Дина Рубина - Всегда, всегда? (сборник)
– Марго, у тебя живот болит?
– Болит, – спокойно сказала она.
– А… Тошнит?
– Тошнит, – с некоторым даже удовольствием подтвердила она.
Я с бритвой в руках прибежал на кухню, закрыл дверь поплотнее и сказал бабе:
– У Маргариты желтуха!
Баба ахнула и опустилась на табурет. Она не стала спрашивать, с чего это я поставил такой безапелляционный диагноз, потому что с паникой у нас в семье все в порядке – она носится в воздухе, мы ею дышим. Просто баба тихо заплакала и шепотом стала проклинать свою жизнь.
– Баба, не дрейфь, – сказал я. – Сейчас это быстро лечится.
Первым делом с четвертого этажа была спущена Валентина Дмитриевна, наш домашний доктор. Она лечила всех соседей, в том числе бабу, деда, меня и Маргариту со дня ее рождения.
– Я думаю, это обычный грипп, – сказала Валентина Дмитриевна, послушав и помяв Маргариту. – Но чтобы полностью исключить гепатит, чтоб вы жили спокойно, я пришлю завтра из нашей поликлиники милую девочку, медсестру Надюшу. Она возьмет кровь на анализ. Только, Евдокия Степановна, голубчик, вы сами, конечно, понимаете, у Надюши выходной, в воскресенье она не обязана, ну и…
Баба сделала обиженное лицо и замахала руками:
– Валентина Дмитриевна, золото вы наше, как вы могли подумать! Конечно, отблагодарим! Конечно, девочка не обязана…
В воскресенье с утра мы ждали милую девочку медсестру Надю. Маргарита лежала тихая и торжественная, многозначительно положив на живот обе руки. Часа полтора я забавлял ее, показывая, как ходит обезьяна Джуди, стучал себя по голове согнутыми костяшками пальцев, рычал и изображал бандитов, но скоро истощился, притомился и прилег на тот же диван, валетом к Маргарите, захватив с собой для компании Бабеля.
Дед с бабой собирались на рынок и о чем-то препирались в прихожей.
– Саша, покажи еще раз Джуди, – попросила Маргарита.
Я, не отводя глаз от страницы «Конармии», выдвинул нижнюю челюсть, рассеянно постучал по своему черепу обезьяньей рукой и сказал утробным рыком: «У! У! У!»
– А еще?
– Все. Концерт окончен. Отстань, Марго.
– Саня, – напомнила из прихожей баба, – не забудь. Вот пятерка, на тумбочке под зеркалом. Дашь девочке.
– А не многовато? – спросил дед.
– Девочка не обязана, – отрезала баба.
Дед попытался сострить что-то насчет моей профессии и взяток, но баба вытолкала его из квартиры, вышла следом сама и захлопнула дверь.
Несколько секунд я читал спокойно, потом Маргарита сказала:
– Саша, я – вооруженный бандит…
Я молчал.
– Саша, повернись ко мне, – укоризненно просила она, – ну, займись больным ребенком.
Наконец я сдался, отложил книгу и несколько раз на глазах Маргариты отрывал и проглатывал большой палец собственной правой руки, а потом дрыгал им, к тихому ее восторгу. Потом надел на руку тряпичного зайца с пластмассовой бездарной головой, и он стал беседовать с Маргаритой.
– Марго, – глупо улыбаясь, спросил заяц тонким голосом, – а почему ты валяешься в постели среди бела дня?
– В городе желтуха, – серьезно объяснила ему Маргарита.
И тут в дверь наконец позвонили.
Милая девочка оказалась худющей, весьма энергичной особой маленького роста. Она была даже меньше меня. Мне сразу не понравилось ее бледное веснушчатое лицо с большими кругами под глазами и командный голос. Наша взаимная антипатия началась с того, что я попытался снять с нее куртку, a она, дернув обоими плечами, сказала: «Бросьте!» – и торопливо разделась сама. Я, бормоча что-то подобострастное, опустился на четвереньки и стал разыскивать для нее домашние тапки, которых, конечно же, не мог найти. Тогда она, вторично скомандовав «Бросьте!», обошла мою идиотскую дворняжью позу и вошла в комнату босиком.
«Ну и черт с тобой», – подумал я, поднимаясь с четверенек. Маргарита увидела стеклянные колбочки и резиновые трубочки и на всякий случай заорала благим матом.
– Папаша! – крикнула милая девочка. – Возьмите ребенка на руки! И шевелитесь, ради бога, сколько я у вас тут сидеть буду!
«Между прочим, не за спасибо пришла», – мысленно огрызнулся я и схватил свою горячую, толстую, орущую Маргариту.
– Сядьте!
Я сел.
– Держите ее! Ноги держите! Она меня не подпускает!
Я зажал Маргаритины ножки между колен, руками обхватил все остальное, извивающееся, как пойманный черт, и зажмурил глаза, чтобы не видеть Маргаритиной крови.
Началась экзекуция. Маргарита беспрерывно сигналила в мое ухо густым протяжным гудком.
– Не капает ни черта! – крикнула милая девочка. – Давайте другую руку!
– Может быть, не надо? – жалобно попросил я. – Может, обойдется?
Маргарита перекрывала наши голоса своим басом.
– Делайте, что я говорю! – скомандовала милая девочка. – Ой, какой избалованный ребенок!
Наконец, когда Маргарита изоралась и измучилась, все было кончено. Я ненавидел милую девочку. Она молча сложила свои причиндалы в сумку и вышла в коридор. Я обежал ее и выступил вперед, преподнося пятерку, как преподносят в колхозах хлеб-соль дорогим гостям.
– Спасибо… Мы так благодарны вам, – угрюмо бормотал я, не зная, куда ей сунуть эту проклятую пятерку. Ведь есть же люди, которые умеют это делать как-то легко, красиво, достойно. Я не умею.
– Зачем это? – спросила она, в упор глядя на меня внимательным отчужденным взглядом.
«Тяжелая баба, – подумал я. – Тоже не умеет все это как-то легко, красиво…» И опять забормотал:
– Ну, как же… Ведь вы не обязаны… Воскресенье… Мы так благодарны.
– Я пришла, потому что Валентина Дмитриевна просила, – отрезала она. – А это уберите, – и потянулась к вешалке за курткой. Я разозлился. «Ну нет! – подумал я. – Еще обязанным тебе оставаться?» И опять принялся всучивать ей пятерку.
– Нет, вы возьмите, пожалуйста… Как же так… Нам неловко. Мы не позволим…
Почему-то, бормоча, я все время называл себя императорским «мы», хотя, конечно, понятно почему: я представлял собой себя и возмущенно-благодарных бабу с дедом.
Я бормотал ненавидящим голосом пошлые благодарственные глупости, совал куда-то, в направлении ее корпуса, купюру, а она хватала мои руки, отпихивала их и восклицала:
– Что вы делаете? Что вы делаете? Что вы делаете?
Все это было похоже на небольшую драчку.
– Нет, уж вы, пожалуйста, возьмите! – крикнул я. – Вы ставите меня в глупое положение!
– Это вы меня ставите! Я просто для Валентины Дмитриевны, потому что Валентина Дмитриевна… – И все хватала мои руки и жалобно выкрикивала: – Что вы делаете? Что вы делаете?!
И тут я придумал гениальную штуку. Я снял с вешалки куртку медсестры и, хотя та немедленно предъявила свое «Бросьте!», насильно натянул на ее тощие плечи. Пятерку незаметно сунул в карман куртки.
