И. Грекова - Пороги
Позвонив куда надо, она поспешила обратно. Какая-то парочка, утонув в нескончаемом поцелуе, оживляла пустынную улицу. Галина Львовна дошла до дому, поднялась по лестнице, отперла дверь, повесила трубку телефона. Ноги у нее озябли (она выбежала без чулок). Лежала, пытаясь согреться и прийти в себя. Ни то ни другое не удавалось. Наконец задремала.
В половине седьмого — звонок. Звонили одновременно будильник и телефон, причем телефон — особым, высоким, прерывистым голосом междугородной.
Звонил Саша, муж. Все благополучно, здоров, весел. Играл в теннис со здешними учеными, они против меня слабаки. Не слышно? Сла-ба-ки. Слегка повредил ногу, придется временно не играть. Нет, ничего серьезного, простое растяжение связок. Галочка, а как ты? Не скучаешь там одна? Что-то у тебя голос грустный. Мне показалось? Значит, показалось. От ребят что-нибудь есть? Все в порядке? Ну, слава богу. В самом деле, у тебя какой-то тревожный голос. Ошибаюсь? Хорошо, ошибаюсь. Ты у меня молодец. Не скучай, скоро увидимся. Целую.
Галина Львовна подошла к зеркалу. Ну и вид! Вчерашние две морщинки углубились, стали длиннее. На ночь не сделала массаж. Дело не в массаже. Дело в том, который звонит. Ничего, он у меня взвоет!
С работы позвонила капитану Букову, доложила о своей ночной деятельности. Он одобрил, сказал: «Продолжайте так же».
— Алексей Степанович, я же не сплю ночи. Сколько времени можно продолжать? Может быть, вы его уже выследили?
— Погодите, не торопитесь. Так скоро эти дела не делаются. С одного раза вообще ничего сказать нельзя. Можете, конечно, выключать телефон на ночь…
— Ну нет. Этого он от меня не дождется.
— А насчет обрыва трубки примем меры, чтобы повесили новую. Спасибо, что дали сигнал.
Когда на следующую ночь опять раздался звонок и Галина Львовна опять ничего не услышала, кроме отдаленного писка, она взяла себя в руки, вспомнила, как на заводе выясняли отношения рабочие, и выдала в телефон отборную, затейливую тираду. Конечно, вышло у нее не так, как у мастеров этого дела, но все же неплохо. Не вешая трубки, она оделась и вышла.
Все-таки ночная улица плохо действует на нервы, хотя у нее они и крепкие. Услышав за спиной звуки, она обернулась. Бежала собака, белесое порождение белой ночи. «Кыш!» — сказала ей Галина Львовна. Собака не отставала, как привязанная.
В ближней телефонной будке трубки, конечно, не было. Она — к метро (собака — по пятам). Позвонила, сообщение приняли. Домой — и все та же собака, хоть плачь! Отпихнула ее ногой, входя в подъезд. Уж собаку-то вряд ли «тот» подсунул, хотя и это казалось возможным.
Опять постель, попытки заснуть. На следующий звонок — под утро — так и не встала. Сил не было.
Так продолжалось дней десять. Звонки были каждую ночь, иногда по нескольку раз, в разное время. «Неизвестный друг», видно, не щадил себя, свое время, свой сон. Ругаться в телефон Галине Львовне больше не удавалось: на том конце кто-то со всей мочи свистел в какую-то дудку, может быть, в милицейский свисток. Резало уши. Белесая собака то появлялась, то нет.
Наконец выдалась ночь без звонков. Проспала ее мертвым, каменным сном. А на другой день позвонил капитан Буков и попросил зайти в отделение.
— Как вы с лица-то изменились, похужели, — сказал он. — Не надо так переживать.
— Я не переживаю, просто не сплю.
— Женщина должна беречь свою красоту.
— Какая моя красота? Я уже старая, — возразила она, ожидая привычных опровержений.
Их не последовало. Капитан сказал:
— Старая — молодая, все равно беречь надо. Второй-то красоты судьба не выдаст. А я вот чего попросил вас зайти; попался наш карась на удочку!
— Да ну?!
— Точно, попался! Из всех звонков, которые засекли, три — с того номера, который вы подозревали. Остальные — из автоматов, один — с частной квартиры, видно соседней — близкий номер. Только учтите, я вам не имел права этого сообщать. Это наше дело, милиции, а не отдельных граждан.
— И что же вы, милиция, думаете делать?
— Мы уже сделали. Вызвали того субчика, на чье имя телефон. Испугался старик, аж затрясся.
— Старик? — удивилась Галина Львовна.
— Старик, да какой противный. Волосы из носу. Удивляюсь вам, Галина Львовна, как вы, такая образованная, интересная, могли с таким уродом дело иметь.
— Да я не знаю никакого старика, честное слово!
— Это ваше дело, не мое. Наше дело — вызвать и побеседовать. Я ему сказал: если хоть один звонок засечем, снимем телефон — и все. Он голословно отрицает. Говорит — не звонил, знать не знаю, ведать не ведаю. А вас сегодня ночью беспокоили?
— Нет, ни разу. Спала мертвым сном. Давно так не спала!
— Моя милиция меня бережет, — гордо сказал капитан Буков. — Если еще что появится, обращайтесь без никаких.
— Спасибо, Алексей Степанович. Будьте здоровы.
— Взаимно.
35. Поздние знакомства
Нешатов пришел домой, как всегда, поздно вечером. Навстречу ему в прихожую вышла Ольга Филипповна.
— Сидит, ждет, — сообщила она шепотом. — Нипочем не уходит. Я ему: «Может, Юрь Иваныч и до завтра не придет?» А он: «И до завтра буду ждать, мне все равно делать нечего». Предлагала «Огонек» с кроссвордом — не хочет. Зря я его в твою комнату пустила. Не спер бы чего. Задница обтянута, волос долгий…
— Кто такой? — спросил вполголоса Нешатов.
— Говорит: знакомый. Мало ли знакомых? Я ему в паспорт не заглядываю. В комнату впустила, а душа не на месте.
— Ничего. У меня и красть-то нечего.
Он вошел к себе. Густой, слоистый, терпкий дым заволакивал комнату. В этом дыму с тахты поднялся кто-то высокий, незнакомый.
— Вы ко мне?
— К вам. Вы, если не ошибаюсь, Юрий Иванович Нешатов?
— Не ошибаетесь.
Высокий поклонился с клоунской ужимкой, резиново согнувшись в пояснице:
— Очень рад познакомиться. Я Нешатов Павел Юрьевич. Слыхали такое имя?
— Слыхал.
Нешатов подошел к окну и распахнул его настежь. Постоял. Обернулся к своему гостю. Не надо эмоций. Взять себя в руки. Простая деловая встреча. Сын? Пускай сын.
Молодой человек был худ, раздерган, длинноволос. Нешатов разглядывал его, силясь узнать, но не узнавая. Где Пашины золотые глаза? Они стали простыми, табачными. Волосы давно не мытые. Руки с обгрызенными ногтями… Только одно оставалось от Паши: родинка на правой щеке. Была просяным зернышком, стала горошиной… «Наверно, мешает ему бриться», — подумал Нешатов. Мысль о бреющемся Паше была противоестественна. Впрочем, сейчас он был небрит.
— Папочка, — иронически сказал Павел. — Или папенька. Или папаша. Как прикажете вас называть?
— Как угодно. Можно просто «отец».
— На «ты» или на «вы»?
— Как угодно.
— Тогда лучше на «ты». Теплее… Отец! Разреши мне прижать тебя к своему благородному сердцу!
— Не разрешаю. Ты не кривляйся. Противно.
— Не буду, если мои манеры тебя не восхищают. Вообще-то я привык к восхищению. Сядем, закурим, поговорим. Я ведь пришел по делу. Сигареты есть? Я свои все выкурил, ожидая.
Нешатов вынул пачку.
— Дешевые, — сморщился Павел.
— Какие есть.
Сели, закурили. Нешатов опять разглядывал сына, но тот был трудноуловим. На его лице одна гримаса сменяла другую. Они находили друг на друга, как волны… Сквозь эти волны он не мог уловить сходства ни с собой, ни с Марианной. Мальчик скорее некрасив. Но эти раздвинутые глаза, что-то совиное в облике — разве он не видел нечто подобное в зеркале по утрам? Какая-то ночная настороженность… Впрочем, сходство можно найти между любыми двумя людьми.
Когда-то очень мучила мысль: мой или не мой? Теперь это уже неважно. Даже если рожден от меня, все равно чужой.
— Какое у тебя дело? — спросил он. — Изложи его покороче, мне некогда, ко мне должны прийти.
— Дело? Очень обычное. Мне остро нужны деньги.
— И почему ты думаешь, что именно я должен тебя ими снабжать?
— Мне еще нет восемнадцати лет. Мне полагаются алименты. Мать как будто алиментов не получает. Ведь так?
— Сейчас нет. Когда-то я ей посылал деньги ежемесячно, потом… потом я заболел. Когда выздоровел и опять начал работать, я предлагал Марианне Андреевне материальную помощь, но она отказалась.
— Марианна Андреевна — известная идеалистка. Если ей не нужны деньги, так мне они очень нужны. В принципе я могу подать на тебя в суд, и алименты мне присудят. Ты этого хочешь?
— Нет.
— Тогда давай сойдемся по-мирному. Мне нужна тысяча рублей. Кое-кому задолжал, были расходы… — Павел похлопал себя по тощему заду, туго обтянутому заграничной тканью: — Знаешь, почем теперь такие джинсы?
— Не интересовался. Должен тебя разочаровать: нет у меня тысячи.
— А сколько есть?
— Сорок. И на них еще жить до зарплаты.
— Фьюить! — присвистнул Павел. — Что ж не накопил?
