Алексей Фомин - Затон
Ему вернули оба самарских завода, но работал только один из них – тот, что делал боеприпасы. Да и то – в четверть силы. Сказывалось отсутствие сырья. Суда Арсения, оказавшиеся в Самаре, были тут же реквизированы чехословаками – «для военных нужд». Эти, правда, в отличие от большевиков, составили соответствующую бумагу… Все честь по чести.
Когда на одном из банкетов, данных самарским купечеством в честь воинов-освободителей и вновь образованного Комуча, присутствующие, повинуясь патриотическому призыву: «Как предки наши, как Минин с Пожарским…», – пустили по кругу шапку, Арсений бросил в нее эту пресловутую расписку.
Арсений, я не понимаю, теперь-то что нам мешает ехать? – Анна сердилась, совершенно не понимая мотивов, которыми руководствовался муж. – Или ты полагаешь, что Комуч – это…
Менее всего я намерен полагаться на деятелей из Комуча, – перебил ее муж. – Ты только посмотри на них, да они же все…
Тогда я тем более тебя не понимаю. У нас появились кое-какие деньги. Всего неделя, и мы в Харбине. Я уже все разузнала. Мы сможем прекрасно там устроиться. Ты начнешь там новое дело…
Нет. – Арсений покачал головой. – Я на это уже не способен. Я уже старик. Я очень устал. Безумно устал. Я способен вести только жизнь человека, вышедшего на покой. А на это нам денег не хватит.
Не клевещи на себя, – возмутилась Анна. – Тоже мне, старик в сорок три года…
У меня нет сил. Видимо, слишком много душевной энергии было растрачено, как оказалось, впустую. Поверь, я нисколько перед тобой не рисуюсь. Ведь я работал не только для себя, не только для своей семьи, но, как это ни выспренно звучит, и для родины. А выяснилось, что я… паразит. А я-то думал, что делаю нужное и важное дело для России, для русского народа. – Арсений горько улыбнулся собственной наивности. – Черты, характерные для времен экономического бума: предприимчивость, трудолюбие, добросовестность, склонность к творчеству я принял за черты национального характера. – Он снова усмехнулся. – Перепутал обстоятельства времени и обстоятельства места. Главная наша черта – зависть. Вот она-то и движет нынче русскую историю. Горько на пятом десятке лет вдруг обнаружить себя паразитом. Значит, всякие там деятели, за всю свою жизнь палец о палец не ударившие, ни одной материальной ценности не создавшие, не паразиты, а я, работая с двенадцати лет, умудрился стать паразитом. Нет… После такого удара я никогда уже не смогу вновь встать на ноги. Да и не хочу. Тем более в чужой стране. Нет…
Черт возьми, Арсений! – взъярилась Анна. – Да нельзя же так раскисать! Если не хочешь бежать, борись! Запишись в Добрармию, к Деникину, займись еще каким-нибудь делом, только не кисни! И если тебе ради этого надо будет оставить нас, я тебя пойму. Это совсем не то же самое, что отправить нас в Кинешму, а самому сидеть здесь и дожидаться смерти. Делай же что-нибудь, в конце концов!
Видишь ли, Нюта… По моему твердому убеждению участие в гражданской войне безнравственно. Да и бесполезно. Исход борьбы заранее предрешен. Красные одержат верх в самом ближайшем будущем, как минимум по двум причинам. Первая: красные представляют государство, а белые – общество, отдельных граждан, во всем причудливом, порой взаимоисключающем переплетении их частных и групповых интересов. Большевики, захватив власть в столице, тут же продублировали свою жесткую партийную вертикаль в управлении страной. И пусть им нанесли поражение на окраинах. Главное – они держат в своих руках центр. А воссоздать местные органы власти при такой жесткой иерархической структуре они могут в течение пяти минут после военной победы. Такая организация дает им высочайшую дисциплину, подкрепленную невиданным в истории применением насилия. И даже насилие у них системно и организованно, в отличие от белых. Там, где сообщество граждан теряет время на увязку и согласование интересов своих членов, где оно ищет взаимоприемлемое решение, государство действует и одерживает победу. Вспомни историю. Вначале наши предки существовали в рамках, так называемого, родоплеменного строя. Что это такое? Это самоуправление в чистом виде. Перманентный, освященный обычаем, демократический процесс, регулирующий все стороны жизни племени и каждого его члена. И вот появляется некий бандит; барон или князь, а с ним кучка вооруженных соратников, и заявляет: «С этого дня вы будете отдавать мне десятую часть всего, что у вас есть. За это я буду защищать вас от других бандитов, таких же, как я». Обществу нужно собраться, обсудить проблему, выработать решение, наконец, организовать отпор. Но у них нет на это времени. Бандит скор на расправу. И им приходится соглашаться на его условия. Так возникает государство. И заметь, везде это подается как прогресс. Примерно такая же картина в белом движении. Мало того, что там нет единого гражданского (в смысле штатского) руководящего центра, но у них нет и единого военного командования. Этот сонм генералов, ненавидящих друг друга и соблюдающих воинскую дисциплину хуже необученных новобранцев… Эти бесчисленные группы и партийки, ставящие подножку друг другу… Следуя примеру большевиков, они пытаются тоже быть жестокими и беспощадными. Но даже применение насилия у них поставлено по-дилетантски. Итак, государство (красные) – более эффективный и подходящий инструмент для ведения войны, чем сообщество граждан (белые). Или же, если преобразовать вышесказанное в метафизическую формулу… Государство непобедимо, ибо являясь порождением зла, лучше всех умеет им пользоваться. И вторая причина, вполне земная. Белое движение базируется на окраинах, богатых только одним ресурсом – хлебом. Красные же, удерживая центральные губернии, в которых гораздо выше плотность населения, обладают несравнимо большим мобилизационным резервом. Плюс вся наша основная промышленность сосредоточена в центре. Плюс им достались все склады и резервы царской армии: оружие, боеприпасы, обмундирование и т. д. Нынешние успехи белых временны. Как только красные отмобилизуются, от белого движения останется только печальное воспоминание. Военная сила, грубая военная сила, а не соревнование политических программ, определит конечный результат. Я призываю тебя вновь обратиться к истории. Ведь все уже когда-то было на белом свете. Еще Юлием Цезарем и его современниками было подмечено, что побеждает в гражданской войне не тот, у кого лучше и справедливее идеи и лозунги, а тот, у кого сильнее армия. Так вот, у большевиков армия лучше и больше. Если это не так еще сегодня, то будет так завтра. Вот и все.
Какую ты подвел теоретическую базу под свое… – Анна запнулась, стараясь подыскать подходящее слово. – Ладно. – Она махнула рукой и перебросилась на другую тему, пытаясь противоречить Арсению. – Но картина не так однозначна, как ты ее обрисовал. Ты посмотри, там и тут, по всей стране возникают местные народные движения, выступающие и против красных, и против белых. Может быть, в конце концов, они преобразуются, сольются в единое общенародное движение, которое сможет сказать «нет» и тем и другим. Ведь против народа не попрешь.
Ошибаешься, милая, – с жаром возразил Арсений, увлекшись спором. – Конечно, нынешняя русская революция имеет нормальную антифеодальную направленность. В этом смысле она не уникальна. Выражаясь языком господ марксистов, наша революция – буржуазно-демократическая. Но уж слишком тонка прослойка буржуазии в нашем народе. Нас просто физически мало. Ничтожно мало. Мы ничего не определяли в этом государстве до революции, тем более не можем никак влиять на ситуацию сейчас. Русская буржуазия никак не представлена в политическом спектре. К чему это привело? К тому, что антиаристократическую, антифеодальную по своей сути революцию оседлали крикливые леваки. Все эти анархисты, эсэры, эсдэки, меньшевики, большевики и иже с ними. Естественно, что в соревновании левых экстремистов верх одержали самые левые и самые экстремистски настроенные, то есть большевики.
Но ведь большевики все сплошь инородцы. Посмотри, среди них нет ни одного русского человека. Да и опираются они, в смысле военной силы, на эти… как их, интернациональные батальоны. Кого там только нет; и латыши, и мадьяры, и австрияки, и китайцы… В один прекрасный момент русский народ от них просто отвернется, и все. В этом их слабость.
Ничего подобного, к сожалению. В этом не слабость их, а сила. Они могут позволить себе то, что тебе даже в голову не придет. Потому что им ни России, ни русского народа не жаль. Вон, Брестский мир… Отвалили немцам полстраны, и хоть бы хны. А русский человек… Наше национальное самосознание (в европейском смысле этого слова) весьма аморфно. Можно сказать, что ему еще предстоит сформироваться. А пока что русский человек охотнее объединяется по социальному признаку, чем по национальному. И если где пограбить можно, он хоть с чертом готов объединиться.
