Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
Брих все еще молчал. Секвенса он знал в лицо, и новый экспортный директор был ему симпатичен; Бриху даже не хотелось его огорчать. Секвенс был молодой человек спортивного склада, его серые глаза смотрели собеседнику прямо в лицо, а приветливость не казалась искусственной, даже когда он предлагал гостю сигареты, которых сам не курил. Разговаривая, он дружески улыбался, видимо уверенный, что приятно удивит Бриха. В нем чувствовались решительность, творческая жилка, трудолюбие и здравый смысл. Брих заметил у него на столе фотографию красивой брюнетки с ребенком на руках, а рядом два билета в театр. На отвороте однобортного пиджака Секвенса алел партийный значок.
Брих слушал его приятный и звучный баритон и думал о другом. Все уже решено!
— Я выяснил, что ты знаешь три иностранных языка и проявляешь серьезный интерес к нашей работе. Отлично! Здесь есть где развернуться юристу. Мне известно, что ты должен был перейти в наше управление в конце марта, но мы сократим этот срок. Что ты скажешь насчет того, чтобы приступить с понедельника? Само собой разумеется, тебе понадобится время, чтобы осмотреться, положение тут нелегкое, у меня прямо голова идет кругом. Но при твоей подготовке на это уйдет не много времени.
Брих почувствовал, что дальше молчать было бы бестактно по отношению к этому прямодушному человеку.
— Вы сказали, что кое-кого придется перевести на другую работу. Я понимаю, сейчас не каждому можно доверять. Значит ли это, что мне…
— Да, значит, — прервал его Секвенс. — С вами все в порядке. — Он чуть нахмурился, заметив, что Брих обращается к нему на «вы», но ничем не проявил своего неудовольствия и продолжал говорить, пока Брих не заговорил сам.
— Скажу вам сразу: я не вступил в партию и…
— Я это знаю. Ну, и что же?
— Все-таки… это ответственный пост, особенно теперь, и…
— Не говорите, что вы боитесь ответственности. Мы все несем ее.
Брих пожал плечами.
— В определенных условиях я ее не боюсь. Но сейчас, в нынешней обстановке… когда одних людей убирают, а на их место ставят других…
— В какой обстановке? Вызванной тем, что мы дали по рукам кое-кому из нарушителей мира! Ну вас, Брих! — Секвенс махнул рукой. — Убеждения у людей могут быть разные, но каждый честный работник, особенно образованный человек, нужен нам до зарезу. Попросту говоря, вы нам нужны. Двери для вас открыты настежь.
Брих внимательно наблюдал Секвенса, думая, что все идет именно так, как кое-кто уже предсказал ему. Это предсказание снова звучало у него в ушах, и Брих машинально пощупал бумажник. Там адрес! Да, Секвенс симпатичен, но это их человек. А он, Брих, не может идти с ними. Руки прочь!
Он встал с кресла.
— Сожалею, но мне придется разочаровать вас. Меня не интересует это назначение.
Секвенс разом замолк и изумленно уставился на Бриха. Он тоже встал, высокий, широкоплечий, и недоуменно покачал головой.
— Вы отказываетесь? Что же мне делать с вами?
— Я был бы благодарен, если бы вы меня не уговаривали.
Новый директор помолчал, сунул руки в карманы, потом пожал плечами.
— Ладно. Но скажите, вы намерены остаться в бухгалтерии? С дипломом юриста, знанием иностранных языков и многих других наук? Коснеть на должности, с которой справится любой юнец, окончивший коммерческое училище? Это неразумно, Брих! Было бы глупо с вашей стороны оставаться там, а с нашей стороны безответственно оставить вас. Это расточительство кадров! Я не собираюсь уговаривать вас, но хочу сказать, что ваш долг перед республикой — занимать место, соответствующее вашему образованию и способностям. Подумайте хорошенько! Ваш отказ — вы не обижайтесь! — я считаю блажью.
— Дело взгляда. С работой в бухгалтерии я справляюсь.
— Этого никто не отрицает. Разумеется, для перевода нужно ваше согласие, никто вас не тянет сюда на аркане. Но наряду с этим ясно, что…
Брих неподвижно стоял и лишь отрицательно покачивал головой.
— Так, — воскликнул наконец Секвенс. — Что же мне с вами делать? Скажите, ради бога, в чем дело? Мы разумные люди и можем договориться. Мне непонятны причины!
— Мне не хотелось бы говорить о них, пан директор, — холодно сказал Брих. — По-моему, это ни к чему: я знаю, что мы не найдем общего языка. Буду краток. Есть люди, которые рвутся к карьере любой ценой. Таких много. Сейчас они, наверное, считают, что пришло их время. Я не из их числа, я не могу и не хочу быть таким. Я не жажду карьеры в низменном смысле этого слова, плевать мне на нее! Чтобы она имела для меня смысл, я должен знать, ради чего работать… для кого должен работать свободно, руководствуясь собственным убеждением. Я не ручной зверек, которого можно кормить из рук. — Заметив напряженный взгляд Секвенса, он продолжал, повысив голос: — Не сердитесь на меня за откровенность. Вы навели обо мне справки и, вероятно, поинтересовались, кем был мой дедушка, шарманщиком или капиталистом; по-вашему, это важно. Уверяю вас, это далеко не все. Вы узнали, что у меня есть интерес к работе. Придется уточнить ваши сведения: у меня был интерес, теперь его нет. Я не умею служить любому хозяину и боюсь, что служил бы вам сейчас без охоты, работал бы плохо. Мне трудно смотреть на вещи, как вы выражаетесь, с послефевральских позиций. Таким образом, в нынешних обстоятельствах я не тот ценный кадр, каким вы меня считаете.
Секвенс внимательно слушал, на его широком лбу легла глубокая морщина. Он понял. Смерив взглядом нетерпеливо переминающегося Бриха, он коротко кивнул.
— Ладно. Я не так уж непонятлив. И я отвечу вам откровенно.
На его губах мелькнула горькая усмешка, он зашагал по кабинету, чуть наклонившись вперед и засунув руки в карманы.
— Вы нам нужны, Брих, — сказал он, тоже слегка повысив голос, — но не любой ценой. Если работа без капиталистов, без Барохов, работа для республики, для нынешнего строя кажется вам подневольным трудом — спасибо, не надо! Вы нам нужны, но мы обойдемся и без вас. Справимся, можете быть уверены. Трудовой народ не станет упрашивать обиженных, упрямых и высокомерных — да, высокомерных! — интеллигентов, которые упорствуют, ничего не понимая, и которым не нравятся нынешние хозяева страны. Не хотите — как хотите. Ясно, что принуждать вас никто не станет. В известной мере я вам благодарен за откровенность. И вместе с тем мне вас жалко. Остается только сказать: жаль — и идти дальше. Теперь давайте расстанемся, а то я не поручусь, что мы не перегрыземся по-настоящему. Может быть, у вас со временем откроются глаза, тогда приходите и будьте так же откровенны, как сегодня. Этот разговор пусть останется между нами; боюсь, что многие наши честные люди проявили бы к вам меньше терпимости и понимания, чем я. Всего хорошего!
— То, что этот разговор должен остаться между нами, лишь подкрепляет мою уверенность в том, что я принял правильное решение, — отчужденно сказал Брих. — Спасибо за внимание, пан директор, всего хорошего.
На этом они расстались. Брих поднялся к себе на пятый этаж. Он молча шел по лестнице и думал: решено!
Пройдено важное перепутье, он свернул в сторону. Но в душе Бриха не было ни триумфа, ни умиротворения. Только разочарование, горечь и сумбур в голове. Куда теперь? Он остановился на площадке, извлек из бумажника клочок бумаги с каракулями Бароха, подержал его в руке, хотел выкинуть в окно, но, поколебавшись, снова сунул в бумажник и зашагал дальше.
Рабочий день кончился, коридоры заполнились спешившими людьми, Брих шел против течения, не замечая никого. Ему казалось, что он входит в какой-то серый туман. В дым. В безвоздушное пространство.
6
Ирена проснулась несколько минут назад и теперь торопливо пудрилась перед зеркалом, а Брих ждал у дверей, позвякивая ключами. Нужно проводить ее до трамвая и заодно пройтись, освежить голову после всех сегодняшних передряг.
— Ондра уже сказал тебе? — спросила она тихо, не поворачивая головы.
Брих кивнул.
— Хочешь, чтобы я поздравил тебя? Когда это выяснилось?
— Уже давно. С месяц.
Они пошли рядом по сумрачным жижковским улочкам. Ирена пожаловалась на головную боль и предложила пройтись пешком через Ригровы сады — на Вацлавской площади она возьмет такси. Брих молча согласился, решив, что это лучше, чем вертеться под одеялом, тщетно борясь с бессонницей. Он чувствовал, что она хочет что-то сказать ему. Иначе зачем бы пришла?
Они молча шли по асфальтовым дорожкам среди голого кустарника. Холодный и резкий ночной ветер развевал полы пальто, дул в лицо, и это было приятно. В широкой долине под ними искрился город, шумели пороги перекрестков и над Петршинским холмом в серо-синей тьме поблескивали два красных огонька — два крохотных «глазка» в темном занавесе. Ирена вздрогнула от холода, он это почувствовал — взяла Бриха под руку и слегка прижалась к нему.
