогом или вором не сконил и нанес удар.
Колония готовилась к родительской конференции. Участники художественной самодеятельности провели последнюю репетицию. В отрядах сделали генеральную уборку. Воры и актив заставляли ребят гладить им брюки и сатинки.
У всех настроение приподнятое. Завтра родительская конференция.
А сегодня прошла свиданка. Глаз написал письмо, и отец к нему приехал. Войдя в производственную зону, где возле вахты были расставлены столы, ребята сели за них. Через ворота впустили родителей. Отец Глазу привез различных лакомств. Поев и поговорив с родителями, парни разошлись по отрядам.
Седьмому наряд в столовую. Глаз со свиданки пошел в наряд. Раз к нему приехал отец, бугор направил его на кухню. И он чистил рыбу и мыл котел.
Ребят в столовой не дуплили. Активу хотелось денег у пацанов выпросить.
11
Долгожданная родительская конференция настала. Несколько сот родителей вошли в зону. В течение целого дня им можно находиться с сыновьями. Родители собрались на стадионе. С песнями, печатая шаг, отряды прошли вокруг футбольного поля.
Когда смотр закончился, родителей пригласили в отряды.
Глаз с отцом гуляли по зоне. На этот раз отец не плакал. Смирился ли он с тем, что его сын сидит в зоне, или сдерживал себя?
— А тебе что, — спросил отец, — досрочно не освободиться?
— Нет, — ответил Глаз, — придется сидеть все три года.
Кум так и не вызвал Глаза. Надежда, что из заводоуковской милиции придет ответ и его заберут на этап, рухнула.
— Бородин так и работает начальником уголовного розыска?
— Работает.
— Ты его часто видишь?
— Да нет.
— Если увидишь, скажи, что был у меня на свидании. Дела, мол, идут хорошо. А главное, скажи, что я знаю одно нераскрытое преступление — убийство, и я бы мог им кое в чем помочь. Скажешь?
— Скажу.
И Глаз с отцом стали говорить о зоне. Глаз рассказал кой-какие тонкости, но о том, что пацанов чуть ли не каждый день зашибают, — промолчал.
На летней площадке шел концерт. Воспитанники пели песни, танцевали, и многим родителям казалось: в зоне царит благополучие, их детей воспитывают, ставя на правильный путь.
Многие парни о кулаке родителям не говорили.
Глаз с отцом проходили мимо сцены, и оттуда неслась частушка про Антона — Раба КПСС, и одну строчку: «То куркуется, то мочит». Глаз запомнил.
Антон с месяц назад хотел замочить Томильца, но тот узнал и обломал об него две палки.
День подходил к концу. Скоро родителям выходить. Глаз с отцом в последний раз пошли к отряду. Около входа стоял Мехля. Он подозвал Глаза.
— Глаз, возьми у отца денег.
Мехля на освобождение деньги собирал.
Глаз говорил с отцом. Мехля наблюдал.
Глаз и не думал просить денег, а говорил о другом. Потом, повернувшись, развел руками: мол, не дает.
Мехля пошел искать другого парня. Родители к нему не приехали, и он ходил по зоне, выжимая из парней деньги.
Деньги у ребят просил не один Мехля. Воры не дремали и бугры тоже. Деньги нужны всем.
Вечером родители вышли из зоны. Глаз попрощался с отцом. Тот заплакал.
Некоторые ребята рассказывали родителям, как здесь воспитывают. И родители слали слезные письма в Москву. Но Москва слезам не верила. А Глаз и большинство воспитанников считали, что Одлян — вечен, все так должно и быть.
Родители принесли в зону много еды. Еду пропускали неограниченно. Воры и актив набили тумбочки банками. Завтра они прихватят их на работу и курканут. На черный день.
Назавтра в толчке все места были заняты. Пацаны месяцами недоедали, а тут нажрались вволю.
Ротан метал все подряд, приговаривая: «Бац-бац — и шлюмка». И, странное дело, в толчке его никто не видел.
Мест в Доме колхозника родителям не хватало. Алексей Яковлевич снимал угол у работницы производственной зоны. По совету сына он договорился с ней, чтоб она приносила Глазу на работу сгущенного молока. Отец оставил ей пять банок сгущенки и денег, чтоб, когда кончится молоко, она бы еще купила.
Воры и актив гужевали целую неделю. У пацанов еда давно кончилась, а у них запасы неистощимы. Денег они тоже насшибали и теперь выпивали чаще. Водяру в зону протаскивали в основном расконвойники, да и вольнонаемные их не забывали. Когда ворам или рогам к водке хотелось мяска, для них кололи кролика и жарили в кочегарке. В зоне подсобное хозяйство — разводили кроликов и другую живность, но на стол в столовую не попадало ни крошки: съедали роги и воры. За кроликами ухаживал земляк Глаза. Он держался высокомерно и с земляками не со всякими разговаривал, потому что ему от воров и рогов поддержка была.
У какого-то бугра в курке копченая колбаса испортилась, и он выбросил ее в кусты недалеко от отряда. К Глазу подошел Антон, к нему мать так на родительскую и не приехала.
— Глаз, хочешь колбасы?
— Хочу.
Антон подвел Глаза к подстриженному кустарнику.
— Вот, бери.
В колбасе шевелились черви. Оценив шутку кента, рассмеялся. Сели на лавочку. Но тут Антона позвал Томилец. Глаз закурил и заметил Амебу: он медленно, совсем не глядя в ту сторону, где лежала колбаса, приближался к кустарнику. «Неужели Амеба к ней?» И точно. Подойдя к кустарнику. Амеба сунул колбасу за пазуху и, не оглядываясь, пошел в толчок.
На следующий день у Амебы болел живот и он часто бегал в туалет.
По зоне прошел слух, что кто-то ковырнул посылочную и забрал часть продуктов. В седьмом отряде многие пацаны стали грешить на Амебу: раз он из толчка не выходит — в посылочную залез он. Его дуплили, а он плакал и говорил: «Не лазил, не лазил я в посылочную». Истинного шушару так и не нашли. Да и не искали особо, так как продуктов мало пропало.
