Мюррей Бейл - Ностальгия
— Что у тебя там такое? — по обыкновению своему любопытствовала Луиза. — Дай-ка глянуть.
— Ничего.
Окно вдруг выросло до гигантских размеров, все как на ладони: и зубы этой женщины, и вздымающаяся грудь — ишь нашептывает что-то на ухо бедному мальчугану, жадно подавшись вперед, а у того уж и челюсть отвисла, и глаза остекленели. Домохозяйка на минуточку вышла; Хофманн перебрался к другому окну, словно она могла его видеть. На ней была одна только комбинашка. Она выпрямилась — и снова села, взяв мальчишку на колени…
Даже Кэддок устроился у окна: он давал указания Гвен, а та наводила фокус и описывала, что видит. Она начинала любую фразу с: «А вон американец шнурок завязывает… американец с коробками вызывает такси…» — так, как будто сами они были местными. И Кэддок, проводя языком по синеватым губам, кивал, и кивал, и делал потрясные снимки — это уж всенепременно. «Урбанистические зарисовки», или «Большой город», или «Американцы играют». Гэрри между тем переключился на полисмена и не сдержал ухмылки, когда многократно увеличенный красный указательный палец внезапно нырнул в ноздрю и поковырялся там, переключая гримасы, — словно затягивал гайку внутри головы.
Гэрри пошарил вокруг в поисках баночки «Будвайзера» и буркнул себе под нос:
— Грязный ублюдок…
— Дай посмотреть, — требовала Луиза у Хофманна в пятый раз.
— Секундочку.
— Я пойду в соседний номер!
Что еще видел Гэрри в течение последующего часа или около того? Что видели Каткарты? Чернокожий водитель за рулем открытого спортивного автомобиля ждет у светофора, почесывает в паху; седовласый вертолетчик весь вспотел, проводит языком по нижней губе, сажая машину на крышу небоскреба; горничная вся в черном и при передничке вышла на фешенебельный балкон и выплеснула оранжевое содержимое аквариума; пожарники во дворе за станцией играют в покер; балетный класс; парень в клетчатой рубашке упражняется с пистолетом на крыше своего пентхауса — прямо в «яблочко» бьет; слепой нищий покинул свой угол, засел в закусочной и развернул «Уолл-стрит джорнал».
Джеральд провел время не без пользы. К вящему своему удивлению, он то и дело наталкивался на закопченных кариатид, дощечки с названиями и народные орнаменты вперемежку с антаблементами и архитравами особняков из бурого песчаника: все то, что с улицы обычно не видно — или с трудом различимо.
— Что-то тут не так, — нахмурился Борелли в своем окне. — Куда ни гляну, всякий раз вижу женщину, гм, надевающую лифчик. Куда ни гляну!.. Вон пожалуйста, еще одна — в гостиничном окне; прошу любить и жаловать! Красивая, между прочим. Наверное, мне не следует пялиться. Вы встаньте на мое место, — обернулся он к Луизе.
Луиза, непроизвольно коснувшись шеи, смеясь, встретила его взгляд.
— Чего вам бояться-то?
— Надо думать, этот номер как-то странно расположен.
Из каждого номера открывается свой вид; у каждого номера — свой угол зрения.
— Дайте посмотреть; держу пари, со мной такого не случится.
Шелковая юбка легла на джинсовую ткань.
— А вот то, как оно приподнимается — с помощью этих лифчиков, — это обычная практика?
— Ну, мне ют приходится, — отозвалась Луиза, не то чтобы впрямую отвечая на вопрос. И приникла к телескопу.
Ммм; Борелли надолго задумался.
— Вам это не идет, — объявил он, меняя тему. — Совсем не идет.
В ушах ее поблескивали золотые серьги; волосы забраны назад; кожа бледная; на челе разлита печаль.
— Что — не идет? О чем вы?
И поспешно вернулась к телескопу, где скорее слушала, чем говорила.
— Ну, смотреть в эту штуковину. Вам не идет. Не надо вам этого делать.
Но Луиза уже кое-что заметила. Телескоп развернулся почти вертикально.
— А не наша ли Шейла это в парке? Похоже, и впрямь она.
В других номерах ее тоже узнали — и навели резкость. Из каждого номера открывался один и тот же вид, но под разным углом. Пестрый шарф Шейлы и встревоженное выражение лица словно вибрировали, трепетали на ветру. Она почти бежала.
— Она сумочку не взяла, — отметила Луиза.
В номере 105 Саша развернулась навстречу Норту: тот не спеша вошел в открытую дверь. Постучав, разумеется.
— Ой, мы чего в Гарлеме видели — супружескую пару ограбили прямо у нас на глазах!
— Ох, боже, — посетовал Норт, — а я-то всего-навсего хотел показать вам белок: в парке их целое семейство.
— С удовольствием посмотрю! Покажите скорее!
— С каких это пор ты без ума от белочек? — тихо осведомилась Вайолет.
Саша взяла Норта под руку.
— Показывайте белок!
Зоолог с легкостью нашел нужное дерево и шагнул в сторону.
— Ну вот, пожалуйста.
Пока Вайолет наводила резкость, на передний план выехал конь-тяжеловоз Центрального парка, вороной и пузатый; заслонил собою дерево; задрал хвост, испражнился, нагадил, насрал. Вайолет фыркнула в нос: вполне в ее духе; умереть — не встать.
— Какая ты грубая! — Саша оттолкнула ее в сторону.
И заодно с прочими сосредоточила внимание на Шейле.
Внизу Шейла, в своих английских туфельках, сошла с тропы и теперь брела по траве. Дойдя до рощицы, она замялась было, словно передумав. Постояла целую минуту, озираясь по сторонам. А затем преодолела оставшееся расстояние до дерева — несколько шагов, никак не больше. Рядом никого не было. В своем номере, выслеживая белок со своего ракурса — под острым углом, — она углядела справа по периметру знакомую фигуру. Навела резкость: мужчина, спиной к ней, сосредоточенно вырезал что-то на стволе. «ПРИЕЗЖАЙТЕ…» Шейла узнала Фрэнка Хэммерсли — по плечам и шее.
А теперь вокруг — ни души, одно только дерево. Задача Хэммерсли завершена: послание, глубоко врезанное, сочащееся соком, дописано.
ПРИЕЗЖАЙТЕ ПОСМОТРЕТЬ АВСТРАЛИЮ
Послание будет манить и звать на протяжении многих лет. Остальные у себя в номерах прочли — и рассмеялись. Шейла, прикрыв глаза рукой, поглядела вверх, на гостиницу — словно услышала. Гэрри поспешно помахал рукой, но она, конечно же, не могла этого видеть. Шейла отошла, посидела немного на скамейке. Женщина без сумочки выглядит так заброшенно!
— Милая она, — объявила Саша. — Мне Шейла ужасно нравится. А вам?
— Я с ней едва ли словом перемолвился, — признался Норт. — Сдается мне, мы ее совсем не знаем.
— Чокнутая она малость, — отозвалась Вайолет. — Никак не могу ее раскусить. Да и лень, признаться.
Оставаясь на наблюдательных пунктах, австралийцы пронаблюдали несколько дорожных происшествий и «время коктейлей», пока не стемнело, а когда сошлись вместе на ужин, просто-таки бурлили сравнениями, анекдотами и противоречивыми мнениями (точками зрения). Для Дуга все это было старо как мир; он красноречиво погладил висящий на шее бинокль:
— Ха, между прочим, я этим вот уж целую вечность развлекаюсь. Поняли теперь, о чем я?
Миссис Каткарт мудро покивала в знак подтверждения. Дуг всегда изъяснялся весомо.
Сами не зная почему, все были особенно предупредительны к Шейле; настолько, что она вполне могла почувствовать неладное. Приподнятое настроение и дружеское участие — несомненные преимущества групповых туров. Теперь одна только Луиза оказалась не у дел. На протяжении всего разговора она скребла край тарелки. Сидя прямо напротив нее, Джеймс Борелли, отвернувшись (похоже, нарочно), прислушивался к Хофманну и Вайолет Хоппер: они смеялись и перемигивались. На нее он так ни разу и не взглянул. Луиза слушала. Вот теперь он пытается убедить народ, будто телескоп изобрел некий Джиованни Борелли из Пизы; на сей раз Джеральд, не Кэддок, подкреплял рассказ фактами. А виды были столь многочисленны и разнообразны, что группа засела у окон с самого утра, наблюдая ритуалы пробуждения большого города, и большинство предпочли провести в номере весь день.
Солнце проникло сквозь высокие окна и омыло им колени. Было тепло и отрадно; перед туристами открывался мир.
Около десяти интерес сместился к улице внизу. Там бурно спорили автоинспектор в погонах и наглый юнец в лейтенантской форме. Видно было, как на шее у первого набухают мышцы, а у второго на щеке пульсирует легкий тик: говорят, такого рода видовые сигналы — это химическая реакция. Все телескопы замерли: на сцене появился Хофманн, случайный зевака, гладко выбритый, слегка заинтересованный; все телескопы синхронно описали медленную дугу — Хофманн отправился (как он сообщил Луизе) в Музей современного искусства, на большую обзорную выставку абстрактной «полосатой» живописи, собранной со всех уголков мира; такого он ни за что не пропустит. Прямой как штык, одна рука — в заднем кармане. Черт, да он сошел бы за процветающего американца — юриста, например. Оставшись в номере одна, Луиза проводила его глазами, улыбаясь краем губ — но иначе, чем Вайолет Хоппер в нескольких окнах от нее, — голова его непроизвольно дергалась в сторону каждой хорошенькой женщины, а таких встречалось немало.
