Алексей Колышевский - Афера. Роман о мобильных махинациях
– Ну… Готова, – как-то не очень уверенно ответила Лена и осторожно положила голову на его плечо. – Скажи, ты же не хочешь сделать его совсем нищим? Ты же не хочешь его смерти?
– Нет, разумеется! – откровенно солгал Картье. – О чем ты? Так…
Он растерялся. Впервые за все это время, что шел к своей цели, к обогащению. Значит, она все же немного, но любит его. Хотя в таком деле степень не имеет значения. Значит, она его любит. Все еще любит… Значит, она ему не союзник.
– Лена, кажется, нам уже пора. – Он взял с тумбочки часы, приствистнул: – Ого! Время-то! Счастливые часов не наблюдают. Ты это… Забудь, что я говорил. Это я так… В порядке бреда, – и с этими словами встал и принялся натягивать трусы.
– Виктор, давай поговорим начистоту, вернись, пожалуйста, у нас еще два оплаченных часа вообще-то. – Тон Лены из неуверенного превратился в твердый и даже приказной. Пожав плечами, он подчинился, хлопнулся в трусах на кровать.
– Что?
Всем своим видом он хотел показать ей, что она его обидела. Очень обидела, до глубины души. Обманула. Предала. Хотел дать ей почувствовать ее вину, в душе обливаясь потом и будучи не в силах поверить, что вот так просто все, что он с таким радением выстраивал, может рухнуть, как пресловутый карточный домик, который никто никогда не строил, но все о нем только и говорят в подобных случаях.
– Я с тобой, – твердо произнесла она. – Я люблю тебя, только тебя, я хочу только тебя, и жить я хочу только с тобой, потому что вижу в тебе то, чего ты сам в себе даже не замечаешь. Я в тебе вижу человека, понимаешь? А ты сейчас доказывал мне, что ты бес, а не человек. Ты видишь хоть немного дальше своего носа, Витечка? Знаешь же поговорку «на чужом несчастье счастья не построишь». Как по-твоему, ерунда это? Думаю, что совсем не ерунда. Ну сделаем мы с тобой его нищим. Допустим. И что с того? Думаешь, нам это не аукнется потом? Сейчас все быстро возвращается, словно бумеранг. Ты сделал кому-то плохо…
– Тебе вернулось в три раза сильней, – нетерпеливо повторил он. – Ты интересуешься каббалой?
– Вовсе нет. – Она изумленно на него посмотрела. – Разве для того, чтобы глаголить прописные истины, необходимо быть каббалистом? По-моему, достаточно просто чувствовать очевидное и поступать в соответствии со своими ощущениями, вот и все.
– Лена, милая, если бы ты интересовалась тем, на чем я строю свою жизнь, то поняла бы, что у нас с тобой нет никакой свободы воли, и у Штукина ее тоже нет. Все сразу же, еще при рождении, известно наперед о человеке. Может, мы с тобой только и живем, что для исправления твоего мужа, испорченного деньгами и своей испорченностью приносящего вред людям, в частности тебе. Вспомни, что ты о нем говорила, как говорила, вспомни! Вот этого-то я и боялся больше всего на свете. Твоей жалости, которая подведет в последний момент, перечеркнет все планы. Скажи, что ты так за него держишься? Финансовая зависимость? Вовсе нет. Совершенно ты от него независима! Тогда что? Совместно прожитые годы жизни, вроде как «не чужой человек»? Так вспомни же, наконец, что этот «не чужой» превратил твою жизнь в вечный туман, в жвачку, в скуку смертную! Он никогда о тебе не заботился, так что же ты вдруг стала такая сердобольная? Материнский инстинкт проснулся? А ты подумала о том, почему у тебя с ним нет детей?
– Он никогда не хотел, – пробормотала Лена.
– Во-о-т! А детей не хотят только от нелюбимого человека. Он никогда тебя не любил, Лена! Он не способен! Зато я вижу нас вместе, наших с тобой детей, нашу жизнь в нашем доме, о котором ты только что сказала. У нас будет счастливая, полноценная семья, я дам тебе все, что не дал тебе Костя, а у тебя взамен попрошу лишь любить меня таким, каков я есть. А я не самый плохой человек на свете, смею тебя заверить. Я умен, а это самое главное. Ты думаешь я коварный, подлый и злой? Возможно. Но кто из нас не таков? Мы все ягоды с одного поля, мы живем в этом городе желтого дьявола, мы гонимся за деньгами, и очень скоро нам становится все равно, как именно мы до них добежим, ведь главное – результат, да и цель всегда оправдывает средства.
Лена покачала головой:
– Фашистская риторика. Витечка, я, наверное, очень, очень плохой человек, раз слушаю тебя и не ухожу, хотя во мне все переворачивается от твоих слов. Знаешь, ты делай все, что считаешь нужным, только мне больше ничего не говори. Давай я буду страусихой, которая прячет голову в песок. Давай?
– Давай, – усмехнулся он, помолчал немного и неожиданно сказал: – Знаешь, вот я лежу сейчас тут, весь такой из себя злодей, а ведь стоит мне сейчас пойти на кухню, съесть, допустим, кусок колбасы, пленка от нее попадет мне в дыхательное горло, закупорит трахею, и вместо холодного моего цинизма, гордыни и небожительства я в предсмертных корчах буду молить Иисуса о пощаде и снисхождении. И потом, когда он там, у себя наверху, пряча в бороде улыбку, щелкнет пальцами и мое дыхание сделается прежним, я буду выглядеть невероятно жалким и смешным. И вся фашистская риторика уйдет, как вода в песок. Все так именно и выйдет когда-нибудь, так как все мы смертны. Но мы все равно сделаем то, что задумали. Мы эгоисты, Лена. Я уже говорил, что нам есть дело только до самих себя и сейчас наш с тобой эгоизм развивается параллельно, он имеет одну природу. Не стремись казаться святой, в этом мире свои законы, а пустит нас в рай апостол Петр или нет, так ли это важно? Да и нет никакого рая, как, впрочем, и ада. Души умерших воплощаются в новых телах, и чем выше ты поднялся в прошлом воплощении, тем с более высокой точки ты начнешь свое новое воплощение. Допустим, родишься в семье короля зубной пасты или что-то в этом роде, а чем ты был ниже и подлее, тем с более низкого уровня тебе придется начать в другой жизни. Христиане не верят в то, во что верю я, а мне плевать на то, во что верят они, так как я знаю, что я прав и просто так никакая пленка от колбасы мне в рот не попадет. А если попадет, то, значит, мне так было суждено от Творца и принимать это нужно с миром. Как и то, что сейчас я могу, наконец, стать счастливым с тобой путем ощипывания простака и болвана Штукина, корчащего из себя святошу, а на деле неспособного сделать счастливым никого. Он гораздо больший грешник, чем я, наш Костя, к твоему сведению. И не получится у тебя спрятать в песок голову. Или ты со мной, или одевайся и уходи. Одно из двух. Мне нужна моя женщина, а не сердобольная идиотка, которую ее благоверный никогда и в грош не ставил, ан все равно она к нему прикипела, как ссыкливая собачонка к хозяйской ноге. Короче, что ты решила? Отвечай сейчас, и покончим с этим.
– Я остаюсь, – совсем тихо сказала Лена.
– Что? Не расслышал?! Громче!
– Я остаюсь. Я остаюсь! Так тебе лучше слышно? Ты прав, во всем прав, ты высказал мысли, которые я всегда боялась высказать, хоть и думаю так же. Мне они всегда казались низменными, ужасными. Ведь это предательство, думала я. А теперь понимаю, что это лишь забота о самой себе, о своем счастье. И я действительно не готова приносить себя в жертву, особенно такому, как Костя. Но не требуй от меня прямо вот так, сразу, чтобы я изменилась. На это уйдет какое-то время.
Картье продолжал гнуть свою линию:
– Ты будешь мне помогать?
– Да.
– Во всем?
– Да… Прекрати, это похоже на какой-то тюремный допрос!
– Иди ко мне, – сказал Картье, – еще уйма времени, и пора прекратить тратить его на болтовню. В номерах люди занимаются совсем другими делами, солнце мое.
3
И началось…
Мой бог, что только началось!
Во-первых, «R-1» подписала контракт с «МДС» в обход «Smart-soft» и стала продавать ворованный контент. На практике это выглядело следующим образом: программисты «Smart» выкладывали все ими произведенное на общий диск в Интернете. Далее Картье, который никуда не делся с прежнего своего поста у Штукина, тщательно выбирал то, что пригодится лично ему, от чего можно сразу же отказаться, а что можно продать в «МДС» от лица «Smart». Очень быстро «контент-дурилки» от «R-1» заменили те же самые от «Smart» почти на 80 %, и произошло это в течение буквально пары месяцев. Просматривая банковские выписки, Штукин с каждым днем все больше хмурился: денег от «МДС» стало приходить существенно меньше. Зато «R-1» на ворованном контенте за это время заработала около двух миллионов долларов.
Картье «плотно закорешился» с инвестиционным банкиром, спящим по четыре часа в сутки. Тот предоставил Виктору в аренду свои потайные брокерские счета в офшорных зонах Бермуд и в Доминикане.
– Предлагаю честное партнерство, – заявил банкир после двух минут общения с Картье, уяснив для себя, что имеет дело с человеком одного с собой сорта.
– Ну-ну, – усмехнулся Картье. – Поди, имеете в виду инвестиции в повстанческую армию Колумбии или в копи царя Соломона?
– Ни хрена подобного, – и глазом не моргнул банкир. – Знаете, моя деятельность в России – это так, шорох орехов. Здесь каменный век, много не поднять, почти никто не торгует на инсайде, не использует закрытую коммерческую информацию для бизнеса, так как никаких существенных слияний и поглощений не происходит, весь крупный бизнес под контролем у администрации президента и чекистов. Это не Европа и тем более не Америка. Я, по сути, веду двойную жизнь. В России я просто банкир, а мое второе дно – это система инвестиций, основанная на получении инсайдерской информации от продажных брокеров с Уолл-стрит и целого ряда брокерских контор и банков как Америки, так и Европы. Это стоит денег, но оно того стоит. Я получаю информацию о некоторых обстоятельствах, которые приведут в скором времени к изменениям в той или иной корпорации: отставка генерального менеджера, покупка того или иного актива, решение о покупке конкурента или, наоборот, о продаже компании-неудачника компании-конкуренту со всеми потрохами. Словом – все то, что в самое ближайшее время приведет к существенному росту биржевых котировок акций этой корпорации. Я начинаю накапливать позицию, я открываю ее с офшорных счетов, и вся прибыль, мною полученная, возвращается туда же и тонет в офшорах. Никто ничего не знает, все шито-крыто, и, что самое важное, я гражданин России, под американскую юрисдикцию не подпадаю, и в случае чего никто меня не сможет засадить за решетку, никакая американская комиссия по ценным бумагам. Хотя такого случая быть не может, они мой след не возьмут никогда, – усмехнулся банкир.
