Елена Крюкова - Тибетское Евангелие
Восьмилетнюю девочку наряжали в красное шелковое платье и в зеленый головной убор, украшенный серебряными и золотыми подвесками. Разрисовывали ей личико хной. Потом усаживали на золотой трон, и все люди шли и поклонялись царевне.
А потом ловили в горах ирбиса, и приводили во дворец, и запирали на всю ночь ирбиса с девочкой в царских покоях.
Если наутро в покоях находили кровавые кости ребенка, а снежный барс лежал, облизываясь, и сыто урчал — его убивали, как преступника, на досках распиная; и вырывали из-под ребер у него, еще живого, сердце; и жрец Индры съедал сердце зверя, вставая лицом на восход.
Если же утром из покоев выходила бледная царевна, и у ног ее, мягко, неслышно ступая, шел голубой барс, и рука царевны на пушистой холке зверя лежала, а на красном платье царевны не было видно алых пятен страшной любви, — вся дворцовая челядь и сам Царь Перелетных Птиц ложились на пол к ее ногам, и так стояла девочка рядом со зверем, и царствовать ей было назначено теперь восемь лет — ровно столько, сколько ей лет.
Проходили сужденные годы. Юную девушку ночью тайком из дворца уводили, увозили в далекий, неприступный монастырь в горах; там она сначала молилась Господу Будде, потом солнцерогому Оленю, потом Снежному Барсу. Когда ей исполнялось пять раз по восемь лет, монахини ее сбрасывали со скалы. Тело разбивалось на тысячу кусков, и ночные звери приходили и питались мясом и костями. А душа царевны к белым облакам улетала.
А может, в Беловодье. Верили, есть такая земля.
Еще в земле Варанаси поклонялись Духу Охоты — ребенку Господа Шивы Натараджи, ибо Шива в земле Варанаси был лучшим, единственным богом.
Воин снаряжался и шел на охоту; колчан со стрелами у него за плечами, грудь защищает кольчуга, колени — в наколенниках медных. Охота на желтого тигра, охота на смоляную пантеру! На дикого медведя охота, с пастью как жаркая печь, с когтями как острия пик бесстрашных кшатриев.
Только прицелится, а ребенок Шивы прыг! — и не падает на землю, виснет между добычей и стрелой. Плывут земля и небо в глазах охотника. Молится Господу Кришне; молится Господу Вишну; а Шива ждет молитвы себе, и смеется то ли ребенок, то ли старик, страшно, блаженно паря в зеленом жарком, влажном воздухе леса.
Стреляет стрелок! Падает зверь, а кричит человек. Это ребенок Шивы над тобой подшутил. Смех раздается под пологом леса. Смех и стоны. Умирая, засмейся. Закричи, как ребенок рождающийся. Может, Шива услышит тебя.
Мы вошли в град Варанаси в полночь. Вышли на берег реки.
Священная Ганга несла к океану воды свои.
Луна освещала островерхие и плоские крыши. Крыши, похожие на круглые померанцы; и крыши, похожие на ежовые иглы. Сколь изощренны строители! Века пройдут, пылью станут дома.
Розовая лунная дорожка бежала по черной масленой воде.
Огни по реке плыли: в обители Матери Зверей я уже видел праздник такой.
Сегодня святая ночь Депавали, Ночь Великих Огней. Весь Варанаси празднует Депавали. Люди к Ганге идут, совершить омовенье и познать чистого бога в себе.
Старики, юнцы, девочки, молодые матери с детьми в корзинках — за плечами и на животе; тощие как сушеная рыба йоги, дородные жрецы храмов Варанаси в высоких тюрбанах и митрах величиною с дом, нищие, в лохмотьях, шудры — все идут, спускаются к священной Ганге.
Ганга стекает с гор Гималаев. Мне сказали: Гималаи самые высокие горы на земле, выше Гималаев — только звезды.
Еще сказали так: в Гималаях дивная страна. Шамбала имя ее.
Улыбнулся. Положил руку на грудь. Прислушался.
Голубая страна сияла во мне. Сердце Шамбалы билось во мне.
Смолчал. Ничего не сказал. Как передать: святая Шамбала — во мне?
Ганга с гор стекает, святая. Как сказать, что священная Ганга во мне течет, а я — в ней?
Густое лиловое варево ночи. Люди идут и идут к Ганге. Люди входят в воду, окунаются по плечи, водят мокрой ладонью по животу и груди. Зачерпывают воду в пригоршню и выливают себе на затылок.
Иные ныряют с головой; пропадают из виду. Чем дышат они там, под водой?
Не вода. Черный свет ночи.
По черноте плывут огни. Огненные цветы плывут.
Ганга несет огни на руках: огни дети Ганги, она мать им.
Закрыл глаза. Мать увидел. Как ходит она. Как смеется. Как лепешки печет.
Уходил, с ней не простился. Посылаю ей любовь свою, и она знает — вернусь.
Людей на берегу Ганги много — берег пестрит тюрбанами, сари, сброшенными на камни набедренными повязками. Голые входят люди в воду.
Голыми рождаемся; нагими умираем. Мы наги. Мы змеи.
Выползаем из утробы матери, из вечной пещеры; и вползаем в утробу Тьмы, зная: там посмертный Свет.
Оставил купцов моих на берегу. Они хотели совершить омовенье вместе с жителями Варанаси.
Один пошел в храм: увидел открытые двери.
В храм не вошел — сел на ступенях. Отсюда видна была река. Плыли на стрежне огни. Смеялись и плакали люди, в воду входя, выходя из воды. Людская река текла, впадала в Гангу земную. Ганга впадала в Небесную Гангу, во звездную ночь.
Раздался шорох. Некто шел вниз по ступеням.
Голос за спиной. Я не обернулся.
Видел подходящего ко мне спиною, затылком.
— Здравствуй, Исса. Ты не боишься?
— Чего я должен бояться?
Знал, что ответит.
— Не боишься мой танец увидеть?
Обернулся. Глаза широко раскрыты.
Смотрел на Господа Шиву.
Руки Шивы чуть дрожали, поднятые вверх; все десять пальцев растопырены, расставлены. Я уже знал язык жестов. Мудра «священный лотос». Две руки — два лотоса. Шиве люди издавна дарили лотос, ублажая его тонким запахом огненного цветка.
— Увижу, и что?
Улыбался ответно.
И его губы улыбались.
Мороз легко пробежал меж лопаток. Взвился подол одеяния Шивы. Наземь плащ полетел. Наг и велик, блестя бронзовой кожей, стоял Шива передо мной на ступенях. Мускулы вздувались, белки глаз пылали зеленью и синью. Присел на одно колено, другую ногу приподнял; руки заметались.
Дикая, давняя метель заметалась. Вьюга запела. Синее озеро лед сковал; танцевал пьяный бог на синем гладком льду, и звезды во льду отражались, и изнутри льда огни вспыхивали и гасли.
Пока танцевал Шива, я прожил тысячу жизней. И еще тысячу. А дальше уже не считал.
Пока танцевал, раскидывая дикие руки, я пребывал и зверем, и птицей, и ребенком, у которого убили мать, и стариком, стоящим на краю родной могилы. Я жил в снежной, метельной земле, где жил когда-то давно и буду жить еще. Я перейду горы времени! Сам станцую тебе — себя!
Протянул руки. Запомнил мелодию танца.
Били гонги. Текла Ганга.
Втекали людские жизни в огненную реку великой смерти.
— Ты все понял?
Шива стоял передо мной. Мудру иную пальцами сложил. Я прочитал: левая рука — Патака, флаг, правая — Ардха Чандра, половина Луны.
Подними флаг свой и неси перед собой, и никогда не опускай. Донесешь до вершины своей. Когда взойдет над твоей головой молодой месяц — тогда выше флаг подними: молодая Луна увидит усердье твое, с небес улыбнется тебе.
Мы оба сели на ступени. Я и он.
— Путник ты, и ноги твои устали.
Чувствовал запах пота, исходящий от плеч и лица Шивы.
— В лесах и полях мира сего я раздвигаю бесконечно высокие заросли. Я ищу.
— Что же ты ищешь, о путник? Кто пропал у тебя, пастуха?
— Ищу быка в камышах. Ищу рыбу в воде. Ищу вечно живое, оно от меня уплывает.
— Разве ты сам не живой? Разве не вечен? Потерял силы и надежду?
— Я полон сил. Я танцевал с тобой. Ты же видел.
— Да, это так. Никто из смертных не танцевал со мной. Сейчас покину тебя, и что будешь делать? Дальше живое искать? Зверя ловить арканом? Рыбу — сетью? Станешь ловец человеков?
— Стану ловец человеков и богов.
Изумился ответу. Долго молчал.
Оба молчали и глядели вниз на огни, что плыли по Ганге.
— Слышишь стрекот цикад? Овца никогда не терялась. Бык не терялся. Корова уже в стойле. Рыба печется в костре, и еще рыбы плещутся в заводи. Зачем искать? Не теряй связи с природой своей. Тогда боги снизойдут к тебе.
— Я не потерял; и, видишь, ты снизошел.
На это нечего было ответить.
— Ты видел следы зверя твоего?
— Я видел след быка. Видел след волка. Видел след тигра. Я видел в черной воде светящийся след играющей рыбы. Видел след Бога в небесах. След стопы Бога видел на вершинах снежных гор. Люблю тебя, Шива. Твой след больше не ускользнет от меня: ведь мой взор направлен прямо в твое небо.
Он вскочил на ноги. Я сидел на ступенях, он стоял передо мной.
— Знаешь, могу тебя уничтожить мановеньем руки. Я — Истребитель.
Тогда я тоже встал. Теплый камень лег под мои босые ноги. Мне казалось: стою на плывущей рыбе. Вытянул руку вперед и посмотрел Шиве в глаза.
— Ты — Истребитель, а я — Рождающий. Ты убиваешь, я рождаю. Мы друзья.
