Александр Тарнорудер - Ночь - царство кота
В дверь постучали.
— Подождите, ну! — заорала Катерина. — Что я вам, по трубе с дерьмом уплыву?
Она нажала на рычаг, открыла кран и опять посмотрела в зеркало. Сумочка с расческой осталась в комнате. Счастье, что Мишку не взяла. Она заглянула самой себе в глаза:
— Позвонить, во что бы то ни стало! Соглашайся на все, но позвони!
Она открыла дверь, и конвой отправился обратно в том же порядке. Катерина заметила, что одна из сопровождающих с трудом удерживается от смеха. Хороший признак, подумала Катерина, скорее всего, что-нибудь другое. Она по памяти попыталась свернуть в сторону знакомой комнаты, но снова была крепко схвачена Мири.
— Какого черта ты меня хватаешь все время, просто сказать нельзя? — дернулась Катерина.
— Ну, ты очень резвая, — отозвалась та, — а мы за тебя головой отвечаем.
— А чего за меня отвечать, я никуда не бегу, да и кому нужна-то?
Мири не ответила, они вошли в просторное помещение, уставленное по периметру длинными столами. На одном из столов лежал катеринин чемодан, а также ее сумочка. На других устроилось несколько человек в форме и в гражданском. Двоих Катерина узнала — это были Ронен и контролер, задававший ей дежурные вопросы.
— Откройте, пожалуйста, чемодан и выложите, пожалуйста, все на столы, — попросил Ронен.
Катерина, вздохнув, молча расстегнула чемоданы и принялась выкладывать вещи. Хорошо, что хотя бы белье было в непрозрачных пакетах. Закончив, она распрямилась и ждала продолжения. В отличие от девушек, водивших ее в туалет, находящиеся в комнате были напряжены.
— Это все ваше? — спросил Ронен.
— Да.
— А что здесь? — Ронен указал на одну из посылок, украшенную большой, крепко притороченной наклейкой с адресом.
— Понятию не имею. Это подарок для моих друзей.
— Значит, вы не знаете?
— Не знаю.
— А зачем вы тогда соврали во время проверки, что все предметы принадлежат вам?
— А вы найдите хоть одного, кто этого не сделал!
— Сейчас речь идет только о вас.
Катерина не ответила.
— Тем самым вы нарушили закон и поставили под угрозу жизни пассажиров.
— Найдите хоть одного, кто не врет! — повторила она.
— Вы совершили преступление и должны быть наказаны!
Катерина задумалась. Судя по продукции Голливуда, ей должны были зачитать ее права, но беседовала она с представителями израильской безопасности на русской земле. Ха, и у нее есть русский паспорт, что очень даже кстати.
— И вы что, меня в этом обвиняете? Из-за каких-то дурацких подарков? — спросила Катерина со всей наивностью, на которую была способна.
— Да, обвиняю.
— Ну, если обвиняете, — торжественно объявила Катерина, — то тогда я имею право хранить молчание и разговаривать только в присутствии адвоката, — она, как и все остальные, уселась на стол, сдвинув в сторону свои вещи, и оглядела присутствующих. Один из них, сидевший в отдалении, явно ей кого-то напомнил.
— Вы полетите с нами обратно в Израиль и ответите по всей строгости закона!
— И не подумаю, — парировала она, доставая из сумки русский паспорт, — я — гражданка России, и никуда лететь не обязана.
— Но вы еще и гражданка Израиля.
— Мы сейчас в России, и вы не имеете никакого права меня здесь задерживать. Кстати, если говорить об уголовных преступлениях, то мне сделали укол без моего согласия, след видите? — Катерина задрала рукав. — Так что я требую, чтобы меня передали российским властям, а также медицинского освидетельствования.
Смутно знакомый поморщился, и Катерина вспомнила, что это мужик из безопасности посольства. Он встал и приблизился:
— В посольстве вы с такой же горячностью заявляли, что вы израильтянка.
— А вы меня не слушали, так что же мне остается делать?
— Что вы хотите?
— Позвонить. Должна же я сообщить мужу, что еще жива…
— Исключается!
— Тогда вызовите российского представителя!
— И что?
— Ничего, я совершила преступление на российской земле, пусть он меня арестует.
— Вы будете сидеть в здешней тюрьме, это похуже, чем в Израиле.
— Ничего, посижу, а может, по местным законам, я и не нарушила ничего.
— Ладно, госпожа Фридман, давайте по-хорошему: вы звоните мужу, только мы скажем вам, что ему сказать; после этого вы, вместе с нами, летите обратно в Израиль и отвечаете на все наши вопросы; никто вас не задерживает и не предъявляет обвинений. Идет?
— Идет, только где гарантии? И почему я должна говорить мужу то, что вы хотите?
— Госпожа Фридман, вы хотите, чтобы ваш муж не волновался, и мы хотим, чтобы ваш муж не волновался. Но мы еще хотим с вами поговорить, а это может занять время, поэтому, мы хотим, чтобы вы ему немного наврали, что задержитесь. Это все. Идет?
— И что вы хотите, чтобы я сказала?
Офицер посольства взял листок бумаги и написал несколько строк:
— Вот это…
— Ладно, подойдет… — Катерина, с трудом разбирая почерк, прочитала записку.
Ей протянули телефон.
— Так что все-таки с самолетом?
— Этого мы вам сказать не можем.
— Вы не можете сказать, долетел самолет или нет?
— Нет.
— Ну, знаете, тогда сдайте меня милиции.
— Госпожа Фридман, позвоните мужу, без всяких условий, а потом мы поговорим.
Катерина посмотрела на него пристально.
— Звоните, звоните… Только, уговор, говорить по записке.
— Темка, это я, привет, извини, что раньше не позвонила, просто не было всей информации, у них был overbooking, ну я и согласилась, а теперь они предлагают рейс через Будапешт и connection через сутки и с гостиницей full board в самом центре, так что я согласилась, а boarding уже идет, и надо в темпе, ну пока, как там Мишка, ты ему купил для школы, ну все, бежать уже надо.
— Вот и молодец! — Катерина вспомнила, что этот тип из посольства понимает по-русски.
— А что дальше?
— Примерно через час нас всех заберет израильский самолет. И мы предлагаем вам присоединиться. Мест достаточно.
— Но если я не хочу?
— Ваше право… Только если вы хотите попасть в Израиль до вечера воскресенья, вам стоит принять наше предложение.
Катерине жутко захотелось домой. Была всего только пятница, и мысль о том, что придется еще двое суток провести в этой стране, вызвала приступ тошноты. Хотелось забыть обо всех страхах и приключениях, чтобы все уже закончилось, забраться под одеяло, ну, конечно, какое в августе одеяло, но хоть под простынку, обнять Темку и уткнуться в родное плечо, забыть все, что было, ведь есть еще неделя отпуска, поехать куда-нибудь подальше, вместе с Мишкой, и зачем ее только потащило в эту Москву. А эти ребята из безопасности, они все гораздо моложе ее, но как они переполнены собственной значимостью, ведь даже простой вопрос о самолете остался без ответа. Козлы надутые. Черт, а без них еще два дня домой не попадешь. Катерина решилась:
— Я согласна.
— Ну, хорошо!
Офицер безопасности легонько сжал ее плечо и удалился в дальний конец комнаты. Ей сказали, что она может собрать свои вещи обратно в чемодан. Вокруг как бы образовался вакуум. Катерина сосредоточенно укладывала многочисленные посылки и конверты, и никого не интересовало их содержимое, явно вступившее в противоречие с законом. Атмосфера в комнате царила довольно тяжелая. Уложив вещи, Катерина принялась рассматривать ребят, рассевшихся по углам. Народу было довольно много: почти никто не разговаривал, многие прикорнули на столах, закрыв глаза, другие сидели, задумавшись, охватив голову руками. Пришло на ум, что что-то все-таки произошло. Сонное царство разметали энергичные молодые люди, наводнившие зальчик, с ходу подхватившие ее чемоданы, и помчавшиеся вон. Самолет был армейский транспортник, защитного цвета, со знаками Израильской армии, с сиденьями вдоль боков и огромным, не характерным для знакомых Катерине самолетов, пространством посередине.
Катерину усадили в кресло, привязали ремнем, не по бедрам, как в обычном самолете, а через плечо. Соседями оказались неприятные типы, молчаливо сидевшие держа ладони на коленях, и глядевшие исподлобья. Когда взлетный рев постепенно затих, соседи подали признаки жизни. Они отстегнулись, достали планшеты, и уставились на Катерину с двух сторон. Типы один за другим принялись задавать дурацкие вопросы, и ей стало страшно неудобно, не было никакой возможности для нормального разговора. Если она пыталась разговаривать с одним, другой непременно оказывался на уровне ее затылка, и тут же задавал очередной вопрос. Попытка ответа вызывала очередной вопрос первого собеседника, и поворот на сто восемьдесят градусов, что оставляло второго сверлить ее затылок. Вопросы были из той же серии, как при посадке в самолет: где живете, сколько времени в Израиле, где семья, кто семья, кто остался в России?
Терпения Катерине хватило минуты на полторы, после чего она завопила, что в чемодане у нее бомба, и что она взорвет их всех к такой-то матери, если ее сейчас же не оставят в покое. Вопросы продолжались, несмотря на упорное ее молчание, ее спрашивали: почему она не взяла сына, почему она поменяла вылет с тридцатого на двадцать третье, почему она отказалась лететь сегодня, двадцать третьего, почему она явилась в посольство и кричала про бомбу в самолете. Здесь Катерина вставила вопрос: «А что, была бомба?» На вопрос не ответили, но мельком переглянулись.
