Эдгар Доктороу - Билли Батгейт
— Это мои старые друзья, — сказал я Дрю, перекрикивая музыку, я был рад показать себя бывалым человеком, сунув руку в карман, я убедился, что не потерял тысячу долларов мистера Бермана, и тут меня осенило, что в паузу следовало бы купить выпивку для оркестра.
К концу ужина Дрю немного окосела, она сидела, положив локти на стол и подперев щеку рукой, и глупо улыбалась мне. Я уже перестал волноваться; темнота ночного клуба успокаивала, такая темнота служит убежищем, не то что обнаженная темнота настоящей ночи с неимоверным весом непредсказуемого неба; музыка была понятной и глубокой; они исполняли свои обычные песни, одну за другой, каждая казалась значимой и своевременной; каждая сольная мелодическая линия обладала ясностью истины. И так получилось, что они спели песню «Я и моя жизнь»; услышав ее, мы рассмеялись. Мы с те-е-енью идем по проспе-е-ек-ту вдвоем — пелось в этой хитрой песне; мне почудилось, что в ней содержится какое-то послание о нашей общей тайне, я бы не удивился, если бы сейчас в зал просеменил Аббадабба Берман, как всегда, я не мог чувствовать себя в безопасности, находясь вдали от мистера Шульца; Дрю хорошо придумала прийти сюда; если за нами следят, то мы правильно сделали, ужиная в его клубе; как лояльные люди мы возвращаем ему деньги, это было его владение, здесь я чувствовал себя ближе к нему, потому и перестал бояться.
Я решил впредь не волноваться и препоручить нашу судьбу импульсивным желаниям Дрю, подчиниться ей как радетельнице интересов мистера Шульца; она знала больше меня — оно и понятно, — и то, что мне представлялось ее непрактичностью, было проявлением силы ее натуры. Она на самом деле неплохо ориентировалась в этом мире и, несмотря на все свое безрассудство, была пока еще жива. И в Саратоге ей на самом деле ничего не угрожало. Да и присматриваю я за ней по заданию мистера Шульца. Я не знаю, кто предложил поездку сюда — к примеру, она могла делать вид, будто не хочет уезжать из Онондаги, а мистер Берман все же настоял на своем.
Затем около нашего столика начались танцы, и, когда она захотела потанцевать со мной, я решительно заявил, что нам пора домой. Счет я оплатил, следуя ее совету о чаевых, а уходя, оставил деньги для оркестрантов. До отеля «Грэнд юнион» мы доехали на такси и демонстративно вошли в разные двери своих сообщающихся номеров; оказавшись же внутри, с хихиканьем открыли разделявшую нас дверь.
Но спали мы каждый в своей кровати; проснувшись утром, я обнаружил на подушке записку: она уехала завтракать с друзьями. Она написала, чтобы я купил пропуск в клуб и ждал ее в полдень на ипподроме. Там же она указала номер своей ложи. Мне нравился ее почерк, она писала ровно, круглыми буквами, с почти типографской аккуратностью, точки обводила маленькими кружками.
Я принял душ, оделся и бегом спустился вниз. Два соглядатая исчезли. В гостиничном киоске я купил утренние газеты, вышел с ними на галерею, сел в плетеное кресло и прочитал их все. Жюри присяжных было уже отобрано. Защита ни разу не воспользовалась своим правом отвода. Сам суд начнется сегодня, прокурор, по свидетельствам журналистов, сказал, что суд продлится не более недели. «Дейли ньюс» опубликовала фотографию мистера Шульца и Дикси Дейвиса, беседующих голова к голове в коридоре суда. На снимке в «Миррор» мистер Шульц спускался по ступеням здания суда с широкой деланной улыбкой на лице.
Выйдя из отеля, я нашел на Бродвее аптеку с телефоном. Разменяв пригоршню мелочи, я попросил телефонистку соединить меня с номером, который я получил от мистера Бермана. До сего дня не знаю, как ему удавалось добывать телефонные номера, о которых не подозревала даже телефонная компания, но на мой звонок он ответил сразу. Я рассказал ему, что мы добрались до города в намеченное время, посетили аукцион лошадей-однолеток и что нынешний день собираемся провести на скачках. Я сказал ему, что миссис Престон встретила здесь своих друзей, глупцов, с которыми и ведет глупые разговоры. Я сказал, что накануне мы ужинали в Брук-клубе, но я решил не раскрывать себя хозяину, поскольку все шло нормально. Я говорил ему только правду, зная, что он все и так уже знает.
— Хорошо, малыш, — сказал он. — Хочешь заработать немного денег?
— Конечно, — сказал я.
— В седьмой скачке обрати внимание на лошадь под третьим номером. Выигрыш будет неплохой, и вероятность его весьма велика.
— Как ее зовут?
— Откуда я знаю? Посмотри в программку, но главное, запомни число три, ты ведь можешь запомнить три? — Он говорил раздраженно. — Весь выигрыш можешь оставить себе. Возьми его с собой в Нью-Йорк.
— В Нью-Йорк?
— Да, поезжай поездом. Ты нам потребуешься. Отправляйся домой и жди там.
— А как быть с миссис Престон? — спросил я.
В этот момент вмешалась телефонистка, попросила доплатить пятнадцать центов. Мистер Берман узнал, с какого номера я звоню, и приказал мне повесить трубку. Я так и сделал, и почти тотчас телефон зазвонил.
Я услышал, как он зажигает спичку, а затем выдыхает полные легкие дыма.
— Ты уже дважды назвал людей по имени.
— Виноват, — сказал я. — Но что мне с ней делать?
— Где эта птичка сейчас?
— Завтракает.
— Два твоих приятеля сейчас в дороге. Ты, возможно, увидишь их на ипподроме. Может, один из них подвезет тебя до станции, если ты хорошо его попросишь.
Вот что я думал, бродя по улицам Саратоги вокруг одного и того же квартала, но делая вид, будто куда-то иду: они дали мне все эти деньги не на один-два дня, их вполне хватит на самые щедрые недельные траты — отель, рестораны, ставки на бегах, если Дрю Престон вдруг захочет поиграть. Но что-то изменилось. Либо я им действительно нужен в Нью-Йорке как авангард, либо они усылают меня туда, где я не буду им мешать, но что-то изменилось. Может, оставшись без Дрю, мистер Шульц дал уговорить себя, что она опасна для него, а может, его охлаждение всего лишь отражало ее равнодушие; мистер Берман считал, что мистер Шульц безоглядно влюблен, но, подумав, я понял: уже через неделю, что я провел в их обществе, мистер Шульц перестал замечать Дрю; она превратилась во что-то вроде витрины, украшения; она перестала быть возлюбленной, по которой вздыхают и которой жмут ручку, с которой ведут себя трогательно и глупо, как и подобает влюбленным. Какое бы решение они ни приняли, естественно было ожидать худшее. Я горжусь тем мальчишкой, которым был, горжусь тем, что не потерял головы, несмотря на весь ужас своего положения; как известно, быстрее всего соображает тело, тело соображает уверенно, безошибочно; оно, в отличие от мозга, не зависит от характера, и счастливая догадка моего тела состояла в том, что должно случиться наихудшее; я не помню, как вошел в отель, пересек холл, но осознал себя уже в своей комнате, рука моя сжимала заряженный пистолет. Так мне стала ясна моя догадка. Наихудшее означало, что он изменил к ней отношение, что ему требовались новые смерти, он так быстро теперь насыщался очередной смертью, что следующая была ему нужна все быстрее и быстрее. Что Дрю может ему сказать или сделать, если он не способен защитить себя самого, если он не в ладах с законом, если его банда разлетается, словно осколки разорвавшейся бомбы, а он остается один, как те плачущие китайчата после бомбежки, и вокруг него все рушится?
Интересно, что мистер Шульц знал о предательстве все, кроме того, как оно творилось в той радостно-плотоядной атмосфере, в которой жил каждый из нас, иначе зачем бы его Аббадаббе было подсказывать мне номер лошади? Мистеру Шульцу не хватало воображения, ум у него был обычный; Дрю права, он посредственность. Но как бы то ни было, на мне теперь лежала невообразимая ответственность, я должен все организовать, заставить людей действовать по моему разумению, хотя способов влияния на них у меня не было никаких. Обдумывая свое положение, я вспомнил, что в кино влиятельные люди имели помощников и секретарей. Карточка, лежавшая прямо перед моим носом, предлагала список услуг отеля «Грэнд юнион», включающих массажиста, парикмахера, цветочника, представителя «Вестерн юнион» и много чего еще другого. Весь отель был в моем распоряжении. Успокоившись, я снял трубку телефона и самым своим низким и тихим голосом, чуть гнусавя на манер друзей Дрю Престон, сообщил телефонистке отеля, что хочу связаться с мистером Харви Престоном из «Савой-Плаза» в Нью-Йорке, а если он там не живет, то выяснить его новый номер телефона, возможно, в Ньюпорте. Когда я повесил трубку, у меня, непревзойденного жонглера, дрожали руки. Рассудив, что Харви найдут не сразу, а если найдут, то непременно в постели с компаньоном по его вкусу, я позвонил в отдел обслуживания, где мой заказ выслушали с почтением; я заказал сладкую дыню, кукурузные хлопья со сметаной, яичницу с ветчиной, колбасу, тосты, повидло, пирожки с мясом, молоко, кофе — больше в меню ничего не было. В ожидании завтрака я сел в кресло у открытых окон и сунул пистолет под подушку. Мне казалось очень важным сидеть не шевелясь, будто в очень горячей ванне. Машину, конечно, поведет Микки, а с ним, скорее всего, будет Ирвинг, ведь любое дело в Саратоге потребует точности, а возможно, и терпения, тут важнее сосредоточенное умение, а не дикая ярость. Мне они оба нравились. Тихие мужчины, которые никому не желали зла. Они не любили жаловаться. Даже внутренне противясь, задание они все равно выполнят.
